Культурный шок — это самое цензурное, как можно описать всю гамму эмоций, что отразилась на морде юного крокута. Он, благо, не очень много плохих слов знал (вернее, до этой встречи вообще не знал), и теперь вместо слов всё проявлялось на его морде. Гиена никак не ожидал, что на его вежливый, но настойчивый отказ его сперва крайне замысловато ушлют куда-то очень далеко, а затем... затем покусятся!

И если Леопольд, знакомый со своей братией, попросту не успел отреагировать, то Кеша подвоха не ожидал и принял удар как-то слишком расслабленно. Но стоило лапе приложиться к умной ушастой головушке, как у Иннокентия помутилось в глазах, подвоилось-потроилось, заболел затылок. Противников внезапно стало слишком много, а затем снова мало... А затем много? Снова? Опять?

Горячая струйка крови из рассечённой кожи на голове затекла за ухо, капнув на землю. Втянув её запах — слишком, чересчур знакомый! — Кеня попросту озверел. Он никогда так не сражался с пищей и никогда так не сражался за пищу, но отступать не собирался. Оскалившись, он замер, позволяя улечься в глазах количеству шакалов, и сделал шажочек вперёд, прощупывая почву. Стоит крепко — и отлично. Врага (а это уже был не просто странный взрослый, а самый настоящий враг) Инк прекрасно видел, и видел его поползновения. Вмиг ещё больше ощетинившись, подняв свою пусть пока и небольшую, но гриву на шее, малыш зарычал, разделяя каждое слово паузой:

— Это. Моя. Добыча! — и кинулся на ту самую протянутую к еде лапу шакала, стараясь схватить её челюстями, сжать, раздробить, не допустить!

Леопольд, до глубины души возмущённый поведением вроде бы соклановца, также атаковал, стараясь схватить мерзавца за горло и помочь малышу в его атаке. Пусть и из самого шакала был не очень хороший боец (травма лапы всё-таки сказывалась), но чепрачный просто не мог допустить такой несправедливости. И если раньше он закрыл бы глаза на подобное, то теперь, прикорпев душой к маленькому лекарю, Леопольд был не готов бросать его в пучину взрослой жизни, стараясь оберегать и помогать. Ведь кто-то же должен заботиться о маленьких?

Зубы малыша сомкнулись на лапе, и острый солёный вкус крови ярким взрывом окропил вкусовые рецепторы гиены. Кеша, совершенно не ожидая такой удачи, явно не спешил разжимать челюсти, хотя шакал яростно вырывал её остатки. Культя безжизненно висела, бледно блестя костью, и детёныш со смесью любопытства и неуверенности смотрел на всё действо. В своё время Леопольду-то он лапу починил, но там кости наружу не торчали, а тут...

Тут его прервал поток мата, после которого у ребёнка уши натурально свернулись в трубочку. Если бы мог, Леопольд бы заткнул уши реально обалдевшему от столь "полезной" информации крокуту, но одновременно манипулировать лапами и зубами тот не мог, лишь глухо рыча собрату в горло. А тот, шевелясь, наверно, пытался выбраться или как-то зацепить хищников. Иннокентий в этот момент не мог понять, что же ему делать: противник был ранен, но явно хотел мстить и драться дальше. Решив, что самое беззащитное положение — это положение на спине с открытым животом, Кеша придумал странный, но возможно, действенный план.

— По моей команде бросай его и бей по голове! — сказал начинающий лекарь, не опасаясь, что противник услышит — они всё равно все стояли слишком близко. После условий гиена справа (чтобы противник не видел!) поднырнул под шакала, готовясь с максимальной сильной отбросить того назад, опрокинуть. Действие заняло долю секунды, и последовавшее "БЕЙ!" заставило Леопольда не только убрать зубы с шеи, но и со всей силы ударить под челюсть противника лбом. Кеша в это же время совершал задуманное: с силой оттолкнулся от земли, чтобы уронить раненого шакала. Вдруг он приземлится затылком о землю и вырубится сразу? И страдать не будет, и покушаться на еду...

События развивались слишком быстро, чтобы успеть адекватно среагировать. Шакал и вправду покорным мешком рухнул на землю, успев что-то там вякнуть. А до того, обливая обоих хищников грязью, намекал на что-то крайне неприличное. Кеша, как любое дитё, раньше положенного возраста размножением не интересовался, и колченогий как раз и стал тем пусковым крючком, что запустил в мелком процесс любопытства... Но об этом позже.

Иннокентий же, опрокинув противника, замер, едва дыша: неужели убил? Вот уж этого маленький крокут хотел явно в последнюю очередь. Всё-таки он боец (фиговый, конечно, да и само сочетание звучит как оксюморон, но всё же), а прежде всего — лекарь, а не убийца. И даже если шакал в обмороке — тем лучше! Не будет брыкаться и мешать залечивать раскуроченную лапу. Гиена понимал, что с такой раной и без того хромой и переломанный шакал вряд ли долго сам протянет — а ты попробуй, когда лапка бо-бо наполовину! Для этого пришлось бы накладывать какую-нибудь шутку, чтобы шакал не дёргал своей кривой конечностью. Ох, как много сложностей сразу!

Хуже всего было не отсутствие рядом хоть каких-нибудь палок и остальных материалов. То есть хоть их себя выгрызай и ему приделывай! Но единственное, что успел сделать метис — это лишь подумать о лечении. Из кустов пулей вылетело чучело не хуже предыдущего, разве что менее старое и более целое. Брызжа точно такой же слюной и обладая точно таким же запасом скудословия, шакал заставил Иннокентия лишний раз припасть к земле, напрягшись.

– Он живой! Вот, лечите! — и с такими словами к лапам младшего урки почти прикатилась плошка со смесью базилика и мелиссы. Дурак бы понял, что этой жижа поможет восстановиться после сильных ран, но, видимо, шакал в бессознанке и шакал-сын-шакала-в-бессознанке явно с подобным сталкивались впервые. А зря! Шикнув на старшего товарища "Хватай и тащи!", неиллюзорно намекая на добычу, Иннокентий, изловчившись, отправил в морды неинтеллигентам по одному размягчённому, пахнущему странным острым запахом фрукту. Те, кажется, размокли прямо в лапах. Но Кеша надеялся, что те, прилетев прямо в мордасы шакальему семейству, остановят тех от преследования. Крокут видел, как сходят с ума птицы, наевшиеся подобных фруктов, и отлично понимал, что после принятия внутрь оба останутся недееспособными.

И, не дожидаясь результата, рванул вслед за своим товарищем. Пока тот, держа в зубах более крупную добычу, тащил её почти налегке, гиена заложил небольшой круг, срывая для себя про запас трав. Решив разобрать их потом, крокут схватил свою первую птичку, и оба мелких хищника натурально рвали когти, причём в разные стороны: если Кеша искал убежища в скалах и небольших ущельях, то шакал направился обратно к базальтовым скалам. Они наверняка, в случае чего, встретятся в их "логове" на холмах, где смоют с себя пыль и кровь из ключа. Но вести возможных преследователей туда — поступок, равносильный самоубийству. Да и пустил бы туда Кеша, этот перфекционист по части раскладывания и изучения трав, вандалов мирового масштаба? Да ни в жизни, насмерть бы стоял. Хотя ооочень не хотелось.