Если он не вернётся, его накажут. Пальцы заныли от пустоты, выпуская фантомные когти.

Псина просыпался с мыслью о наказании и засыпал с ней же. Но в этот раз всё было иначе, в этот раз его разбудил не холод, голод или хозяйский взрык, а непривычная телу духота. Было так душно и мягко, что приятная лень наполнила мышцы. Подумал, что дошёл до горячки. Приятно. Мгх. Отчего ему-то могло стать так приятно? Что… ОН НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ НИЧЕГО ПЛОХОГО НИЧЕГО

Вонючка дрогнул и поднял трёпаную голову. Смена цветов, запахов и звуков слишком сдавила его, и он сжался окончательно, упрятался за седой чёлкой, еле дыша этим трескучим воздухом пустоши. Пустошь. Пус…

— Вонючка-вонючка, в рифму с колючка. Вонючка. Вонюч… — он перемалывал звуки за закрытой пастью, и на глазах выступили слёзы. Не смей даже думать. Он узнает, если ты подумаешь. Вонючка. ВОНЮЧКА ТЫ ВОНЮЧКА. Дышать ему теперь казалось предательством. Хозяину бы не понравилось, что он здесь. Что он не под боком, послушный и хороший. Если он не откликнется, когда хозяин его потребует, будет плохо. Плохоплохоплохо. Надо вернуться к Бэрри. С Бэрри сердце колотится медленнее и привычнее. Бэрри.

— Бэрри. Мгх.

Это была бредовая идея, идея сна, но она засела глубоко и накрепко, где-то между тревогой души и муштрой жестов. Её прищемило этими плитами, и уже никакой ветер не мог выдуть её прочь.

Вонючка поднялся на согнутых лапах, и пыль посыпалась с его шерсти. Боязно было что-то предпринимать, он простоял так пару минут — глупил с непривычки. Не было морды, с которой считался бы следующий шаг. Кивни ему хозяйский подбородок, и он бы побежал прямо на шипы. Шипы.

Вонючка приблизил усы к сухим ветвям, широким ветвям, кольцам ветвей, покрытых такими же сухими, чёрными, как угли, зубами. Он таких давно не видел, они его настораживали. Хотелось в свою пещеру, точнее, в свой скромный угол. Там воняло сожранными крысами и его собственной нелизанной гривой, но нос бы его стал спокойнее от этих знакомых запахов. А здесь…

Вонючка перестал дышать, размешивая свои глупые мыслишки — он вечно ощущал себя целиком одним этим словом, верно, заслужено — и обеззвучил воздух до предела. В нём послышалось, отлипло и выделилось одно новое звучание. Хрип и храп. Кто-то дремал у него под боком.

Глухой паршивец вдруг ощутил странный порыв где-то под рёбрами, и от набежавшего ужаса зарядил себе пощёчину побольнее. Вонючка. Вонючка. Трусливый, крошечный, бездарный. Вонючка. Не смей. Он узнаетУЗНАЕТУЗНАЕТ.

Жалея, что нельзя погрызть себя до кучи, грязная шавка подобрался и осторожно направился на звук — рассмотреть. Он и опасался, и страшился, и, как бы ему не хотелось задавить это чувство, любопытствовал.

Зря. Как и повторял ему Бэрри. Зря желаешь, всё равно не получишь.

Он подошёл ко льву. Спящему, округлому, рыжегривому. У Вонючки дрогнули тощие рёбра, когда он понял, что перед ним не Ходок, и даже не знакомый ему упырь, а… южанин.

Юг. Лев с юга. Такой…

УБЕЙ.

В груди опять полыхнуло, но ярче. И пощёчина уже не помогла.

УБЕЙ.

Он же… Гх. Нет. Вонючка. Вонючка с Севера. Упырь Короля Ночи.

КОГТИ ВЫРВУ. ВЫРВУ.

Захнычь ещё.

УБЕЙ.

Захнычь, Теон.

— ВОНЮЧКА!

Шавка лязгнула зубами и набросилась на южную мразь. Лапой в голову — сломать, и дело с концом.

Ту-Ту благостно дремал, даже не подозревая, где находится и что, проснувшись, он всё ещё будет спать. Этакий сон во сне, приятное заблуждение. Даже духота, царившая сегодня в этой местности, была не в силах разбудить спящего Туагу, а лев даже всхрапнул-взрыкнул во сне: то ли нос заложило, то ли от удовольствия погруженности в небытие. Всхрапнул и перевернулся, едва не зацепив крупом колючки страшнейшего в мире кустарника, что раскинул свои ветви-лапы на границе пустыни. Отсюда и жара.

Из того, что лев не лежал спокойно, а периодически подергивал то одной лапой, то другой, то топорщил слегка усы, можно было понять, что ему явно что-то снится. И это действительно было так, Туага видел не умиротворенную черноту без сновидений, как это иногда бывает, а свою дочь. Тут же, в этой же местности, они вместе радостно играли в догонялки. Туага, конечно же, поддавался малышке, а она с заливистым хохотом убегала потом от крупного льва, который всеми силами пытался её понарошку догнать.

Что очень смущало льва, но всё ускользало от того, чтобы над этим как следует задуматься, так это расплывчатость дочери. Её внешний вид постоянно как бы ускользал от любящего взора отца, он вроде бы и видел её, вот же, маленький львёнок, четыре лапы, голова и хвост, но спроси кто, какого цвета её шерстка или глаза, Туа не смог бы ответить. Но он чувствовал такое безмерное счастье, находясь рядом со своим детёнышем, что совершенно не обращал внимания на такие детали, ведь главное, что они вместе. Пускай бы так было всегда.

Туага всхрапнул сильнее, тревожнее, чуткие уши уловили посторонний звук, и его мир как бы всколыхнулся. “Дезире” — вспышкой пронеслось в голове и Туага понял, что это было имя его дочери. Единственная зацепка, то, что прочно закрепилось в его голове, когда он пытался себе её представить. Её звали Дезире.

Дезире вдруг остановилась и испуганно вскрикнула, да так громко, что сработал этакий “выброс” — Туага распахнул глаза. Ещё до конца не проснувшись, он успел лишь приподняться на передних лапах, как в голове оглушительно зазвенело, а нижнюю часть челюсти пронзила острая боль, впиваясь под кожей в каждый сантиметр плоти. Лев протрезвел от своего сна, казалось бы, моментально, но он этого не понял. Он не понял, что сейчас спал, его предыдущее сновидениие словно слилось с текущей реальностью, наложилось на неё. Он будто бы помнил крик дочери, до сих пор стоящий в ушах, он наконец увидел своего обидчика, который был тут же, рядом, чья лапа буквально только что с силой врезалась в подбородок Туаги и заставила его неприятно прохрустеть с последствиями.

Туага просто сложил два и два. Дочь исчезла и виноват в этом был неизвестный лев, это из-за него малышка Дезире испуганно вскрикнула. Он наверняка причинил ей вред.

Зрачки обычно мирных травяных глаз сузились до мелких точек и Туага с утробным рёвом, заклокотавшим в горле, бросился на новоиспеченного врага. Он не успел продумать стратегию атаки, он не успел даже как следует рассмотреть незнакомца, чтобы оценить его как своего оппонента, Туа действовал порывисто и импульсивно. Вокруг было полно колючих кустов, наверняка неприятных, если оцарапаешься о них, и первой и единственной мыслью Туаги было как следует пришпилить врага на этот зловещий колючий кустарник. Кто знает, может, при той таранной силе, что применил красногривый, подлеца и проткнет пара-другая колючек в самых интересных местах.

Отредактировано Туага (3 Мар 2023 00:35:39)

Втоптал в землю до хруста, и сам сжался от этой внезапной силы. Он не привык так напирать и добиваться своего, скорее получать больнее прежнего, но всяко не так мучительно, как мог бы, ведь Хозяин был доволен. Всё это с непривычки показалось неправильным. У Вонючки была всего лишь одна реакция на всё неправильное. Сердце застучало от паники.

Южный зверь под ним подскочил, вертя макушкой, а вонючий пёс, не зная, куда деть всё ещё поднятую лапу и откуда-то проклюнувшуюся осанку бойца — куда деть себя, остался стоять, блеща туманными глазами из-под тени седой гривы. Лев без челюсти ударил. Конечно, он ударил. Это же нормальный порядок вещей. Он как-то наотмашь залепил пощёчину, и Вонючка полетел мордой в куст. Оцарапал щёку и вильнул на шаг подальше. Почти не больно. Не больно не больно не больно он знал и больнеебольнее

Мгх. Не хотелось смотреть на него. Рыжий, пылкий, от него тянуло убраться куда подальше. Загнанный взгляд убегал вниз, к земле, сам собой, а остаткам мозгов хотелось вернуть его на место, поставить, мать его, прямо, пока ТЕБЯ НЕ УБИЛИУБЕЙЕГО

Вонючка уткнулся крупом в куст и переломал пару веток. Сжался в плечах, и пряди застлали скулы. Запутался. Дышать нечем. Духота сушила глотку. Он даст себя прикончить? Из-под шкуры труса от сдавивших чувств прорезался старый характер, и убл*док зашипел, скаля зубы. Ты не хотел так умирать. Пусть он ОН ОН сдохнет, а ты не хотел. ПУСТЬ ОБА СДОХНУТ, а ты останешься.

ТыНЕТОН клацнул челюстью, этой избитой челюстью с деревом мышц от вечного напряжения, бросился для выпада, поднял столб пыли и отпрыгнул в тень. Рыжий злился, искрился и от его рыжины слепило в красноватых глазах. Уйди. Оставь его. Оставь меня. Мгх.

Ты…

«Вонючка»

  …как одичавший, взрыкнул вновь, сжимаясь до предела перед взрывом.

  «Вонючка»

Ты

«Вонючка я вонючка я ВОНЮЧКА»

  Заревел, залаял, зарыдал и шипение шлифануло конец. Изранил землю остатками когтей и бросился на запах южной крови. Сдавитьобнять вальнуть на землю и вцепиться вцепиться вцепится в горло. НЕ СМОТРИ НА НЕГО ТАК.

Нет, нет, нет. Ничего не получалось.

Туага вроде бы собрался, нацелился на результат, но, видимо, острая пронзающая боль в челюсти от впивающихся в плоть обломков кости сбивала к чертям всю концентрацию. Нет, он не промазал, но атака вышла такой неловкой, что его противник отделался парой царапин. Сухо хрустнули сломавшиеся ветки колючего кустарника, а Туагу, оказавшемуся так близко к оппоненту, окатило таким амбре, что он невольно отшатнулся. Это ж в какой передряге побывал этот товарищ, что от него разило как после хорошей вечеринки с дурно пахнущими созданиями, а лапы рвались в бой?

Впрочем, миротворческие мысли, если они и зарождались в сознании красногривого, уже схлынули. Не появлялся и призрак малышки Дезире, во всяком случае, Туага больше не видел несостоявшуюся дочь, зато он словно слышал её наказ — “Отомсти за меня”. Одна и та же фраза, тысячи тысяч раз повторяющаяся в его сознании, каждое слово звучит звонко и резко, это подобно зеркалу, что разбилось на множество мелких острых осколков, и каждый из них издает пронзительный, царапающий звук и одновременно ранит зазубренными краями, вызывая раздражение и ярость.

отомстизаменяотомстизаменяотомстизаменя

Слова звучат нестройно, накладываясь друг на друга, они разной громкости и их произносят разные голоса, но подсознательно Туага понимает, что голос всего один - дочери, искаженный в каждой фразе по-разному.

Но он слишком отвлекается и не успевает увернуться, недостаточно проворен и быстр, не ожидал такой скорой ответной атаки. В отличие от темношкурого льва, который, подскочив будто змея, аспидом впивается в шею Туаги и жалит, пуская кровь. Даже густая, пышная грива не спасла от этой участи, и из открывшейся раны пустилась ощутимым ручейком тёмно-красная с синеватым отливом кровь, тут же пачкая ту самую гриву и шерсть льва, который судорожно попытался зажать рану, стоило только Теону отцепиться на мгновение. Белая лапа мгновенно окрасилась бордовым, Туага снова хотел рыкнуть злобно что есть мочи, но сдержался. Он был одновременно и взбешен, и испуган, попробуй тут не бояться, когда тебя вот так запросто делает какой-то юнец, которому не иначе как сам дьявол записался в помощники.

Туага не стал ждать повторного нападения, он и так промедлил, ошарашенный таким серьёзным ранением. Он бывал во многих драках и знал, что порой раны куда страшнее, чем ощущаются, а бывает и так, что заноза в лапе подобна пытке. Сейчас он очень боялся, что сомкнет глаза быстрее, чем кончится этот бой, а потому решил бить наверняка. Извернувшись ужом (отчего кровь из шеи закапала активнее), Туага утробно рявкнул на своего противника и сделал замах лапой, настолько мощный, насколько позволяло его незавидное положение, намереваясь вдарить ей сбоку со всей силы о голову наглеца. Ежели повезет — тот получит сотрясение, если не хуже. Ну а если же Туа промажет и в этот раз, то да спасут его боги.

Отредактировано Туага (12 Мар 2023 18:48:47)

Нахлебался крови и потерял рассудок, как последняя пьянь. Свежее мясо. Свежее того, что ему обычно перепадало. От переизбытка чувств зажмурился на миг, сдавив челюсть крепче. Как сладко. Весь снова сжался, напрягся до последнего мускула. Голод обострился, и чувство предательства, тревогу, страхи — всё накрыло прилипчивым нытьём оголодавшего тела. Стало только хуже, подумал бы ты — мыслить о мясе, пока бьёшься, пока сердце бойца бьётся, но он, эта жалкая псина, просто дала себя увести, не сопротивляясь. Голодно, и пусть. Пусть. Вонючка раньше зарыдал бы от несправедливости, но теперешний оказался на удивление стоек — если он всё же завалит самца и тронет хотя бы кусочек южного мяса, его самого разберут на кусочки.

Я НЕ ДАВАЛ ТЕБЕ РАЗРЕШЕНИЯ. НЕ ДАВАЛ. ЖРАТЬ.

Мог предаваться мечтаниям, пока не лопнет, а толку всё равно никакого. И идея о пище сама собой растаяла, без жара сопротивления, но от собственной несбыточности. Нельзя. Не потому, что неправильно, мерзко и бесчестно, забудь эту чушь, а потому, что НЕЛЬЗЯ ВОНЮЧКА. ВОНЮЧКА. ВОНЮЧКА.

Лев под ним сопротивлялся, и лапы начинали гореть от давления с двух концов и сторон. Кашлянул ему в гриву от лившейся крови и собственных слюней. Не решался рискнуть и замахнуться по новой, променять удачную хватку на шанс добить побыстрее. Могло не сработать. Ну точно не сработает.

Южанин вился, как змея, лапы их сплетались в сети, блеща когтями, грозясь переломать друг друга. Вонючка медлил, сжимая челюсть и глотая носом воздух. Пахло незнакомым югом, степью и травами. Это сведет его с ума, ну точно сведет. Поджал хвост от дрожи вдоль спины, разжал зубы, вздохнул и сплюнул. Чуть не сглупил и совсем не зажмурился, так не хотелось возвращать взгляд на противничью шею. Слишком мутило. Идиот. Дайте ему убраться. Умри же. Умри сам. УМРИ, Пожалуйста. Умри, пока шакал не заскулил, не передумал, не ошибся.

Шакал этот вдохнул напоследок, охладил горевшие губы, будто прощаясь, тряхнул пыльной гривой и скосил кровавые глаза на лапы прижатого самца. Не мог больше держать, он вырвется. СейчСЕЙЧАС. Лев бросил когти прямо в его голову, и голова эта, больше не медля, рванула к глотке. Разорвать бы до конца, разорвать. Он знал, как быстрее, ведь его так часто рвали по лоскутам.

Отредактировано Theon (12 Мар 2023 19:01:03)

Ну тут без вариантов. Мало того, что Туага находился в почти поверженном лежачем положении, пригвожденный к сухой пыльной земле чужим телом, так ещё и промазал. Он так надеялся хоть немножко достать своего противница, выцарапать себе шанс на спасение, что поспешил с атакой, и большая светлая лапа запоздало мазнула воздух вместо чужой гривастой головы.

Темношкурый такой маневр не оценил, он о чем-то словно задумался, пока Туага пытался собрать утекающие вместе с кровью из шеи мысли в нечто осознанное, и противник не преминул воспользоваться заминкой красногривого после атаки. Туа получил новое ранение на шее, на том же самом кусочке, что не был прикрыт пышной, густой гривой, у самого подбородка, но новая царапина (пх, царапина!) уже не взволновала льва, ему хватило переживаний от старых ран.

Челюсть с каждой секундой болела всё сильнее, пронзительно и неприятно, и Туаге оставалось только хрипло рычать, кусать он, к сожалению, не мог. А ведь так хотелось хоть разок дико впиться в чужую глотку точно так же, как совсем недавно впивались в шею самого Туа, и рвануть, выдирая шмат мяса вместе с трахеей наружу. Красногривый знал, что чем отчаяннее положение, тем более кровожадные мысли о мести лезут в голову, мешая нормально сосредоточиться, поэтому он старался гнать их прочь и попытался трезво мыслить.

В какое-то мгновение удача улыбнулась ему, Туага словно заметил, как промедлил его противник, что дало маленький, почти призрачный шанс обернуть всё в свою пользу. Утробно взревев, Туа совершил почти что титаническое усилие — весил темношкурый лев немало! — и скинул с себя непрошенную ношу, тут же вскакивая на лапы и отпрыгивая назад.

Кап, кап, кап.

С шеи потекло небольшим ручейком на гриву, с гривы капельки летели на землю, оставляя тёмные пятна. Туага не смотрел. Его обычно спокойные и добродушные травяные глаза сейчас впивались в другого льва и стали похожие на змеиные, до того сузились зрачки. Тот лев уже тоже стоял на всех четырех и внешне был готов к атаке. Не сговариваясь, оба самца медленно, будто в неведомом танце, пошли по неочерченному кругу, который видели лишь они двое. Шаг за шагом, дыхание почти в унисон. Туага успокаивался, его оппонент, видимо, тоже. Но напряжение росло, и уже совсем скоро воздух между ними можно было бы когтем ткнуть, до того он загустел.

Туага уловил микродвижение в походке темношкурого, они вдвоем как будто в какой-то миг синхронно замедлились, а мышцы напряглись.

Они прыгнули одновременно друг навстречу другу. Туага, неспособный кусать и разочарованный своей предыдущей попыткой атаки, растопырил когтистые пальцы на лапе, чтобы по возможности протащить ими по морде второго льва, по его глазам, выцарапать их и лишить возможности видеть. Тогда у Туа, возможно, и появится какой-то шанс уйти отсюда живым.

Прикусил шкуру почти халтурно и чуть не сгорел от стыда — шерсть встала дыбом, кое-как скрыв костлявую изможденность. Удача — и как только она не побрезговала идти за таким, как он? — улетучилась совсем, и запахло затхлостью стоячего воздуха. Под дых прилетело задними лапами, и Вонючка слетел с насиженного места, как юродивый слёток. Кувыркнулся, пусть и ломано, и встал на лапы, надломив кустарнику колючки. Покусало ему спину, да, но совсем понемногу и всё не так, чтобы отрезвить или хотя бы вывести из тошноты эмоций. Он замер в ступоре на согнутых локтях, потонул, и губы скривило — кровь густела на них мёртвым багровым пятном.

Вонючка глянул на самца с юга, и глаза от напряжения разгорелись до красноты, как у лихорадочного. Он совсем скоро в край истечёт, но… кустарник такой тесный, выхода не видать, значит, и просто бросить его здесь не удастся — не дадут. Он не даст. Этот детский лепет — мысль о побеге, раздался в черепушке, взвизгнул и умолк — разодрало тихим, хищным рыком.

Шакальё послушно шагнуло на круг, поймало темп южанина и двинулось, как хромой танцор, отбивая звон по камню когтями-шпорами. Они с Рыжей Гривой расчертили так круг первый, позарились на второй, но что-то упырю в ритме не понравилось. Рыжий усом не так двинул или замешкался, только что-то стрельнуло, и это пустое туловище уже на автоматизме, на одних лишь привычках и рефлексах, бросилось вперёд, навстречу с кровавым противником. Смутная тревога, ненависть, ужас, удары сердца — он бежал уже не из-за, а вопреки, сам не зная, чего страшится больше. И всё, как во сне, дурацком сне. Как в персональном кошмаре.

Он давно не спал спокойно.

Оба встали на задние лапы и замахнулись передними, оба перекинулись взглядами, оба дыхнули друг другу. Глаз. Вонючка ещё не понял, чего лишился, когда, изгибаясь у пояса, отворачивал морду и бросал лапу наотмашь. Хотел уже не исцарапать, нет, а оттолкнуть, опрокинуть одним ударом по голове. Сломает он себе что или отключится вовсе от боли под челюстью? Хватит ли сил самому не упасть, а?

В глазу полыхнуло.

Он сдался.

Такая славная маленькая победа — наполовину ослепленный враг! — и тут же такой подлый удар, от которого у Туаги потемнело в глазах, а дыхание сперло от нестерпимой боли.

Ему недолго осталось, он это нутром чуял, как жизнь вытекает вместе с ручейками крови из горла, из щеки. Туага даже не хотел представлять, как сейчас выглядит, такими картинами наверняка непослушных детёнышей пугают. У него не было детёнышей, не было семьи. Теперь уже нет.

Так стоило ли сражаться?

Первоначальная злость отступала, быть может, он действительно морально сдался, а быть может, эти мысли приходили от полученных ран, которые лишали сил как физических, так и моральных. Больше всего Туаге хотелось всё забыть, забыть эту боль, забыть всё происходящее, забыть, ради чего он дрался.

Он хотел бы сказать что-нибудь, спросить темношкурого льва, а к чему это всё было, но переломанная челюсть лишала всякой возможности говорить. Туаге оставалось лишь вскинуть тяжелую голову и посмотреть на врага с немым вопросом в травяных глазах — “за что?”

Он знал, что уже не победит. И колебался, стоит ли продолжать. Кровью закапало уже всю землю, перепачканы грива и лапы. Даже если победит, то умрет вскоре сам, смерть дышала Туаге в загривок.

По крайней мере, он может умереть как воин, сражаясь за свою жизнь до последнего.

Эта мысль будто вдохнула в Туагу последние крохи жизни, что ему были предписаны. Все эти размышления, что происходили в его голове, заняли не более нескольких мгновений, ведь мысль была быстрее всех явлений на свете, быстрее рычания, звука и света. И решение Туага принял так же быстро, вопрос в глазах сменился решимостью, а лапа вновь занеслась в последней попытке выбить наотмашь весь дух из головы противника. Когда-то Туа учили, что такие удары способны даже пробить череп, вот только вряд ли у него сейчас были силы на это. Впрочем, попытаться стоило, что уж тут терять.