Лапы дробно стучали по земле, отбивая свой залаженный ритм, каждый шаг звенел в натянутых до предела мышцах, а когти с упорной периодичностью скользили по ледяным вкраплениям между камней, отчего их обладатель неловко заваливался в разные стороны, не в силах выровнять свое положение. Дыхание рваными клочками вырывалось из уставшей ходить ходуном груди, кашель сотрясал белое тельце. Он не мог остановиться, не мог позволить себе и секунды отдыха,  в ушах по-прежнему гудело эхо смертного приговора, а пред остекленевшими глазами застыли сородичи с гротескными гримасами на их лицах. Пейзаж сменялся мимолетными образами, как на подбор – белоснежными, холодными, до невозможности мрачными и одинокими. То тут, то там во мраке ночи чудились  чужие взгляды, полные ненависти и презрения, заставляя львенка лишь ускорять свой ход и мчаться еще быстрее, прочь от погони, прочь от суда, прочь от Севера.

Неудачный поворот, недостаточный изгиб корпусом – и альбинос с глухим звуком падает, запинаясь о собственные лапы. Инерция несет его вперед, оставляя глубокую бороздку во встречных сугробах, и останавливает лишь через несколько метров, почти по самую холку зарыв в жестком, льдистом снегу. Несколько минут слышен лишь торжествующий вой ветра, скользящего в высоких скалах, а после голова беглеца приподнимается, сбрасывая с себя ненужный платиновый настил. Глаза тусклыми угольками проглядывают сквозь растрепанную челку, устремляясь вверх, ловят яркую луну, окруженную цепью самых разных звезд. Медленно, словно неохотно, плечи подростка начинают подрагивать, а он сам собирается в клубок, предаваясь молчаливым рыданиям. Вокруг нет ни жестокого клана, ни безумных старейшин, все они остались далеко позади, но львенок не может успокоиться, безостановочно потирая глаза до легкой красноты, а и без того розовый нос становится красным.

Он сумел, он сбежал, крадущейся тенью проскользнув мимо часовых. Он был в пути уже несколько часов, его подушечки периодически кровили, но тут же затягивались новой коркой от встречи со льдом, а вскоре снова разбивались об острые камни. Только сейчас, когда изгнанник остановился, пытаясь привести дыхание в порядок, он осознал, насколько устал. Лапы не гнулись, грозя оставить их обладателя лежать ничком в снегу, а сознание постепенно затуманивал холод, заманивал к себе, затягивал в царство Морфея. Альбинос знал, что, если он сейчас поддастся зову и уснет, то более никогда не сможет очнуться. И прямо сейчас, в этот самый момент, подобная участь казалась ему благословением богов.  Но был ли тогда смысл в побеге, в столь яростной борьбе за свою жизнь, если сейчас он готов так легко расстаться с нею?

Пошатываясь, негромко скуля от боли, лев встает и, шатаясь, продолжает свой путь. Вскоре белесый силуэт растворяется в надвигающейся метели, его следы заносит новым снежным покровом, а ветер уносит далекие крики его сородичей в продуваемые такими же безродными голосами горы, оставляя их без ответа.

***

Мицуки просыпается в холодном поту – в голове по-прежнему бушует метель, а на языке явственно ощущается солоноватый привкус слез. Пальцы тянутся к щеке и в страхе конечность отдергивается прочь – шерсть влажная, очередной кошмар вызвал естественную реакцию молодого организма.

- Опять… - выдыхает самец, устало откидывая голову назад и осторожно морщась от беспощадных солнечных бликов. Вскоре слезы окончательно высыхают, а блеклые голубые очи начинают чесаться, отчего подросток с глухим ворчанием перекатывается на бок, а вскоре и поднимается на все четыре лапы, смахивая с плеча некстати приставшую травинку. Скептический взгляд на себя со стороны не удовлетворяет Хаугена – мех по-прежнему выделяется в окружающей природе, даже зеленоватые потеки от сочных молодых побегов не смогли скрасить отливающую белым золотом шкуру.

С момента той  ночи прошло много дней, много лун, которые Мицуки не мог сосчитать. Ему было не до этого – новый мир оказался сложнее, изумительнее и многограннее, чем тот мог себе когда-либо представить. И выживать здесь оказалось не так уж и сложно, как в северных угодьях – порой, казалось, на дичь можно случайно наступить, такое ее множество разгуливало по всей саванне. В воде недостатка подросток также не испытывал, хоть и побаивался широких и бурных рек, предпочитая обходиться маленькими, но чистыми родниками.

Первое время он настороженно прятался за каждым кустом, способным вместить его исхудавшую тушу, но после, не встретив на своем пути ни одного злоумышленника или другого хищника, Мицу стал посмелее, больше времени проводя на открытом воздухе. Хотя привычка передвигаться боком, а в случае любой опасности включать режим «убегающей лани» осталась по-прежнему, но она стала неоттьемлемой частью его жизни, а потому не несла в себе каких- то неудобств.

Единственное, что продолжало мучить молодого путешественника – каждодневные сны, в которых он заново переживал события давно минувших дней. Переживал эту ненависть, сочившуюся буквально из воздуха и опутывающую его, связывая и не давая двигаться, переживал потерю всей своей семьи в ужасном катаклизме, к сожалению, не таком редком, чтобы его можно было избежать простыми надеждами. Каждое утро он просыпался с криками, нередко - в слезах, и  все эмоции, которые захлестывали его в процессе выработки ночного адреналина, не приводили ни к чему хорошему. Он чувствовал, как становится слабее, поддаваясь былым страхам, и, хотя здесь его никто не мог найти и тем более поймать, Мицуки нередко оглядывался назад, словно ожидая подвоха в любой момент.

Как и всегда, ему требовалось время на успокоение. Оставшись в стоячей позе, лев прикрыл глаза, концентрируя все свои ощущения в запахах, звуках, заменяя ими утраченное на какое-то время зрение. Легкие болели, но Мицу продолжал вдыхать свежий воздух полной грудью, мысленно приходя в себя, забывая невзгоды, забывая ужасающие подробности и исказившиеся лики старейшин. Он был один, наедине с собой, наедине с природой, и это единение дарило ему то, чего не смог бы дать даже кто-то более материальный.

***

Когда его ушей достиг отдаленный отзвук громкого разговора, вероятно, даже диалога, уши прижались к черепной коробке, а сам он болезненно сморщился, моментально распахнув глаза и быстро оглядевшись по сторонам. Вокруг было по-прежнему спокойно и тихо, но непонятные реплики доносились словно по нарастающей, и первые секунды подросток хотел броситься обратно в густую растительность, чтобы скрыться, не дай Боги попасть под раздачу от агрессивных незнакомцев. Несмотря на множество встреч, которые довелось пережить путнику за время своих похождений, он никогда не был готов ни к ним, ни к новым, предпочитая избегать любого прямого контакта. Так было спокойнее для него и безопаснее для других.

Однако голоса не затихали, но и не приближались, а Мицуки не мог уловить, с какой именно стороны они доносились. Если сейчас он пойдет наугад, в надежде скрыться, то может выйти прямо на спорящих, не до конца ориентируясь на территории и в возможных направлениях. Тяжело вздохнув, он вздрогнул, когда одна из передних лап сдвинулась с места и понесла его куда-то вбок, на громкий звук. Ну, была ни была…

И уж лучше бы не была.

Пред глазами предстала удивительная картина – небольшая бурая львица с интересной экипировкой, а точнее – обвешанная какими-то мешочками, скрепленными чем-то длинным и гибким меж собой, отчаянно конфронтировала с раненным, но не менее опасным из-за этого львом-одиночкой, что-то в ярости выговаривающим ей. Соперники кружили друг перед другом, во вскипающем гневе махали хвостами, а Мицуки не мог оторваться, хоть и понимал, что он в нынешней ситуации будет именно тем третьим лишним, чья потерянная жизнь в ходе подобной схватки не вызовет у кого-либо горестные чувства.

Когда они танцевали, не решаясь вступить в бой, подросток просто издали наблюдал, стараясь не налегать на кусты, чтобы не вызвать неодобрительный взгляд в свою сторону.
Когда лев бросился на львицу и они, сцепившись, исчезли в клубах пыли и дерна, а показателями поединка стали лишь короткие рыки да низкое ворчание, Мицуки ахнул, вытянув шею, не понимая, на чьей стороне перевес сил. Ему доводилось видеть подобные стычки за территорию, за еду, даже за самок, а что стало причиной этой – приходилось лишь догадываться.

Львица еще не пострадала, но она была одна, а в противники ей угораздило завербовать взрослого бродягу. Боль от ран могла стать лишь ключом к еще большей ярости в бою, и белогривый не знал, сможет ли самка выйти из драки целой. Даже не рассматривалось слово «живой». Хаугена трясло от невозможности выбора - то ли броситься прочь и забыть об увиденном, об еще одном проявлении жестокости в мире хищников, то ли броситься вперед, на помощь. Второй вариант был слишком неперспективным - он не умел драться и не был уверен, что крупный рост позволит компенсировать выраженную худобу во время жизни в самоволке. Что, что ему нужно сделать? Помолиться своей верной небесной спутнице на удачу или молиться, чтобы боги не разгневались на него за неверный выбор?

Воспоминание о Луне молнией прошибло сознание парня. Вот оно, вот он - его козырь! Ведь он же проклят небом, призван нести несчастья и смерть всем, кто встретится ему на пути - а кому сейчас смерть была нужна сильнее, чем не этому враждебному скитальцу, беспощадно атакующему одинокую самку?  Взгляд на потенциальную "жертву" пал сам собой за долю секунды. Стоило лишь осознанию ворваться в пучины разума - и Мицуки вылетел из укрытия, растерявшись настолько, что едва не застыл, как вкопанный, перед развернувшейся баталией. Оппоненты сменяли друг друга ежесекундно, сверкали клыки в ощеренных пастях, выпущенные когти блестели, благо, на солнце, а не от капель крови. То одно тело оказывалось прижатым к земле, то другое, и Мицуки мог ждать вечность в стороне, пока подгадывал подходящий момент. Поэтому, едва только бурая львица коснулась примятой травы, а одиночка возвысился над ней, подросток в одно движение перелетел разделявшие их метры и с клацаньем зубов в сомкнутых челюстях стукнулся щекой о крепкое плечо самца, даже не выпустив когти. В настоящей битве ему, вероятно, тут же бы раскроили пол-морды, но в диком запале Мицу даже не сразу понял, что его собственное тело горит огнем от полученных ран. Когда его успели ударить и, главное, кто, когда он только секунду назад врезался в это мессиво из разноцветных шкур?

- Ох, Боги... - негромкий стон вырвался из уст Хаугена, когда его отбросила в сторону, а вскоре полностью пригвоздила к земле неожиданная боль.

Мицуки не пытался анализировать ситуацию - по какой причине он сейчас лежит на земле, кто его ударил, почему он чувствует, помимо боли, еще и сильную дезориентацию. Это все просто случилось, навалилось на подростка, который даже не был уверен, что видел исход боя или хоть как-то на него повлиял. Краски всего окружения слились в одно яркое, слепящее пятно, и даже частое промаргивание не дало Хаугену ничего, кроме еще большей белизны в пространстве. Недавний стон, сорвавшийся с его уст, превратился в череду негромких иноземных ругательств, кратких, тихих, адресованных больше себе и своей безрассудности, чем какому-либо дуэлянту. Он точно помнил, что на полной скорости влетел в плечо обидчика, вроде бы, даже оттолкнул его, и от этого мысленно содрогнулся. Как он, жертва неправого суда, жертва древних легенд и слухов, мог решать, кто должен был умереть? Как мог он, ничего не значащая личность, проявить себя в роли судьи, вынося приговор буквально незнакомцу? Они ведь даже не были знакомы со львицей, чтобы он мог расценивать это как личную помощь ей, так почему...

Множество вопросов летали и летали в голове, примерно как сверкающие звезды в самых лучших фантазиях могли красоваться сейчас над макушкой льва, но ответы на них так и не приходили на ум. Точнее, какие-то слова просились на язык, но они никак не хотели складываться в слова, а самец никак не мог поднять голову, чтобы осмотреться и решить для себя, стоить ли пытаться уносить подрагивающие лапы или смириться и остаться. Посторонние звуки утихли - не было слышно ни оскорблений, ни экспрессивного диалога меж двух бойцов, ни клацанья зубов, ни визгов боли.. Все смолкло, словно альбинос остался наедине с природой, но, что самое интересное и страшное - он не слышал природу. Ни единого звука. Сердце глухо отбивало ритм, пока сознание медленно начинало заходиться в панике. Что происходит? Почему он не может сфокусировать взгляд, не говоря уже о том, чтобы подняться?

— Друже, зачем ты стырил мой яд? - какие-то обрывки фразы долетели до Мицуки, словно извне, пробившись сквозь сковывающее его глухое поле. Изгнанник не смог разобрать ни тон, ни тембр голоса, и даже не понял, кто с ним говорит. В туманное марево перед глазами вступил чей-то силуэт - Мицу коротко вздохнул, засучив лапами по земле в попытке привстать и хотя бы взглянуть на оппонента. Ненадолго, но ему это удалось - широко расставив передние конечности и вцепившись пальцами с выпущенными когтями в траву, он чувствовал постоянное колебание из стороны в сторону, но упрямо держался, ненадолго обратив взор вверх. Небольшая, аккуратная мордочка с яркими глазами, которые занимали, казалось бы, почти половину лица. Едва Мицуки смог разглядеть подобные детали, как голова приблизилась еще сильнее, и столь резкое движение заставило льва повалиться набок от неожиданности. Нет, это явно был не тот одиночка, слишком уж утонченным оказался расфокусированный образ. Значит, самке удалось победить, а значит, ему не стоило переживать за свою жизнь хотя бы в ближайшее время. Хотя... нет, переживать все-таки стоило.

— Слу-у-ушай, а как... как ты себя чувствуешь?

Хотелось усмехнуться в ответ, каким бы не было состояние. Он что, выглядит бодрячком, которому не требуется помощь? Лежа чуть ли не по нос в земле, с нещадно горевшей щекой и безумным, опасливым взглядом? Даже уши ходили ходуном, словно пытались хоть что-то расслышать вокруг, помимо этого вбивающегося в голову голоса. Заинтересованного голоса. Боги, да что за день... Мицуки собрал лапы в кучу, понимая, что даже при всем желании не сможет убежать. Он и сам не понимал, что происходит - может, это вообще реакция организма на столь сильный выброс адреналина. А может, львица знает, что случилось, и хочет помочь ему. Между обоими вариантами процент верности был невысок, и даже если Мицуки промолчит, то он ничего не потеряет, если самка без понятия, что с ним творится.

- Все будто....в тумане... - язык заплетался, клыки едва не стучали друг об друга. - Будто тело... Я и... подняться не могу.. - неторопливо, словно от этого не зависело ничего, подросток прерывисто вздохнул, ощущая сжавшимся горлом неминуемые позывы. Он попытался сглотнуть,  чтобы утихомирить организм, но в следующую секунду его выгнуло дугой. Едва сдержавшись от орошения ближайшей зелени, Хауген вновь набрал в легкие воздух, задерживая дыхание, надеясь переждать все это. Сильные спазмы шли один за другим, глаза прикрылись, чтобы не видеть себя со стороны, не видеть дрожащие лапы и незнакомку перед собой с этим пылающим взглядом. Хотелось абстрагироваться от всего и ждать, когда кончится это состояние, в котором единственным решением казалось просто смириться. Очередная судорога накрыла его с головой и Мицуки едва успел отвернуться, когда его затрясло, а после вывернуло наизнанку. Пошатнувшись, альбинос отпрянул назад, теряя равновесие и с трудом сохраняя сидячее положение. Глаза опустились вниз, в сплошное зеленое мессиво бескрайней равнины, единственное, что не кружилось и не танцевало вокруг, грозя перевернуться с ног на голову. Тяжелое дыхание сопровождалось периодическим кашлем, в котором странник постоянно пытался что-то сплюнуть, чувствуя на губах мерзкий привкус давней добычи. Это было не похоже на обычный шок или выделяемые гормоны, ведь этого же не было, когда он сбегал с северных гор? Почему сейчас?

- Что... это... - утратив вопросительную интонацию, самец даже не поднял головы, не проверяя, осталась ли львица рядом или спокойно ушла, как убедилась, что чужак не представляет для нее новой опасности. Хотелось надеяться, что она все еще тут - было не так страшно, чем переживать подобное в одиночку. Ну надо же, сбежать из-под усиленной стражи и помереть после какой-то лицевой раны... Таких кошмаров ему еще не снилось.

"Не стоило вообще вмешиваться в этот карнавал", думал Мицуки, когда его рвало остатками прошлого ужина под ласковые похлопывания травницы. "Лежал бы себе под солнцем дальше, уповал на ночные кошмары, и не знал реальных".

Слабая дрожь, сковывающая тело альбиноса при наступающих спазмах, вскоре превратилась в крупную - если бы не поддержка со стороны львицы, кто знает, чем могло закончиться это отнюдь не триумфальное извержение желудка. Никогда еще странник не чувствовал себя так паршиво и так стыдливо, словно обнажал не внутренний организм, а целую душу, причем не в самом хорошем свете. Но ни отбиться, ни возразить сил не было, он и так находился на грани, желая свалиться в долгожданный обморок и перестать хоть что-либо ощущать.

Касари продолжала что-то говорить, но ее слова сливались в единый гул над ухом, от которого хотелось отмахнуться и забыть, а не назойливыми мыслями пробираться в неокрепший разум. Кажется, тон львицы свидетельствовал о том, что она подбадривала льва, а не упрекала, и, если бы он мог, Мицу бы поразился комичности и абсурдности ситуации - ну когда еще ты, желая помочь, угодишь в такую передрягу, что в итоге пытаться помочь будут тебе? Да еще и подобным нестандартным способом, вызывающие во всем альбиносе немыслимое отвращение. Ох, дадут Боги, чтоб они разошлись и никогда больше с самкой не виделись... иначе эта сцена действительно станет новым ночным кошмаром льва.

Самца еще раз встряхнуло, да так, что он был уверен - теперь в нем не осталось ничего, что еще можно было выдать на обозрение. Теряя опору, подросток завалился на траву, уперев остекленевший взгляд в сторону. Он даже не сразу нашел им Кас, склонившуюся сверху, и словно был покрыт мутной поволокой, пытаясь прийти в себя. Это прекрасно, что теперь его не било в агоническом припадке, но ужасно, что теперь Мицу, кажется, вообще не сможет смотреть на кроликов и любых других грызунов. Первое время, по крайней мере, точно.

Брови сошлись вместе на лбу, когда сквозь всеобщую пелену Хауген заметил какие-то движения перед собой. Спасибо, что он не касался поврежденной щекой земли, иначе бы его искали на другом конце саванны. Хотя стоит признать, что боль от бывшего удара отошла на второй план по сравнению с недавними событиями, и то, что она вернулась обратно, можно сказать, отчасти было заслугой Касари. Мицуки вряд ли осознавал, что это вообще все было ее заслугой, а потому не жаловался, в сомнении крутя головой по сторонам и пытаясь отыскать точку, на которой смогут сфокусировать потерянный взгляд. Уцепиться было не за что - деревья по-прежнему расплывались в смазанное пятно, контрастирующее на фоне облаков, и посреди этой картины бурым мазком перемещалась травница, что-то ища по своим закромам. Даже если бы Мицу было интересно, что она делает, он бы не смог уследить за быстрыми и ловкими движениями, в конце концов бросив эту затею и вновь возвращаясь к деревьям, облакам и небу. К чему-то более простому и приятному.

— Эгей, приятель, мне очень нужно, чтобы ты проглотил это.

Первый хлопок по щеке белогривый даже не почувствовал, все еще пристально убиваясь в природу. Следующие, более настойчивые, он расценил как попытку привлечь внимание и слегка повернул голову к Кас, так, чтобы не вывернуть шею, но и не подняться на более удобный ракурс. Почему самка вообще с ним разговаривала? Что здесь творилось, в чем он был прямым участником, но ни черта не понимал? Попытки уйти в более осознанные мысли или задать хоть какой-либо вопрос пресекались на корню губительной слабостью, гуляющей по телу северянина, из-за которой он с трудом переводил дыхание, подолгу оставляя легкие без воздуха.

— Противоядие. - Мицуки поморщился, едва в нос ударил незнакомый запах. Он не знал этого слова, никогда не слышал его и не понимал значения, и даже не догадывался, что самка хочет сделать - добить его или помочь. - Оно поможет.

Уверенные нотки в голосе успокаивающе обволокли изгнанника со всех сторон. Он поднял неуверенный взгляд, смерив  им двоившуюся Касари, и опустил его обратно в траву. За свои полтора года Мицуки запутался в жизни и до сих пор не знал, кому стоит доверять. Его родная семья, которая боготворила его и которую всем сердцем любил он, погибла, а сородичи обвинили его в их ужасной смерти. Он получил смертный приговор от тех, в кого верил, кому доверял, ссылаясь последними крупицами надежды на то, что это просто ошибка и вскоре его выпустят. Лишь то, с каким трудом ему удалось бежать, окончательно разрушило его сомнения, подвергло верность новому испытанию. Если твои близкие готовы так легко предать тебя, то почему стоит слепо довериться совершенной незнакомке, чужеземке, на чью территорию он, возможно, ступил и имел полное право быть уничтоженным?

Задержав дыхание, альбинос выпил то, что ему протягивали, едва удержавшись от того, чтобы не выплюнуть зелье обратно. Он устал постоянно видеть во всем подвох, устал прятаться, устал быть тенью, ждущей момента, когда ее настигнет солнце. Луна никогда ничего не боялась, каждую ночь горделиво покоряя усыпанный звездами небосвод - почему же он живет в вечном страхе? Если то, что дала ему самка, добьет его - так тому и быть. Он примет это с покорностью, а не станет в очередной раз убегать.

Едва непонятная жидкость окропила горло и проникла в желудок, Мицуки положил вытянутую морду на длинные лапы, более не заходившиеся в судорогах, и негромко вздохнул, прикрывая глаза. Он, честно, уже смирился с планируемым исходом, и был слегка поражен, что не зашелся пеной изо рта в следующую секунду. И в следующие, и даже спустя минуту. Глаза приоткрылись, плескавшееся в них недоумение и недоверие затопили Хаугена - он развернулся к Касари, всем своим нескладным видом намекая на то, что он в полной растерянности. Встать подросток не решился - конечности он все еще не чувствовал. Медленно моргнув, Мицуки слегка прикоснулся к горящей ране на щеке. Слегка болело, кровило, пачкая белоснежную шерсть. Очи моментально вскинулись на Кас - теперь в них плескалось не удивление, а неподдельный ужас.

- Что...ты...сделала?...

Невзирая на негнущиеся лапы, подросток попытался вскочить с места, отпрянуть как можно дальше, не сводя взора с травницы. Слабость импульсом вдарила по всем мышцам, подкосив Мицуки в его бесславной попытке перестать смотреть снизу вверх. Он не мог здесь остаться, в компании этой южанки, каким-то непонятным чудом прогнавшим его боль, но и не мог уйти, иначе передвигался бы только ползком. Покачиваясь, лев сначала сел, а после осторожно лег, пока куцый хвост дрожал где-то позади спины. Он не ждал ответа, просто следил за Касари, пока медленно, мало-помалу из двух самок на поляне не осталась только одна. Более четкая и более... сияющая.

Отредактировано Мицуки (19 Авг 2021 03:47:24)

Лежать оказалось  достаточно сложно, явно сложнее, чем позорно пытаться сбежать с места происшествия - неминуемая тяга завалиться в сторону, набок, на уютную и такую манящую траву грозила вылиться в реальный обморок, не стесненный более испугом от тактильного контакта с незнакомкой. Мицуки с трудом держал все еще слегка затуманенные глаза открытыми - даже в состоянии безумного страха ресницы мелко дрожали, а третье веко все медленнее и медленнее обволакивало склеру. Желудок более не устраивал китовых песен, но по-прежнему не вошел в состояние покоя, заставляя молодого льва периодически ерзать, ища позу получше и менее болезненную.

Когда травница поднялась со своего места, острые иглы внезапной паники впились в пальцы Мицуки - он был готов сорваться с места даже на последнем издыхании. За эти несколько минут подросток так и не сумел прийти к логичному умозаключению, что же южанка с ним сделала, и не мог рассчитывать на более теплый прием, чем то нейтральное состояние, куполом накрывшее этот небольшой дуэт. Он вообще мог ей доверять или не стоило даже начинать, раскиснув под столь внезапным обострением? Все еще не спуская пристального взгляда - а пристальностью здесь и не пахло - Мицу следил за каждым движением Касари, прижимая пушистые уши к голове и сверкая васильковыми глазами из-под растрепанной челки.

— Прости, я, тебя в край перепугала... возможно, была немного грубоватой, боялась потерять время…

Хауген моргнул, аккуратно выпрямляя затекшие от прилива напряжения передние конечности, чувствуя, как слабо отдает где-то в лопатках. Голос врывался в сознание словно ударами - один, второй, третий. Странно, но из-за извиняющегося тона сама идея побега стала казаться настолько глупой и неестественной, что он на секунду даже растерялся, не зная, что и думать. Очи моментально вскинулись вверх - но вместо привычного лунного облика небосвод покоряло лучистое солнце, ослепившее юнца и вернувшее его на землю с резкой болью. Он никогда не научится осторожности, каждый раз попадаясь на эту уловку в попытках узнать у ночного спутника совет.

— Хорошо, попробуем по-другому… Я сейчас тебе всё объясню, а ты… постарайся меня выслушать.

Все, что львица начала говорить после этой фразы, слилось для Мицуки в сплошное мессиво из звуков, наскоро переплетенных между собой короткими паузами.  Его и без того длинная, вытянутая морда все более и более удлинялась, позволяя собеседнице, увлеченной в данном случае риторическим монологом, прочесть все проступающие эмоции, в чем числе и страх, с которым северянин осознавал, что не успевает до конца понять смысл всех тех слов, которыми в него кидалась Касари. Противоядие, яд, организм... Подросток знал только то, что с ним произошло что-то странное и вряд ли относящееся к "боевому" ранению на щеке, а потом эта.. весьма странная личность заставила его выпить то, что сняло боль, но оставило подаренную слабость. Так это был яд или противоядие? Или все вместе? И что вообще означают эти слова?

— Ты меня спросишь, откуда вз… ты… ты не знаешь, что такое яд?..

То, как резко она замолчала и уселась обратно, в мгновение ока утратив разгорающийся запал, помогло альбиносу слегка прийти в себя и успокоиться, порадоваться внезапной тишине. Глубоко в душе он ощущал слабую нотку стыда - сознание сковало такой мыслью, что в нем разочаровались. Самец действительно многое не знал и не понимал, в родном клане на вопросы божества не отвечали, считая их мелочью, пустой проверкой обрядов и обычаев, а во "взрослой" жизни одиночки под лапой не было никого, кого можно было бы донимать подобными расспросами.   

Если бы не ситуация, в которой они оба оказались, Хауген был бы даже рад новым знаниям, столь долгожданным ответам, но сейчас все, о чем он мог думать - лишь бы львица отвернулась и дала ему возможность скрыться. Криво, косо, пускай ползком, но он хотел сбежать с первой секунды, как организм пошел на улучшение. О благодарности за спасенную жизнь Мицуки не вспоминал, пока мысли, словно рой пчел, путались и перемешивались у него в голове. Слишком много голосов, слишком много противоречий, что еще больше усугубляло положение и мешало разбирать произнесенные львицей слова.

Мицу скосил глаза вбок, словно пытаясь рассмотреть отметину на щеке, пока не понял, что это даже при всем желании у него не получится. Тогда он занес одну лапу, коснувшись раны, и тут же с легким  внутренним содроганием отдернул, уставившись на покрасневшую белую шерсть. Переносица сморщилась, уловив запах крови, и подросток тут же опустил конечность вниз, обтерев о сочную зелень под собой. Не хотелось даже зацикливать внимание на этом, переносясь услужливым разумом в прошлое, полное карминовых всполохов.

Итак, яд.. Значит, когда его ударили, то одновременно и заразили этим странным веществом. Но почему шаманка решила ему помочь? У подростка даже не возникло вопросов касательно того, ОТКУДА она знала, чем именно стоит лечить непутевого вояку - Касари казалась взрослой, самодостаточной и уверенной персоной, которая явно знает намного больше, чем спустившийся с далеких гор Мицуки. Те мгновения, проведенные в судорогах и попытке извлечь содержимое желудка, казались для Хаугена вечными, а Кас говорила с такой легкостью и прямотой о том, что он бы не погиб, всего лишь вдоволь настрадавшись.... Завидный оптимизм.

Пока белогривый завис в пространстве, будучи занят собственными рассуждениями и домыслами, травница успела подготовить и следующее орудие пыток,  которое извлекла из того самого, странного мешка, крепившегося к ее телу с помощью лиан. Мицуки не увидел его и не услышал ее решение, до него донесся неизвестный запах. Вобрав его полной грудью, альбинос вскинул голову от земли, на которой едва не распласталась его грива, и смерил цветок долгим, внимательным взглядом. Нет, он понятия не имел, что это и зачем оно нужно, а из-за временной прострации потерял нить "диалога" и не понимал, для чего вообще Касари вытащила нечто из закромов. Показать? Похвастаться? Чему-то научить?

Мицуки всмотрелся в морду львицы, делая акцент на ее глазах - что он мог прочитать в них? К сожалению, кроме горящего энтузиазма, там было пусто. Слишком потаенные эмоции исследовать он не собирался, с надеждой ожидая возможности подняться и вернуться к своему размеренному темпу жизни, безо всяких ядов, противоядий и подобных стычек с плачевным исходом. Плачевным, почему-то, только для него. Но один вопрос-таки крутился на языке, и Хауген медленно, словно раздумывая, следует ли его вообще задавать, облизнул пересохшие губы, не сводя взгляда с Кас.

- Зачем это... и зачем ты... помогаешь?...

Ему действительно было интересно. Он ожидал как минимум какого-нибудь ответа, который смог бы перекрыть отчаянно скандирующие в разуме мнения. То, что шоколадная вообще тратила на него время, а не поспешила убраться, оставив Мицуки захлебываться в собственном ужине, хотелось как-то подчеркнуть, сделать значимым. Чтобы больше не было этого разочарованного взгляда, дополненного напористым потоком слов, ни от нее, ни от кого-либо другого. И только в этот момент Мицуки понял, что страх за собственное тело не позволил ему даже осведомиться о состоянии травницы, которая буквально пару минут назад сошлась с тем жестоким бродягой в поединке. А ведь странник влетел в него даже не в начале, почему он совершенно забыл об этом?

- ...Как... ты? - вопрос прозвучал неуверенно, словно самец не решался, стоит ли вообще спрашивать подобное. Он говорил тихо, понимая, что его трудно расслышать, и попытался привстать - медленно, перенося весь небольшой вес своего тела на уставшие лапы, дабы более не говорить в землю, обращаясь к одиноко снующим по плодородной почве муравьям. Едва сев поудобнее, вытянув задние лапы в сторону, Мицуки выдохнул - такое положение ему нравилось больше. - Тебе тоже... нужна помощь...

Отредактировано Мицуки (21 Авг 2021 03:57:08)

За все то время, пока Мицуки усаживался поудобнее да бросал короткие, обрывочные фразы собеседнице перед собой - она не переставала двигаться. Словно ее лапы не слушались и перемещались сами по себе, а голова то и дело то опускалась, то вновь поднималась, прожигая и цветок, и самого альбиноса немигающим, пристальным взглядом. От этого взгляда бросало в дрожь и короткий холодок проходил по всей длине позвоночника - никогда не знаешь, чего стоит ждать от незнакомца, оперирующего новыми словами (хоть и обьясняя их смысл) и неизвестными растениями, держа их так, словно они имели какое-то огромное значение.

— Мне-то?! - резкий взрыв эмоций словно отбросил льва назад, едва он посмел себе вообразить, что они наконец-то идут на контакт. Уши еще плотнее прижались к затылке, пропадая в кудрявых полосках гривы, а зрачок и вовсе сузился до предела, неотрывно следя за Касари. В звуке не слышалось ярости или гнева, просто гиперболизированное удивление, и понемногу, нерв за нервом, Мицуки расслабился, возвращая себе более непринужденный вид. Если эмоциональность не была его сильной стороной, то почему она не может быть сильной стороной кого-то другого? Уж явно за это винить южанку не имеет смысла, она, вероятнее всего, просто не заслуживает такого, так отчаянно пытаясь помочь и все обьяснить, ответить  на вопросы от чужеземца, которого совершенно не знает.

Когда львица перестала фокусировать внимание, хотя бы зрительное, на льве и принялась осматривать собственную шкуру, самец даже слегка выпрямился, словно пытался заглянуть ей за спину. В его памяти все еще плыли свежие воспоминания о бое - молниеносные движения, увороты и перекаты и даже при всем своем желании он не сумел вспомнить, кто кого и куда ранил. Слабый видимый обзор закрывало поднявшееся пылевое облако, отчего образы перепутывались и сменяли друг друга ежесекундно и ни в каком из них Хауген не был уверен до конца. Но Касари-то знала свое тело лучше, хотя бы по тем болевым признакам, на которые прямо сейчас отвлекался сам Мицу, периодически подергивая носом.

— Порядок, этот гов… гад меня толком не задел. Я его, правда, тоже не отделала, хотя следовало бы… но сейчас не об этом.

Хотелось недоверчиво воскликнуть - после увиденного зрелища поверить в то, что оба дуэлянта остались целыми, было невозможно, хотя бы по тому, как они катались по земле с утробным воем и рычанием. Мицуки передернул плечами, но спорить не стал - настолько не хотелось уводить тему в новые расспросы и доказательства. Не хотелось выглядеть неверующим глупцом, который и в себе-то разобраться не может, не говоря уже о том, чтобы настаивать на чьих-то травмах.

— Вернусь к твоему первому вопросу и пойду по порядку. — и вновь красное исчадие ада закрутилось в лапах львицы, гипнотизируя одним своим видом. Юнец прищурился, вглядываясь в цветок - возможно, где-то он его даже видел... Но в этом несметном обилии  трав после спуска с безжизненных гор запутаться и растеряться было очень легко, поэтому лев оставил раздумья на потом, тем более, что Кас продолжала говорить, не останавливаясь и не давая времени на передышку. — Эта штука зовётся Маи-Шасой, и её сок превосходно останавливает кровь. Вернее, сгущает, и кровотечение прекращается… давай-ка я тебе покажу,

- Не... - альбинос не успел и звука издать, как цветок исчез в пасти львицы, а вскоре та усиленно замолотила челюстями. Белая морда скривилась, словно представляя отвратительный вкус на собственном языке и то повезет, если эффект окажется нейтральным. Приоткрытые в немом удивлении очи созерцали непонятную сцену с такой долей страха, словно бурая должна была свалиться прямо сейчас мордой в траву, не переставая жевать. Лапы затрясло от сдерживаемых желаний, в частности, отчаянную конфронтацию вели два сильных чувства - броситься бежать, подальше от этой странной незнакомки, или броситься на помощь. В поедании растений ничего удивительного Мицуки не видел, травоядные же как-то были до сих пор живы? Но сама идея того, что сгущающее кровь целительное нечто прямо сейчас готовилось отправиться в желудок львицы... Паззл никак не желал складываться воедино, оставляя Мицу наедине со своими предположениями.

И только когда Касари приблизилась, все встало на свои места. От первой секунды прикосновения теплого языка к щеке Хауген застыл, голубой молнией стрельнув вбок - казалось, еще секунда, и может произойти что-то более непоправимое, намного более ужасное. Боль импульсом прошибла мозг - шершавые волокна задевали открытую рану, заставляя белогривого сжать зубы посильнее, не обнажая от раздражения клыков. Зрачок все еще следил за Кас, даже когда та отстранилась,  оставив непонятное, неприятное ощущение на щеке оппонента. Отметину жгло, как огнем, но реакция на инородное вмешательство постепенно проходило, как проходила и нарастающая недавно паника пациента.

Однако вместо паники, словно по щелчку, включилось осознание тактильного контакта - не такого резкого и неприятного, как помощь с желудком. Мицуки вспыхнул, слегка приоткрыв рот, воззрившись на львицу со своего места. Если бы не шерсть, на нем намного бы более явно проступила накрывшая переносицу и скулы краснота, плавным градиентом заканчивающаяся на кончиках молочных ушей. Теперь жар, словно от дерзкого пламени, более в щеке не ощущался - он полностью перешел на стыд, смущение, волной охватившее альбиноса. И пока Мицуки внутренне умирал, Касари продолжала сидеть с незатейливым выражением лица, с блестящими янтарными глазами, в процессе очередной тирады:

— Ах, да… перед тем, как ты побежишь, позволь, отвечу на оставшийся вопрос… пожалуйста.

Странник не особо понимал, должен ли он выслушать то, что ему уготовили, или, получив необходимую помощь, он может с легкостью скрыться в близлежащих зарослях? Силы понемногу возвращались - он чувствовал это, перебирая пальцами влажную зелень и оставляя в почве длинные борозды. Хвост взметнулся вверх, безжизненно опав за спиной - желание исчезнуть, раствориться в пространстве, как настоящий призрак, медленно угасало, едва Мицуки смог разобрать сквозь разгорающийся в душе крик голос Кас, продолжающий говорить.

— Ещё до начала той потасовки… ну, с этим крикливым придурком, я ради эксперимента приготовила яд и нанесла его на когти. Когда меня приложили к земле, думала пустить отраву в ход, но тут вылетел ты и… вообщем, как я поняла, заместо изначальной цели удар пришёлся по тебе. — Выходит, это я теб… тебя отравила… ты уж… мне правда жаль, я не хотела, прости, пожалуйста.

Мицу моргнул. Раз, другой, третий. Осознание не приходило, не затапливало, как все другие эмоции, калейдоскопом скачущие перед глазами. Все еще перебирая слова, словно зерно, альбинос наконец-то вычленил для себя несколько главных слов, от которых и шли все остальные, словно сопутствующая братия. Его отравили. Тем самым ударом, из-за которого он вылетел из схватки так быстро, что и не помнил, кто это сделал. А сделала это львица, сидевшая прямо перед ним, потупившись, устремив все свое внимание в землю, даже не глядя на спутника и не видя, как медленно, миллиметр за миллиметром, его губы растягиваются в легкой улыбке.

Самец хмыкнул. Вначале легко, словно не верил в происходящее и в то, какой абсурдной была их ситуация. Спустя пару секунд смешок перерос в более громкий, более отчетливый, где в глазах начинали плясать веселящиеся нотки, а из-под розоватых губ показались очертания белоснежных клыков. Смех, больше похожий на кашель, сотряс грудную клетку изгнанника ничуть не хуже, и он опустил голову, скрыв очи за белоснежной челкой. Только подрагивающие уши и заходящиеся в приступе плечи были свидетельством того, что он не оставил попыток проявить хоть маленький, рваный клочок эмоций, искаженных его состоянием.

- Так это была ты? - голос, более не стесненный никакими границами и оковами, звучал более уверенно и приятно, чем тот негромкий шелест, который исходил от альбиноса прежде. Он продолжал смотреть в землю, но говорил чуть громче, словно не от охвативших его эмоций, а чтобы сделать речь более доступной для собеседника. В это было так сложно поверить... и все же Мицуки понимал, что Касари говорит правду. Только эта правда могла быть логичным обьяснением, почему она осталась и решила помочь, почему знала, что именно следует дать подростку, чтобы избавить его от того ужасного состояния. И то, что всех этих минут, диалогов могло попросту не состояться, если бы Хауген остался на своем лежбище, просто выводило его из себя. Нарастающая злость за собственные решения и собственное существование накрыла самца, оставив его дрейфовать на своих просторах. - Этот день... он не мог стать более смешным!

Понемногу, секунда за секундой, тело Мицуки успокоилось и перестало сотрясаться в неведомых порывах. Его голова поднялась на прежний уровень, глаза смотрели таким же отчужденным, погасшим взором, а губы более не растягивались в улыбке, опустившись концами на порядок ниже скул. Единственными фактами того, что творилось с ним всего несколько мгновений назад, были воспоминания, которые отпечатались в медовой радужке напротив.

Он прочистил горло, устремив взор в сторону, подражая Касари всего несколько секунд назад. Уж лучше собственные лапы, чем видеть исказившийся в непонимании лик оппонента.

- Все... в порядке.. Спасибо. - Мицу слегка дернулся, когда на его конечности заползло очередное насекомое, и быстрым движением сбросил его, отвлекшись всего на пару мгновений. - Ты.. могла и не помогать, но... Спасибо. Не.. извиняйся. - повторил он. И это было правдой. Он не мог злиться на нее, потому что сам был полностью виноват в случившемся и короткое сожаление, промелькнувшее в голосе Касари, стало словно последним ударом. Он не заслуживал этого сожаления. Не заслуживал даже помощи, любезно оказанной ему. Он, поистине, был тем истинным проклятием, нареченным в день сошедшей лавины.

Подросток чертыхнулся, едва закончил говорить.

Отредактировано Мицуки (23 Авг 2021 00:50:46)

Проявления эмоций всегда были слабейшей стороной молодого альбиноса. Он не умел, он не хотел, и когда из недр его души вырывалось что-то, что отдаленно напоминало хоть какие-то чувства - это сводило его с ума. Ведь насколько был бы прост мир, если бы гнетущие тебя мысли можно было просто выключать? Забывать о скорби, не утруждать себя излишним красноречием, перестать помнить значение слова "эмпатия"? И то, что всего секунду назад худую грудную клетку сотрясал похожий на простуженный кашель смех, сдавило ее еще сильнее.

Послевкусие пережитого жгло язык. Мицуки перевел дыхание, словно он только что отпахал несколько километров, а не заходился в необычном для него явлении всего лишь минуту. Касари, надо отдать ей должное, все это время просто молчала, что-то рисуя когтем на песке и даже не собираясь вмешиваться в творящиеся безумства. Может, она просто избегала всего, что ей казалось странным, а может, она понимала Мицуки как нельзя лучше и давала тому время, чтобы прийти в себя. В любом случае, отсутствие ее голоса в воздухе было более заметным, чем раньше, и подросток взглянул на травницу исподлобья,  словно проверяя, на месте ли та. О, еще как на месте.

— Постой, постой… ты хочешь сказать, что… да нет же, ну...

Энергия так и сочилась из львицы, которая не могла даже усидеть на месте, не то, чтобы совладать с переполняющими ее словами. Плескалась, норовя выплеснуться за край, сверкала в глубине медовых глаз, отдавала нервными заминками даже в движениях, за которыми пристально следил лев, уже в сотый раз запутавшись, что происходит. Она была настолько счастлива тому, что Мицуки не собирался ее обвинять во всех приключившихся с ним несчастьях? Но ведь он сам в них виноват, разве нет? Новые непонимания навалились разом, единым комом, отчего белогривый сощурился, словно это действие помогало ему концентрироваться. Судя по подобному состоянию новоиспеченной знакомой, она вскоре продолжит то, на чем остановилась. И пусть они знакомы менее часа, но Хауген выдал едва слышный смешок, когда новая фраза не заставила себя ждать. Смешок моментом перерос в легкий ступор, а смысл вклинился в остекленевшее сознание подростка.

— Знаешь, а ты очарователен.

Его называли по-разному. Лик божества, осколок Луны, сошедший с Небес, Ангел, Белая смерть и многое другое. Комплименты, приятные слова, входили в это понятие тоже, но вряд ли они хоть раз были искренними, достающимися не за происхождение и цвет меха, а за какие-то внутренние качества, пусть не проявившиеся в полной мере за счет возраста, но проглядывающие сквозь детскую шкурку. Мицуки вновь погрузило в пучины воспоминаний, отнюдь не самых приятных, и по стройному телу пробежала дрожь, переросшая в мелкие мурашки на плечах. Лапы едва не заходили ходуном, вспоминая былую боль и стертые в кровь подушечки от многочасового бега прочь с гор. Он бежал от прошлой жизни, бежал от всего, что было связано с ней, и на чем-то приятном, пусть и не значащем, невольно вспоминал суровые снежные владения, от чьего ветра ломило кости. Он... он должен сказать что-то в ответ?

— А ещё ты прав, к чёрту словесные извинения. Я накормлю тебя. По моей вине ты лишился своего чудесного кроля, значит, желудок твой пуст, и ты не откажешься от нового.

Когда львица приблизилась вплотную - Мицуки вздохнул, понимая, что круговорот его переживаний вновь потревожен. Касари словно не терпела грусти и печали, стараясь перебить любые негативные эмоции своим присутствием - она действительно была похожа на маленький, передвижной огонек, который ни секунды ни стоял на месте. Дай ей возможность - и этот огонь охватит саванну, рассыпая на своем пути искры и зарождая в чужих душах истинное влечение. Правда, про изгнанника такое сказать было сложно - на словах про маленьких травоядных его лицо настолько скривилось, что, хвала Богам, Касари не видела этого, иначе бы уже второй час подросток мог слушать раскаты ее хохота. Кролики... Мицуки скосил взгляд в сторону, на то, что еще недавно предполагалось быть его обедом, и тут же отвернулся - нужно было покинуть поле боя как можно быстрее, пока у него не возникнет на этой почве новая фобия.

— И не вздумай отпираться. Я это делаю скорее для собственной совести, и в упрямстве ты меня не пересилишь.

На самом деле... он и не думал. Голод заглушал здравый разум, который... Вообще-то, здравый разум тоже был всеми лапами за то, чтобы скооперироваться с Касари хотя бы в этом простом деле. Если... если они до сих пор живы и в порядке, пусть и прошли через не самые лицеприятные огонь и воду, то разве может стать хуже? От одной охоты и совместного ужина вряд ли. Если бы Луна хотела, она бы давно выказала свое недовольство этой ситуацией, но небесный спутник молчал, а желудок подростка смиряться со своим невыгодным положением не собирался, уже начиная подавать активные признаки жизни.

Касари вновь сделала шаг в сторону Мицуки, а тот, не ожидая этого, полностью расслабился, вогнав самого себя в полнейший тупик от следующего вопроса бурой странницы:

— У тебя есть дом? Убежище или логово?

Хотелось на полном серьезе рассказать о недавно найденном кусте, из которого открывается замечательный вид на ночное небо. Из которого Мицуки, к слову, и вырвался в страшной суматохе, едва услышав голоса дуэлянтов неподалеку. Но, стало быть, самка имела в виду что-то другое, что-то, что могло считаться не просто временным лагерем, а чем-то более... постоянным? Но такого у Мицуки не было, и ответ раздался едва слышно, словно подросток говорил себе под нос:

- Нет.

- И не будет.. - еще более тихим шепотом закончил он буквально про себя, не желая задумываться о будущем. Неизвестно, как пройдет этот день, чтобы строить планы о том, появится ли когда-нибудь у странника дом. Даже если и появится... какой он будет? На каком краю света или континента? Будут ли там такие же жаркие просторы юга, как эти предгорья и высушенная саванна или что-то, что похоже на неприступные горы Севера? А может, существуют совершенно другие биомы, не похожие на все те, что самец видел раньше? Водные, тропические, пустынные, таежные... Подросток познал всю ценность свободной жизни лишь после побега, ведущего к этим возможностям. И пусть он не знал и половину слов, которые слышал от одиноких кочевников, но горящее глубоко, очень глубоко в душе любопытство вело к тому, чтобы узнать, рано или поздно.

- Я направляюсь к этому пригорку. Хочу выбраться отсюда к вечеру и заночевать на возвышенности. Можешь пойти со мной, по пути и отыщем съестного, — Касари предложила неплохой план, пока Мицуки в слепых мечтах заглядывался куда-то за горизонт. Он с нарочитой неловкостью кивнул, словно разом потерял любой голос. — Глядишь, привыкнешь к моим странностям, и под утро отправимся дальше вдвоём.

Перспектива совместного путешествия после стольких недель одиночества... Было ли это странно, что она не пугала, а восхищала Хаугена?

——> Таймскип к вечеру

Мицуки осторожно склонился над упитанной тушкой, словно видел ее впервые в жизни. В блеклых глазах мелькал вопрос - быть или не быть? Отринуть прошлое и низринуться в пучины предстоящего наслаждения или припомнить все, что было и отказаться от возможности уснуть сегодня сытым? Сложный, очень сложный выбор.

За время пути к пригорку он попытался  не то, чтобы предложить альтернативу... А хотя бы принять участие в самом загоне, понадеявшись тем самым повлиять на выбор добычи. Касари могла ловить кроликов, если хотела, а альбинос бы присмотрел что-то менее пушистое и прыткое, что-то, что было бы ему по ослабевшим лапам. Но, учитывая, насколько хорошо подросток осознавал свое невыгодное положение, травница осознавала его еще лучше.

- Я... хочу помочь тебе.
- Что-о? Ты после отравления, дурачок, и не вздумай напрягаться.
- Я... Я смогу охотиться...
- ...Друже... ты даже встать не можешь...

"Я проиграл с достоинством" думал Мицуки, лежа в отдалении, на временной стоянке, и с неприкрытым любопытством вперемешку с завистью наблюдая за финтами Касари. Львица была не быстрее кроликов, вдобавок ко всему - ужасно уставшая, вышедшая победительницей после боя с одиночкой и прослужившая и ментальной, и физической поддержкой для первого встречного альбиноса. И сейчас она с завидным упорством пропахивала носом землю, когда излишне уворотливые создания мастерски исчезали в вырытых норках, скрытых за колосьями свежей травы. На паре таких промахов Хауген аж привставал со своего места, с досадой крутя коротким, куцым хвостом - когти травницы проходили всего в паре миллиметрах от цели, не достигая ее и оставляя их обоих ни с чем. Мицуки мог поклясться, что кролики просто дразнили самку, потому что их количество на полянке не убавлялось, а все они выглядели одинаковыми, как на подбор.

И все же в паре раз удача им улыбнулась. Одного кролика Касари ловко загнала сама, поддев его за тельце и швырнув в воздух, успев перехватить зубами, а второго случайно спугнула, приземлившись на задние лапы, прямо в сторону Мицуки. Настолько распалившийся от простого созерцания, подросток молниеносно выкинул передние лапы в сторону и притянул нерадивого спринтера к себе, с окровавленными устами воззрившись на подходившую Кас.

- Хорошая работа. - улыбнулся он, утирая исходившие паром, тягучие капли с морды, лишь еще больше размазывая их и придавая себе совершенно нелепый вид. И вскоре знакомые смогли расположиться на том самом пригорке, к которому изначально вела самка, как к вечернему лагерю. Мицуки не спорил - рот был занят добычей, да и слов более не осталось. Лапы потряхивало от резкого движения, в сети которого попался улов, и периодически подросток выпрямлял передние конечности, чтобы немного расслабить плечи. Плановая остановка пошла только на пользу - приятно оказалось просто растянуться на нагретой солнцем траве, не ожидая подвоха и с теплым ароматом дичи прямо под носом. Хотелось верить, что Касари думает также, но лев не бросал на нее молчаливые взгляды с тех пор, как они поднялись на этот холм. И только более-менее уютно расположившись друг напротив друга, он наконец-то позволил своей кладези вопросов и интереса немного приоткрыть завесу тайны:

- Я... могу узнать... откуда ты? - простой вопрос, не требующий сложного ответа, но Мицуки заранее приготовился к очередной тираде о каких-нибудь прекрасных краях далеко отсюда. В конце концов, про себя он ничего так и не смог рассказать - так почему бы не послушать?

— Ась?..

Мицуки замялся. По внешнему виду Касари можно было только предполагать, о чем она думала, но мысли эти, судя по всему, были не из приятных, раз внезапный вопрос альбиноса словно вырвал ее из пучины былых сожалений. Наступившее молчание гнетуще опустилось на подростка, уже пожалевшего о своей резкости и неуемном, вспыхнувшем любопытстве. Этот вопрос тоже был ей неприятен или обязывал поделиться чем-то внутренним, гораздо более глубоким?

Когда травница поднялась со своего места, Хауген перестал жевать и прижал к черепной коробке уши, ожидая чего угодно в свою сторону. Когда Касари подошла вплотную, опустилась рядом и указала куда-то за горизонт - он вообще чуть не умер, затаив дыхание, замерев на одном месте, слившись с текстурами и природой вокруг. Казалось, что любое движение может спровоцировать шквал неуместных эмоций, не дай Луна, Мицуки еще дернется, столкнется с Касари и выкажет свое неуважение в полной мере, оставшись до конца вечера сидеть с горящими от смущения и стыда кончиками пушистых ушей. О том, что напарница показывала прямой путь к своему дому, до паренька дошло только через несколько слов, которые он смог разобрать сквозь плотный гул собственных мыслей в перепонках.

- ... в те-ех краях, в семи-десяти днях пути, если я не сбилась, можно найти цветущие равнины и набрести на местных львов. Из их прайда я и родом.  Величают прайд Западным Королевством...

- Красиво.. - тихий вздох сорвался с уст подростка, который прищурил блеклые очи, словно чтобы увидеть тот самый прайд, о котором рассказывала его спутница. Слегка отойдя от столь неожиданного соседства, самец осторожно  продолжил молотить челюстями мясо, задумываясь над словами Касари. Что такое "цветущие равнины" он не знал, но догадывался, что, если в этой местности живет много львов, то и условия должны быть благоприятными, логично ведь? И после многих месяцев, проведенных в суровой северной обители, Мицуки не мог насмотреться на пестрящую разнообразием растений и животных саванну. Мысль о том, чтобы вернуться в горы или набрести на биом, соответствующий хотя бы наполовину прошлому месту жительства, вгоняла его в крайнюю степень страха и паники. Может быть... может быть, там действительно хорошо, раз львица, будучи абсолютно свободной, так стремится вернуться обратно?

— ...А тебя как величают?

Вопрос не просто сбил с толку - он заставил Мицуки зайтись в сильном приступе кашля, сотрясающего дрожью исхудавшее белое тело. За неприятным явлением он даже не заметил и не почувствовал ободряющих хлопков Кас, которые, впрочем, все равно не могли помочь в этой ситуации - еда просочилась быстро, не закупоривая дыхательный проход, но шок от осознания того, ЧТО сейчас придется обсуждать, сковал абсолютно все конечности, мышцы, суставы и нервы одинокого странника.

В голове было пусто. Что вообще можно ответить на подобный вопрос? Рассказать ей правду, назвав свое проклятое прозвище, но не раскрывая всех карт о его истинном происхождении или поступить просто и честно, как делает любой искренний лев? Имя - первый шаг на пути к доверию. Мицуки не знал, какой из вариантов сможет устроить и его, и ее. Язык заплетался, запинался, мозг отдавал обратные импульсивные приказы, едва от юнца доносился хоть единый звук его настоящего наречения. Что, вот что он должен был сказать? Как он мог разорваться меж двух враждующих фронтов, истеричными воплями разрывающими его и без того уставшую голову?

- Ха.........ми........точнее...Хауг.... - ком в горле, образованный одновременно и от желания сказать правду, и от невозможности этого сделать, едва не вызвал слезы на глазах подростка. Он хотел, всей душой хотел открыться хоть в чем-либо, избавиться от прозвища, данного ему собственным народом, хотел разорвать и вышвырнуть воспоминания о Севере, забыть значение ненавистной клички, чтобы его больше не преследовали по ночам истошные мольбы о помощи вперемешку с обвинениями в богохульстве. Он хотел, но он не мог, чувствуя, как светлые когти впиваются в землю, оставляя глубокие борозды, как хвост в буйном припадке колотит по бедрам, сдерживая своего обладателя от проявления ненужных чувств.

- Миц....уки...

Осознание сказанного пришло в то же мгновение. С широко раскрытыми глазами лев уставился в пустоту, понимая, что обратной дороги нет. Он медленно повернул голову к Касари, надеясь, что та не заметила его душевных терзаний и лихорадочных метаний в тщетной попытке выбора, но львице, казалось, сказанного слова было вполне достаточно. Получив еще один хлопок по спине, теплый голос продолжил:

— Будем знакомы, Мицуки. Можешь звать меня Касари… ну, или Кас, тут как больше нравится.

Она проявила то самое доверие, которого Мицуки так не хватало, причем сделала это с настолько завидной и открытой легкостью, что альбинос слегка приоткрыл пасть, а в его глазах по-прежнему застыла мутноватая пленка. Это все было настолько... просто?

- Мне... мне очень... приятно... - едва слышно прошептал он, каждое новое слово приглушая на порядок сильнее, чем предыдущее. Новоиспеченная знакомая его не услышала, задумчиво глядя на убитого кролика, чем позволила подростку немного прийти в себя - тряхнуть головой из стороны в сторону, возвращая на место слегка уехавшие рассудок и челку, смерить взглядом собственную дичь и неспешно продолжить вечернюю трапезу. Напряженные плечи, горкой собравшиеся под вьющейся гривой, расслабились и приняло более спокойное состояние, от чего Мицуки не хотелось броситься наутек, впервые, наверное, за всю свою жизнь. Ему было комфортно лежать в тишине, изредка кидать взгляды на Касари, видеть, как та освежевывает серпом кролика...

Стоп.

Что она делает?!

Подросток почувствовал, как кусок мяса, недавно мягко оторванный им от тушки, падает обратно туда же, откуда его и взяли, утекая сквозь приоткрытый рот альбиноса. Брови вновь слились в единую тонкую линию, губы поджались, переносица наморщилась, пошла складками - вид всеобемлющего отвращения стойко отпечатался в лике самца, который взирал с немым ужасом на происходящее подле себя. Как она... зачем... для чего?.. Возможно, он поторопился, когда окрестил в подсознании Касари персоной, которой можно доверять?

Хауген с трудом увел взгляд в сторону, стараясь перекрыть в голове стоявшие картины разрезанного зверька. Ему пришлось с силой зажмуриться, чтобы не повторить собственный подвиг после действия яда несколькими часами раннее, а потому он не рискнул обернуться, пока львица была занята своей "кровожадной" разделкой. К ней обратился лишь его голос, подрагивающий от эмоций, но более спокойный и уверенный, чем раннее:

- А почему ты... ушла?

— Прости, ты… не повторишь вопрос?

- ...Почему ты ушла? - лев кашлянул, с глубоким вздохом поворачиваясь обратно, стараясь не смотреть под лапы Касари, концентрируя внимание только на ее морде, предпочтительно - глазах. Что еще он мог сказать? Вопрос невпопад, но весьма интересующий молодого изгнанника с момента рассказа про Западное королевство. Если это место настолько хорошее, как из него можно было уйти? Как можно было покинуть свой... свой дом, настоящий, где тебя всегда окружает семья и друзья? Мицуки прекрасно понимал, что все львы - разные личности. совершенно разные, но судил больше всего по себе, зная, что он бы держался за обретенный дом всеми силами, правдами и неправдами. Травница выглядела намного более уверенной в себе (особенно после того, как не побоялась вступить в схватку с тем одиночкой), возможно, ее причины намного более обоснованнее и аргументированнее, чем он думал?

— Хотела выучится лéкарству. Вернее… начала ещё в Королевстве, но нельзя ведь черпать знания от одних и тех же зверей, сидя на одном и том же месте? Можешь считать, что я отправилась в путешествие за опытом и, если повезёт, теорией.

- Так...раз ты возвращаешься..значит, ты уже все изучила, что хотела? - подросток приподнял одну бровь, понемногу улавливая суть. Обычное путешествие, в котором набираются опыта, знаний, все оказалось намного проще, чем он изначально себе представлял в самых страшных фантазиях.

— Я, конечно, благодарна за твою уверенность в мои силы,  но я очень сомневаюсь, что возможно выучиться всему. На это жизни не хватит. Я скорее... «Удовлетворяю определённому уровню, при котором возможно излечивать от распространённых недугов лёгкой, умеренной степени вреда».

Сказать честно? Мицуки не понял совершенно ничего из этой фразы. Попытался, конечно, еще в самом начале, но вскоре бросил, услышав незнакомые слова. Переспросить он всегда успеет, благо, что память была хорошая. Больше всего сейчас его интересовали махинации желтоглазой с кроликом, которые она, к слову сказать, наконец-то оставила, как и саму тушку в покое. Альбинос перевел дух - теперь он мог не прятать взгляд и не отворачивать голову, чтобы не становиться свидетелем неприятной картины. Следующий вопрос Кас заставил белые уши напрячься, вскакнув вверх:

— Как ты себя чувствуешь?

- Я... - он задумался, прислушиваясь ко внутренним ощущениям. Никакой тошноты, никаких позывов, лишь легкая слабость и усталость, разлившаяся вдоль длинных лап. Немного побаливала щека, отдавая в скулу и вторую половину морды, но из-за постоянных переживаний и совершенно ненужных мыслей Мицуки даже не замечал этого, не фокусируясь на проблемах. В день побега и спуска с предгорий он не раз падал, не раз получил кровавые ушибы, алеющие синяки по всему телу, не раз разбивал подушечки, оставляя багряный след на камнях, но то было на адреналине - особой боли он никогда не чувствовал.

- Твоя метка.. Она немного болит, но это не страшно.. Все в порядке. - верхняя губа чуть приподнялась вверх, обнажая стройный ряд клыков. Слабая улыбка, призванная успокоить лекаря, возможно, могла отпугнуть ее только сильнее. Лев приподнялся со своего места, оставив кролика бесформенной грудой меха валяться у передних лап. Взгляд уперся в спутницу, прошелся по ее телу, припоминая и падения на охоте, и несостоявшуюся дуэль. - А ты?..