Начало игры

Когда жара и духота в атмосфере прекратила накалять почву и почувствовались первые признаки ночной прохлады, слепец, шествовавший сквозь заросли джунглей остановился. Не так давно он обосновался в этих местах, чтобы до конца считать их своим домом, но предпочитал основательно изучить эту местность, чтобы лучше ориентироваться здесь, как когда-то в родном убежище прайда, оставшегося там, далеко за стеной тропического леса. Старик порядком устал, ведь прогулка заняла у него целый день и теперь он, ввиду своего возраста, нуждался в отдыхе. Лапы сами нащупали более-менее мягкую поверхность и Вейт с наслаждением растянулся на земле. Жара вымотала его, но старому шаману нынче хотелось вовсе не пить, а вздремнуть. Потребности этого старца вообще не были велики, порой казалось, что он вообще питается только от знаний, от общения с духами, а не от более привычного для любого льва рациона. Веки нами собой опустились, закрывая пустые глаза Витрувиуса, а сознание медленно, но необратимо проваливалось в волны неизвестности страны грёз.
Когда старик открыл глаза, перед ним простиралась прекрасная поляна, залитая солнечным светом. Вдали мирно паслись стада зебр и антилоп, в небе кружили различные птицы: от опасных орлов, до вполне безопасных попугайчиков. Старик улыбался, возможно сейчас там далеко в реальности такая же добрая и, возможно, даже счастливая улыбка сияет на морде Витуса, но этого он сам не мог, ведь находился во сне, где ему повезло видеть окружающую его красоту.
За спиной послышался хруст ветки, и Витрувиус оглянулся на звук. Там стоял его дядя. Этот зверь был могуч на вид, при жизни он выглядел несколько иначе, но здесь, в другом мире, тот, кто наверху, наделил его силой за честно прожитую жизнь. Дядюшка нередко наведывался в сны слепого шамана, разговаривал с ним. Витрувиус успел забыть о том щемящем чувстве утраты, что впилось в его сердце, когда узнал весть о смерти своего великого наставника.
Мастер, - Вейт кивнул, почтительно приветствуя своего родственника. Странно, но в этот раз дядя был необычайно хмур: Что-то случилось?
Оглянись, - в меру строго и встревожено произнёс призрак.
Послушавшись своего наставника, старый шаман пришёл в ужас. Там, где ещё с минуту назад росла сочная трава, виднелись перекошенные островки высохшей растительности, неожиданно земля разошлась трещинами, стало нетерпимо жарко и запахло гарью, будто вокруг вспыхнул пожар, но "горела" сама земля, из трещин кое-где валил едкий дым. Стада бежали прочь, но их сильные ноги подкашивались и они падали, падали замертво.
Что происходит? - волнение перемешалось с тревогой в голосе старца, он обернулся к дяде, но того не было нигде, Витрувиус с нарастающей паникой буквально волчком вертелся на одном и том же месте, ища признаки пребывания своего наставника, пока его ушей не коснулся голос:
Что-то невидимое, но темное и могущественное смертоносным вихрем пронесется по саванне, забирая множество жизней, и остановить это сможет только одна-единственная вещь, надежно скрытая там, где некогда полыхало пламя, - голос принадлежал его дяде, но был искажён и слабо узнаваем.
Не говори загадками, Мастер, скажи, что произойдёт! - Отчаяние захватило душу старого шамана.
Разыщи того, кто ведает о травах и духах как ты, он ждёт тебя на единственном дереве, - дядя появился перед взором так же неожиданно, как и вновь исчез.
Подожди...

Но всё вокруг снова привычно черно. Витрувиус неожиданно вскочил, спугнув какую-то птицу, сидевшую поблизости: Что за глупости? - Старик тяжело дышал, сердце в груди бешено колотилось. Он пытался собрать картину воедино: Высушенная земля, мёртвые звери, спасение там, где некогда полыхало пламя...
Единственное дерево, - шепчет старик: Кругом много деревьев, о котором идёт речь?
Вдалеке послышалось птичье пение. старик весь обратился в слух, это казалось ему необычайно важным:
Среди саванны-пустыря,
Где королевская земля,
Стоит великий Баобаб,
А путник будет ему рад.
Этот голос слишком сильно походил на голоса в голове старого шамана, он верит ему.
Где мне найти это место? - слабо надеясь на ответ, спросил Вейт
Никто не проливал там кровь напрасно,
Для раненых оно прекрасно.
Тишина, снова тишина. Витрувиус больше не ждал, что голос даст ему другие указания. Предстояло найти очень странное место, но Витрувиус верил в свою интуицию. Внутренний голос подсказывал ему, что стоит отдалиться от джунглей и искать дальше, в степи, откуда веяло травой. Шаман верил, что должен разыскать место, где растительность погибла, где запах дерева переплетается с букетом разных целебных трав. Королевская земля... Наверняка там обитает прайд, если не в том месте, по поблизости, - логически размышлял слепой старец. Единственное, чего вообще не понимал шаман: почему духи предложили именно ему спасать неизвестные земли, но будучи учеником Мастера, будучи из рода мастеров - великих лекарей и охотников, шаманов и воинов, прославившихся своей смекалкой, он не мог отказаться от нового витка судьбы.
Втянув воздух, Витрувиус отыскал цепочку запахов, ведущих к травянистой местности: Оттуда и начнём, - решил шаман и, встряхнувшись, зашагал к намеченной цели.

===> Облачные степи

Начало игры

Вечер - прекрасное время для прогулок, даже в одиночестве. Мерно переступая с лапы на лапу, Эммет весело вышагивал в зарослях темных джунглей, не думая ни о чем. Хотя, может все-таки и думая, но о чем-то совсем легком и безмятежном. В голове рыжего не укладывалось ничего плохого просто никогда, поэтому и размышлять о грустном или печальном он так же не мог. Да и можно ли думать о чём-то горьком, если всё вокруг такое красивое и прекрасное! Если бы Эммет мог, он бы от переизбытка доброты обнял бы всю саванну, всех её добрых и не очень зверей и каждому бы сказал тёплое словечко на дорогу. Но... пока он был один со своими мыслями. Впрочем, ему от этого не было плохо нисколечко: самцу нравилось наблюдать за окружающей средой, за травоядными, за насекомыми. В общем, наш герой всегда находил что-то необычайное в простом и заурядном. Хотя, может быть это было действительно простым и заурядным, а Эммет всего лишь находил это интересным. Стоило признать, что лев здоровается со всеми встречными и даже может остаться поболтать, если кто-нибудь этого захочет. Пока Эммет таких не встречал, но очень надеялся.
Внезапно какая-то ветка возникла перед взором, и рыжий вполне жизнерадостно приложился об нее мордой.
— Ауч! Простите, — Почувствовав неприятное ощущение немного ободранной кожи на носу, молодой лев поморщился, однако нисколько не потерял своего настроения. Со своим "простите" он перелез под веткой и жизнерадостно прошествовал дальше, совсем выныривая из кустарника и оказываясь на какой-то полянке с зеленой травой. Самец отметил про себя, что это достаточно милое и красивое место, а особенно пошло бы для отдыха. И он бы хотел примоститься здесь и немного подремать, так как наступал вечер, а за ним незамедлительно придет и ночь, которая вряд ли принесёт долгожданной прохлады. Эммет подметил, что здесь было очень влажно и до дикости душно, и даже немного щекотало в носу от обилия всяческих запахов и мелкой пыльцы. Встряхнув небольшой чёлкой и облизав ободранный нос, который внезапно стало щипать, Эммет решил оглядеться и найти самое удобное местечко. Конечно, здесь на любом можно было примоститься и сладко вздремнуть, но хотелось какое-то особое, чтобы было уютно и по минимуму жарко. Оглядевшись, он не заметил ни единого такого местечка, но его привлекло нечто другое. Похоже, Эммет остановился тут не один. Точнее, он-то решил вздремнуть, а некто темный неизвестный остановился. Рыжий слегка сощурил взгляд, чтобы получше разглядеть незнакомца и увидел, что это была самка. К тому же, она похоже скучала в одиночестве. На какую-то секунду почувствовав себя героем сегодняшнего дня, рыжий вприпрыжку поскакал к темной самке, обрадованный перспективой нового знакомства, и возможно весьма приятного. Хотя, весь её скучающий вид говорил обратное, или просто она всегда таковой была, Эммет не знал: он подскакал сбоку к самке и размашисто улыбнулся, знаменуя начало потенциального разговора.
— Привет! — резко двинувшись вбок, он встал как раз напротив темной самки и не переставал мило и дружелюбно скалиться, совсем не намекая на что-то иное и не строя из себя пафосного паренька. — Я видел, ты скучала. Не грусти, смотри, как вокруг красиво! Только не грусти, а то ты выглядишь очень тоскливо, правда.
Эммет даже не пытался произвести на неё впечатление, ибо ничего в этом еще не понимал, да и не стремился, честно сказать, а вот поднять настроение этой незнакомке - очень даже! Рыжий всей душой искренне хотел, чтобы эта львица не скучала в его обществе, а если она откажется от его любезной помощи, то стоит попробовать ещё раз. В принципе, кареглазый мог так долго докучать, даже не понимая этого, пока ему достаточно здорово не намекнут на то, что он сильно надоел. Даже тогда лев вряд ли бы принял это к сердцу и лишь снова бы попытался наладить контакт... и, одержав неудачу, наконец ушёл бы, пожелав всех наилучших благ. А что, желать плохого на прощание? Да упаси Айхею! Никогда, никогда, никогда.

Улыбаясь, Эммет заинтересованно глядел на незнакомку. Его порадовало, что она обратила на него внимание и даже не огрызнулась в ответ — а ранее он определенно мог сказать, что львица бы так сделала. Самец осматривал её с интересом, но чисто дружелюбным: ему и в голову не могло прийти что-нибудь грязное, подлое и низкое, особенно по отношению к дамам. Конечно, никто не говорил, что наш герой отличается особой галантностью в общении с противоположным полом, нет — Эммет просто был слишком хорошо воспитан, чтобы думать о непристойностях. Не пристало такому милому на вид льву думать плохие вещи.
— Привет, — рыжий даже немного обомлел, натянув улыбку до предела и не желая с ней расставаться совсем - она поздоровалась с ним! Это был неплохой повод для маленькой радости, хотя самец решил перебороть свое ликование и оставить его при себе. Хотя его радушный настрой никак не изменился: Эммет все так же непринужденно улыбался и глядел на незнакомку, находя её с каждой секундой все более приятной особой для знакомства. — Я не грущу. Тут правда очень красиво!
Сегодняшний день был просто прекрасным - и всё, что произошло и произойдёт ещё, будет невыносимо чудесным и прекрасным! Так думал Эммет, смотря на улыбающуюся самку и лыбясь сам, как дурак. Хотя, отчасти он таковым и был и просто этого не замечал. Опустившись зад и сев, рыжий все так же продолжал смотреть на львицу и дурашливо и забавно улыбаться, почти не мигая глазами, зрачок которых грозил перекрыть радужку своими размерами. Хотя, опомнившись от какого-то минутного забытья, Эммет немного потерянно взглянул на самку - а может, она сказала что-то? Но вроде и нет, незнакомка не смотрела выжидающим взглядом, как при вопросах обычно, а вроде просто довольно оглядывалась и смотрела, как тут красиво. Прелестное место, думал рыжий, осматривая поляну и снова возвращая свой взор к львице.
— Как тебя зовут?
Рыжий был рад это слышать, но настолько рад, что даже задохнулся и не смог сказать ни слова, много вдохнув и поперхнувшись. Улыбка слегка пропала с его морды, и он рассеянно поводил глазами, пытаясь глупо не раскашляться. Однако, как только першение в горле немного успокоилось, он тут же поднял глаза снова на темношкурую, чувствуя себя немного дураком, и радушно натянул улыбку.
— Э-э-э-э-э-эм... — замявшись, рыжий немного запутался сам в себе, хотя, поняв, что так и не договорил, задорно прикрыл глаза и продолжил, — Э-эммет я!
Не зная зачем почти выкрикнув это, самец открыл глаза и воззрился на самку, наблюдая её реакцию. Заметив, что глаза у неё были необычайно синие и милые, он снова натянул милую улыбку на морду.
— А тебя как? — стараясь создавать совершенно непринужденный и расслабленный вид, Эммет мял хвостом траву, которая оказалась очень приятной и прохладной, чем понравилась нашему герою. — Как ты тут оказалась? Долго шла, наверно? Я тоже не ожидал, что приду в такое прелестное место и найду себе новую знакомую!
Едва ли не излучая радость и свет, чтобы поделиться им с окружающими, Эммет задумался, как он все-таки сюда пришел. Он конечно помнил момент, как ударился носом об дерево и даже перед ним извинился, но его интересовало, что его сюда вообще привело. Заглядевшись в одну точку на груди Деи, он вспомнил, что пошёл в заросли потому, что хотел там отдохнуть... хотя всё же самец точно не был уверен в своих доводах и поэтому благосклонно "забил" на это. Много пудрить мозги он себе не хотел - Эммету вполне хватало тех знаний и воспоминаний, что были сейчас, и вряд ли он их забудет так быстро. Не заставляя себя смотреть на львицу, а монотонно поворачивая голову на нее, Эммет снова с улыбкой и немым восхищением уставился на самку. Впрочем, он считал её прекрасной, и можно сразу подумать, что наш приятель нашел свою даму сердца, однако стоит вспомнить, что Эммет считает прекрасным всё, что ему хоть как-то нравится или интересует. Повторяя свой обожаемый девиз в голове, рыжий даже подумал, что стоит познакомить и Дею с ним. Только немногим позже, конечно. Нельзя же взять и внезапно закричать на всю округу, что тут всё прекрасно?

Начало игры

"А здесь можно жить".
После особенно утомительных последних переходов достичь этих тенистых мест было подлинным счастьем, и потому на нервы ему не действовал даже здешний тяжелый, полный влаги и незнакомых запахов спёртый воздух. Наконец-то белый леопард встретил на своем затянувшемся пути перемену к лучшему. Со слов старика ему было известно, что леса навроде этого – совсем не те скудные на добычу, выжженные безжалостным солнцем земли к северо-востоку, которые ему стоило таких лишений и риска пересечь. Не желая тратить времени на раздумья, Мотонгома не стал топтаться на пороге новой земли – ибо смысла в том не было – а углубился в сень возникших перед ним дебрей. Высокие деревья, густые заросли... и этот непривычно плотный свод растительности над головой. Никогда прежде он не бывал в подобных лесах. “Будто я погрузился в клятую ночь”, –  подумалось сначала, но всё же здесь было довольно света для него, пусть в первые мгновения он и отметил, что после залитой сиянием равнины стал видеть куда хуже. Выходило, что в этом полумраке его глазам требовалась привычка… как нужна она была и его ушам, чтобы разобраться в лесной какофонии, и не слишком хорошему чутью, чтобы понимать побольше в тутошних запахах. Обилие малознакомых сигналов, требующих расшифровки и, возможно, реакции, частично пригасило его энтузиазм. Оставалось надеяться, что присущая ему осторожность продолжит являться достаточной мерой, чтобы он уцелел в месте, о котором  знал только с чужих слов.
Когда тихий плеск льющейся воды донесся до ушей чужака, зверь почти бездумно двинулся на этот звук. Изучив взглядом окрестности обнаруженного им ручейка и сочтя те безопасными, леопард бесшумно спустился по усеивавшим берег камням, медленно переставляя натруженные лапы. Однако, тут ему предстояло сделать одно неприятное открытие, от которого зашевелилась на хребте шерсть: смешение запахов у ручейка подсказало альбиносу, что в лесу имеются его сородичи. "Час от часу не легче. Чем позже я наткнусь на кого-то из них, тем лучше."
Впервые за многие дни свежая и чистая проточная вода влилась в его глотку – что за славное разнообразие! – вместо ставшей почти привычной ему мерзкой грязной жижи, которую приходилось лакать из вялой, мелкой речушки, пересыхавшей и похожей на лужу тем больше, чем дальше на юг он проходил вдоль её, с позволения сказать, течения. В эти минуты голод тяготил Мотонгому не сильно. Уж всяко меньше, чем усталость во всем изможденном теле. Лапы откровенно ломило, и в довершение всего этак стереть их надо было постараться…
Лакая, альбинос позволил себе отвлечься на мимолетную задумчивость. Он прокрутил в голове идейку поохотиться до того, как стемнеет – увы, ненавистная леопарду ночь совсем не была его временем, и если он рассчитывал перекусить в ближайшее время, то должен был раздобыться едой прямо сейчас. Пока он еще наделен зрением, пока его способность видеть не утекла по капле в опускающийся на мир сумрак. Но, вопреки обыкновению, на сей раз голод не перевесил в нем усталость. Еще на рассвете он от души пощипал редкостно неаппетитный труп помершей от старости антилопы. Как ни досадно, но с поимкой пировавших ею до него стервятников не срослось, и пришлось довольствоваться оставшейся после них падалью… которая и незадолго до смерти на приятный обед не тянула. Подняв морду, леопард с наслаждением облизнул крупные, выпирающие клыки и усмехнулся своим мыслям. “Ох и разошелся ж ты с запросами, белая шкура. Будто и не было дней, когда об окоченевшей туше мечтал”.
Сейчас он предпочел бы охоте разместиться на ветвях одного из деревьев и дать отдых лапам – они это заслужили. К тому же, наткнуться на какого-нибудь сородича (и узнать, что тот думает насчет присутствия его белой задницы на своей территории) ему пока совершенно не желалось.
- Уж очень плоха твоя форма для таких встреч. – Поделился Мотонгома своими мыслями с отощавшим отражением. То не спорило, молчаливо подтверждая его правоту своей костлявой фигурой и исходя рябью.
Наилучшим решением ему представлялось затаиться в каком-нибудь укромном уголке, чтобы отдохнуть, а уж потом подумать об утолении голода. Тогда, глядишь, при встрече с хозяином можно будет поставить вопрос относительно того, чья это земля. Следуя этому плану, альбинос двинулся прочь от ручья, теперь в поисках места, где сможет незамеченным провести ночь.

Появление из ниоткуда перед самой его мордой сразу трех пятнистых незнакомцев повергло альбиноса в кратковременный, но основательный шок. И прежде, чем он опомнился от смятения, он машинально сделал широкий шаг назад, готовясь обороняться и прижимая уши.
«Вспомнишь Солнце – вот и лучик. Да какой яркий». – Пронеслась злая мысль между его ушей, целиком и полностью разделяемая яростно подергивающимся кончиком хвоста. От недавнего душевного подъема Мотонгомы не осталось и следа. Совершенно не обязательно внятно думать, чтобы понять очевидное: шансов у него никаких. Ему единовременно противостояли трое леопардов… обстоятельство, требующее какой-то запредельной несудьбы по сути своей. Хотя он не уступал новоприбывшим сородичам в размерах, хотя у него было что пустить в ход, каждый из них выглядел угнетающе здоровее его. Силы лились из них через край, тогда как ему начинало казаться сложным передвигать собственные лапы, предательски налившиеся тяжестью. А значит, побег, в случае его преследования, выйдет обреченным на провал. Вступать в стычку с этими тремя было бы форменным безумием – но тут он выбора не имел. Не имел и надежды на то, что его отпустят, поскольку общение при столкновении с соплеменниками для него всегда развивалось по весьма однообразному и неприятному сценарию. Назывался этот сценарий «выродка не оставь в живых». И, похоже, в кои-то веки сему замыслу предстояло осуществиться. «Ну? Кто из вас нападет первым? Все-таки, какое роскошное везение – нарваться на троих, да подохнуть, едва дела пошли на лад. Старик надорвал задницу от хохота в своем Пекле, и скоро я смогу воочию убедиться в том». Белому стало спокойнее при мысли о Пекле. Обернись переделка так, как ожидал пария, это спокойствие превратилось бы в предсмертное веселье. Но он не успел оскалить зубы и атаковать, потому что случилось нечто непостижимое, необъяснимое, невозможное, поставившее его уши торчком в сильнейшем ошеломлении. На его взгляд, это было нечто еще в меньшей степени вероятное, чем встреча с тремя леопардами.
Вместо того, чтобы без лишних телодвижений разделаться с заведомо ослабленным вторженцем и вернуться к своим прерванным занятиям, с ним заговорили.
В первое мгновение Мотонгома заподозрил, что голод, усталость и раздражение сыграли шутку с его разумом, и теперь ему чудится то, чего нет и не может быть. К нему обратились – такое событие чересчур потрясающе, чтобы быть реальностью. Он мог припомнить разговоры со стариком, редкие, скупые и неприятные для обеих сторон. Слов матери и братьев он не помнил вовсе. Прочие леопарды отнюдь не были склонны заводить с ним беседы. Они бросались: либо на него, либо прочь. Ну, или уже никуда не бросались, хех. Граничащее и с восторгом, и с ужасом изумление от звука адресованной ему речи заставило белого зверя замереть и не позволило шевельнуться – или атаковать – в ответ на движение двух других стражей. Только частично оправившись от околопанической растерянности, альбинос оказался способен уцепиться за услышанное и дать короткий, прямой ответ.
- Я прозываюсь Мотонгомой, а в ваши земли меня привел поиск места, где я мог бы жить и охотиться без гиеньей своры на хвосте.
Стоило угрозе немедленной смерти сдвинуться в чуть более отдаленное будущее, он обратил свое внимание на удивление, вылившееся в дурнейшее (он отдавал себе отчет в том, что для этого не время и не место), отчаянное любопытство, занявшее противоестественно весомую часть его дум. Странное отсутствие агрессии его интриговало. Не будучи уверенным, что его удостоят ответом, изгнанник все же дерзнул спросить:
- Почему я еще жив? Вы могли уже расправиться со мной.

Эммет как обычно был счастлив, и разговор с львицей осчастливил его еще больше, пусть даже он знал ее не более десяти минут. Но даже так, ему уже дико нравилось то небольшое окружение, которое он сам и создал. Подумав о том, что без его инициативы этой встречи не состоялось бы, самец почувствовал себя чуть более уверенно.
— А мое имя Кисонька, — «Интересное имя!»
Увлекшись новой знакомой, Эммет и не заметил, как вокруг потемнело и похолодело, насколько это возможно; верхушки самых высоких деревьев еще были освещены, а всё, что было в нижнем ярусе - уже покоилось в тени. Окрас самца теперь казался не оранжевым, а приторно красным. А глаза почти черными. Впрочем, такое вечернее преображение никак не портило облика нашего героя — красноватый оттенок шел ему как-никак хорошо. А самка выглядела совсем черной, и только лишь синие глаза блестели в полутени яркими точками. Казалось, станет чуть темнее — и Кисоньку можно будет без труда потерять в темноте, ей-богу так!
— Какое интересное имя! — произнес лев, слегка вскинув голову. Чёлка у льва была достаточно небольшая и приглаженная, хотя сейчас очень к месту топорщилась в разные стороны, делая морду Эммета чуть симпатичнее. Хотя, никто не может сказать, что Эммет откровенно некрасив - в своем возрасте он привлекателен достаточно. И сам он это, конечно, не примечает.
— Я была на побережьях со своим братом. Я его очень долго искала и вот нашла, — лев слегка наклонил голову набок и не перебивал знакомую, слушая и внимая каждому слову. — Ты когда-нибудь был на побережье? Там так красиво!
Эммет никогда не был на побережье, но попытался воспроизвести в голове фантазию берега. Не получилось, как он ни пытался. Напридумывать хоть какой-то образ побережья он смог, а вот детали продумать не вышло. Но он нисколько не отчаивался и нашёл в этом только плюс: раз он не может представить и придумать побережье, то он просто обязан его увидеть сам! И тоже самое вторила ему Кисонька, которая была рада знакомству не меньше его. И что за день хороший вышел.
— Я думаю, что обязательно буду на побережье когда-нибудь. Может, не сегодня, но это точно случится, — Эммет задумчиво улыбнулся и огляделся по сторонам. — Как быстро вечереет! А сна у меня ни в одном глазу.

— Леопарды Дебрей не атакуют беззащитных путников. – Оповестил его один из группы охранников. Второй же счел необходимым добавить предостерегающее:
— ...если только те сами не нарываются на хорошую трепку.
«Ладушки, нарываться не стану. В конце концов, мало кто настолько глуп, чтобы искать себе проблем, будучи голоден и слаб». Думая так, Мотонгома видимо расслабил напряженные мускулы и изобразил мордой неуверенное успокоение, позволив призраку обрадованно – дружелюбной улыбки вползти на губы. Не самое привычное ему выражение рожи. С каждой минутой белый леопард все больше убеждался, что проделать этот, мягко говоря, сложный путь ему следовало и стоило в любом случае. Позволят ли ему остановиться здесь, запретят ли, удастся ли ему прижиться в таком таинственном и малопонятном месте, как лес, или не удастся – не важно. Одно лишь то, что законы его родных мест закончились где-то далеко позади и ему нечего опасаться вновь стать объектом охоты для себе подобных, явилось для него куда большим везением, чем он имел наглости ожидать. Впрочем, нельзя сказать, что пятнистый народ в его землях проявил себя хорошим охотником – шкура, почти чистая от шрамов, подтверждала это. Отличаются ли большей опасностью обитатели раскинувшейся вокруг чащи, он не знал и не стремился проверить… пока.
— Ты, должно быть, проделал огромный путь, желая добраться до этих мест. Мы можем отвести тебя к нашему правителю, если ты так сильно этого жаждешь. Но я сильно сомневаюсь, что Владыка сочтет твое присутствие необходимым. Каждый живущий в Дебрях леопард должен чтить наши традиции и законы, а также приносить пользу королевству. Твоя шкура слишком светла для охоты, тело изнуренно и непригодно для охраны границы, да и твои истинные помыслы пока что нам неведомы. Ты должен сильно постараться, чтобы добиться разрешения на вступление в ряды местных жителей... Ты уверен, что в твоем приходе вообще есть какой-то смысл?
Вердикт, услышанный от, кажется, предводителя этого отряда, заставил леопарда удивленно моргнуть, чуть склонив голову на бок. Шустро же местные стражи записали его в беззащитные путники, притом слишком светлые для охоты… в бестолочи, словом. А пораскинуть мозгами и подумать, как он, такой недотепушка, до своих лет дожил, да еще и, почитай, безжизненные земли пересек? «Мдэээ, впору лапой хлопнуть по лбу». По их усмешкам Мотонгома видел, что им весело. Гм, ему тоже почти смешно…  Хотя все вместе выводы стража приходились ни много ни мало полновесным оскорблением. Жаль, конечно, он был не в том положении, чтобы реагировать на насмешки подобающим образом. Ну да в суждениях охранника леса была своя доля правоты. Мотонгоме как-то не доводилось слышать о том, чтобы рожденного с белой шкурой котенка учили жизни. Даже если местные законы были не в пример мягче тех, в которых растился он, подобного рода историй в этой местности все равно вряд ли больше. И эти парни, надо полагать, тоже их не слыхали. «Насчет добычи все ясно – нормальному пятнистому леопарду охотиться куда легче, чем такому, как я. Но интересно, много ли убитых леопардов на счету у каждого… и наберется ли у всех троих больше, чем у меня». Разумеется, озвучивать такие мысли он не рискнул. Объяснять же свое положение… что ж, перед владыкой этого леса он объяснится. Шанс заговорить зубы есть всегда, когда тебе дают открыть пасть. Он уже намеревался попросить стражей дать ему попытать счастья с этим их правителем, как вдруг лидер тройки вскинул голову, будто его слух выделил что-то интересное в несмолкающих голосах джунглей. Затем все трое склонились. Альбинос не был настолько наивен или тщеславен, чтобы предположить хоть на миг, что этот жест почтения обращен к нему. Поэтому он обернулся, и сумел разглядеть два желтых огня. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это глаза; судя по тому, как смиренно, а главное, быстро поджала хвостики доблестная стража, к ним неожиданно нагрянул собственной персоной тутошний Сам. «Почему он здесь?» – насторожился белошкурый. «Неужто такое внимание к моей белоснежной персоне… или его привело какое-то иное дело»? Но слишком пристально и долго лесной владыка изучал его. Коль он и впрямь проходил мимо, покинув свое логово по какой-то требующей его внимания нужде, срочной она наверняка не была.
Сплошное пятно столь нелюбимой альбиносом черноты отделилось от окружающей полумглы молниеносным прыжком и соткалось перед ним – Сам подошел вплотную, и Мотонгома застыл, не шевелясь, аки снеговая горка. Теперь пария мог попытаться рассмотреть Владыку Дебрей… и, как следовало ожидать, зрение его подвело. Изучение черных кошек в сумерках – не то занятие, для которого он был рожден с его порчеными глазами. Основные и наиболее ясные очертания, оценка размеров (в отличие от тех трех, черный самец был заметно крупнее белого, а это означало, что он был великаном), необычный узор на морде – вот и все, что он сумел извлечь для себя из направленного на здешнего владетеля взгляда. Это, и проницательные желтые глаза. Как пламя, но какое-то неправильное, холодное. Таким огню, по мнению белого, совершенно не полагалось выглядеть, но бессмысленное сравнение отказывалось сгинуть из его головы. Присутствие более сильного и крупного зверя, про которого можно было сказать, что он не просто велик, а возвышается над всеми прочими, внушало некую оторопь. Нечего и думать о том, чтобы, чтобы попробовать однажды схватиться с ним открыто.
…надежда белого леопарда заговорить зубы местному владыке потихоньку таяла, пусть сам он заметил это далеко не сразу. И все-таки, несмотря на измождение и потребность в как можно более длительной передышке, мести хвостом землю перед Его Самшеством в планы Мотонгомы не входило. Разве что тот как-то проявит благоволение к лести, а уж тогда...
– Мир тебе, король леса. – С весомой толикой почтительности, но безо всякого подобострастия в слегка усталом голосе обратился Огнепляс к пантере после того, как громадный леопард обменялся репликами со своим подчиненным. – Позволишь ли держать перед тобой ответ?

Начало игры

Рианон спала. Сон её был неглубок и чуток, даже не сон, а дремота, пока ещё не ставшая глубже и не несущая в себе сновидений. Минувший вечер был полон неудачных моментов, один из которых - одиночная охота, когда леопардица сорвалась с ветви дерева и упустила жертву - напоминал теперь о себе глухой болью  в ушибленной грудной клетке. От неё - и ещё от лёгкого голода, заставившего выйти на охоту - и спряталась травница в пограничном мире между сном и явью. Удобно устроившись на широкой низкой ветви одного из деревьев, Ри скрылась от чужого взгляда в густой зелёной листве и прикрыла глаза, искренне надеясь, что её сон ничего не потревожит - проснувшись раз, она решила не возвращаться сегодня туда, где ночевала обычно, и уютное логово близ Мерцающего озера сегодня пустовало.

Сумерки плавно перетекли в ночь, а дремота обернулась глубоким сном - и лишь теперь мир снов окутал Рианон. Сны она видела каждую ночь, сколько себя помнила, и не было ни единого исключения. Временами это были обрывки каких-то незначительных событий прошлого, иногда - вспышки коротких мгновений из будущего, во время своего воплощения в реальности вызывающие чувство дежавю. Но чаще всего сны уводили травницу в неведомые далёкие миры и вплетали её жизнь в странные события, которых она никогда раньше не видела, знакомили с теми, кого она никогда раньше не встречала и, верно, была обречена никогда более не увидеть. А ещё ей снились кошмары - немыслимо жуткие и заставляющие просыпаться от собственного крика. Но эти кошмары никогда не запоминались, исчезали, оставляя внутри только тяжёлое ощущение пустоты и отголоски тянущего душу страха.

Сейчас кошмаров не было. Пришедший сон был похож на переплетение лёгких сверкающих паутинок - такой же кружевной и тонкий. Мир вокруг играл всеми оттенками бежевого, золотого и белого, тепло окутывало тело, а в ушах звучал музыкальный презвон, зовущий за собой, дарующий покой и чувство умиротворения. Вскоре в перезвон этот, подобный голосам звёзд, стали вплетаться звуки куда более глубокие, словно пели лес и земля, и в кружеве мира возникли новые узоры - иссиня-чёрные, поражающие своей утончённостью и чёткостью. Они пронзали паутину тёмными игольчатыми конструкциями, но не разрушали её, а дополняли, и звук, что они принесли с собой, становился всё глубже и громче, всё звучнее, и вскоре стал не просто мелодией - в ней зазвучали слова…

- Fueled these new shores burn,
Dark past lies cold...

Рианон проснулась. Открыла мягко засветившиеся в темноте карие с золотом глаза и, обернувшись и насторожив уши, взглянула вниз. Чёрная шкура одного из обитателей Дебрей едва заметной тенью мелькнула прямо под её укрытием, и, если бы не голос, она бы не узнала того, кто только что прошёл внизу. Но голос был ей хорошо знаком: зная каждого из детей королевской четы, леопардица без труда распознала младшего сына Мефистофелиса, Кха'Маиса. Заинтересованно пригнув голову и проследив за тем, как подросток исчезает в зарослях, Ри подумала было продолжить свой сон, но песня княжича внезапно завершилась - и, кажется, вовсе не на том месте, где должна была. Это заставило сразу встревожившуюся травницу подняться и бесшумно спрыгнуть на землю - боль в груди несколько ослабла, так что это не составило труда. Мягко ступая, Рианон последовала за Маисом и вскоре нагнала его на самой границе зарослей - юный меланист наблюдал за чем-то, происходящим на поляне, но из-за темноты почти ничего не было видно - только далёкие силуэты. Голоса тоже были едва различимы.

- Сами черны, словно тень, и поёте о тенях, княжич, - негромко заметила Рианон. Она не знала, видел ли её увлечённый наблюдением Маис, а потому слова её были тихи. - Я слышу голос вашего отца - но, кажется, вы не горите желанием быть замеченным. Куда направляетесь?

Рианон знала о не самом лёгком характере Маиса - знала и то, что за этими словами можно при должном восприятии услышать слежку. Но слежки не было - травница никогда не вмешивалась в дела юных леопардов, разве что кто-то из них сам обращался к ней с просьбой, вопросом или за советом, что случалось не так уж часто. И сейчас ей руководил лишь простой интерес - ничего больше.

Отредактировано Рианон (10 Фев 2015 21:46:16)

Усталый, но почтительный голос чужака прервал неловкое молчание — и взгляды стражей как один оторвались от земли, вперившись в отливающую серебром спину Мотонгомы. Никто не смел вмешиваться в разговор между Владыкой и бродягой-альбиносом, хотя, о полноценном разговоре пока что даже речи не шло: Его Величество лишь негромко и протяжно хмыкнуло в ответ на скромную просьбу пока что безымянного гостя, не то пропустив ее мимо ушей, не то все-таки давая Огнеплясу возможность высказаться. Скорее, все-таки второе. Однако прежде, чем чужак успел продолжить, в зарослях объявилось еще одно действующее лицо. Стражники вновь согнулись в глубоком поклоне, приветствуя своего генерала.
— Сир Албёрн... — смущенно проворчал глава патруля. Оба его молодых спутника так и вовсе не смели шелохнуться, украдкой перебрасываясь многозначительными взглядами. Редко какому чужаку оказывали столь... официальный прием, но никто не мог сказать точно, повезло ли белошкурому одиночке, или же совсем наоборот. Мефистофелиса в лесу уважали и боялись, и одного-единственного слова, даже простого кивка Владыки было бы вполне достаточно, чтобы вся четверка присутствовавших рядом с ним леопардов одновременно атаковала бедного Мотонгому, вынуждая того покинуть джунгли. Однако, по не бог весть какой причине, король не спешил отдавать своим слугам подобного приказа. Чуть отвернув голову, но по-прежнему не сводя с чужака своего пристального, какого-то даже пронизывающего взгляда, Мефисто негромко и с ноткой задумчивости произнес, обращаясь к стоящему сбоку генералу:
— Как ты думаешь, Албёрн, — присутствующие могли поклясться, что бледно-золотые глаза правителя чуть сузились в неприкрытой насмешке, — может ли белошкурый леопард стать частью нашего славного королевства и принести пользу местным жителям? Честно говоря, я с трудом могу припомнить схожие прецеденты... — что-то было не так в его словах, несмотря на холодно-пренебрежительный тон, равно как и в реакции стражей на речь Владыки — те сразу же отвели уши назад и прижали их к пятнистым головам, пристыженно уткнувшись носами в траву. Кажется, Мефистофелис только что весьма прозрачно намекнул своим подданным на одну маленькую, но значимую деталь, о которой те благополучно позабыли, увлекшись издевками над Мотонгомой: их начальник, Албёрн, третье по значимости лицо в королевстве, тоже являлся обладателем роскошной светлой шкуры, однако, ничуть не помешавшей ему занять столь высокую должность и даже стать правой лапой Владыки. Дав патрульным пару-тройку мгновений переварить услышанное, Меф, наконец-то, соизволил усмехнуться. Усмехнуться блекло, едва заметно, с тонкой иронией, но без грамма ожидаемого тепла или веселья. Кажется, он вообще не умел выражать подобных эмоций. Так или иначе, но хорошо знавший короля Албёрн мог с уверенностью сказать: Владыка пребывает в хорошем настроении и даже демонстрирует намек на чувство юмора, что само по себе событие редкое и запоминающееся.
— Закон Дебрей гласит, — внимание правителя вновь переключилось на Мотонгому, а от былой улыбки не осталось и следа, — что любой незнакомец, пришедший к границам Леса, может рассчитывать на гостеприимство местных жителей, если он не демонстрирует дурных помыслов и намерений. Но прежде, чем стража проведет тебя в самое сердце наших земель, я хочу услышать твою историю. Расскажи нам, откуда ты держишь путь и почему покинул родные земли... Мотонгома, — теперь было ясно, что король слышал весь разговор между патрульными и чужаком, от начала и до конца. Сгибающиеся в поклонах леопарды, наконец, выпрямили спины, молча и внимательно слушая чужой разговор. На их лицах не было и следа былой насмешки: они просто смотрели на Мотонгому, следя за тем, чтобы он не выкинул какой-нибудь опасной шутки. Урок, ненавязчиво, но четко преподанный им Владыкой, был усвоен, и теперь никто из стражников не осмелился бы смеяться над пришельцем... по-крайней мере, в присутствии Мефа или Албёрна. На самом деле, Мотонгома по-прежнему не вызывал особого доверия в глазах главы патруля и его юных помощников — он как был, так и оставался подозрительным незнакомцем с внешностью призрака, от которого следовало ждать чего угодно.

Черношкурый уже давно привык ко странной манере Рианон вести разговор, но всё же иногда, когда она выдавала что-то в особенности необычное, он всё-таки удивлялся вновь. Но, кстати, делала она это [говорила] там искусно, что слово «выдавала» было неуместно при описании её речи, ну просто вообще ни в какую не подходило. Иногда это нравилось: не всякий говорит так изысканно и красиво, а иногда и раздражало, когда, например, было нужно услышать что-то важное и поскорее, а слушать все её хождения вокруг да около с красивыми отступлениями было просто некогда, например.
- Мать? - переспросил Маис, будто бы не расслышал это короткое слово достаточно чётко, что было неправдой, - Не на разговор ли о предках наших намекаешь?
Но, может быть, Горыныч мыслил слишком критично, и эта отсылка на её родичей была просто уместной в данной ситуации, а на развитие темы ничего и не намекало. Как бы он к Рианон не относился не негативно, кумекать с ней обо всём в подряд леопард не собирался.
В ответ на резкую реплику пятнистого, в которой тот обвинял Рианон в шпионаже, собеседница нашего кота ответила куда более располагающе, нежели только можно было бы предположить. У Рианон едва ли были поводы врать принцу, а у самого нашего принца не было ни капли повода не верить самке. Исходя из этого нехитрого механизма, Маис практически сразу позабыл о своих претензиях.
- Золотые слова, голубушка, золотые.., - леопард сделал паузу на то, чтобы зевнуть, - Как жаль, что мне не часто доводилось слышать что-то вроде этого.
Слова действительно золотые. Сейчас был один из тех редких моментов, когда Маис был абсолютно согласен не только со своим мнением. Эх... Не была бы Рианон членом всей этой организации жителей дебрей, она бы ему даже нравилась. Несомненно, нравилась бы. А симпатизировать кому-то, кто являлся неотъемлемой и важной частью того, что было ему противно - это как-то слишком странно даже для нашего леопарда.
Заодно Маису стало несколько спокойнее: теперь ему не необходимо в срочном порядке избавляться от общества Рианон, не приходилось чувствовать себя так, будто отец его, несмотря на то, что смотрит сейчас на белобрысого гостя, всё равно следит хвостом за своим младшим сыном. Ощущение это... Паршивое, знаете ли. Соответственно, о взаимодоверии тут речи и не было, ровно как и о сожалении, что его нету.
Рианон, ровно как и Маис, оказалась дезинформирована касательно личности этого незнакомца. Удивительно оно не было: откуда ей знать то, чего не знает Маис, если она пришла с ним примерно в одно время? Даже немножко позже.
- Хм, и то правда. Только неизвестно мне, стоит ли тратить на этого белобрысого хоть каплю нашего времени.
«Нашего» - это достаточно громкое высказывание для Маиса, даже очень. Он не часто использовал слова, которые объединяли его каким-либо образом с кем-то другим. В ситуации с Рианон, эти все словечки казались Маису не такими ужасными и мерзкими, отчего-то эта особа с кривой [для Маиса, поймите] речью вызывала у молодого зверя не такую кипу отрицательных эмоций, как бОльшая часть остальных леопардов, населявших дебри.
- Скука. - незамысловато буркнул он, оборачивая морду в сторону самки.
Да, скучно было действительно. И предлагать Рианон в самом деле просто стоять и подслушивать, что же это Мотонгома за зверь такой, Маис не собирался. В конце концов, он был слишком юн и шаловлив, чтобы ничего не затеять на ровном месте. И морда его расплылась в мягкой улыбке, глядя на Рианон.

Чужак отшатнулся, и внимание Албёрна, обращенное до этого момента на стражу, вернулось к Мотонгоме. Тот заинтересованно разглядывал белую шкуру генерала - явго не ожидал увидеть в здешних джунглях кого-то столь же белоснежного. Ала же столь заинтересованный взгляд пришельца ничуть не смущал,. Он уже давно привык к тому, что его с такии удивлением рассматривают, встретив в первый раз. Таки белые леопарды - большая редкость, и встретить одного из них у некоторых считалось большой удачей, а у других - проклятьем. В Дебрях к этому относились равнодушно, однако нельзя было не признать, что встреча двух альбиносов - событие по меньшей мере фантастическое. Даже, пожалуй, для них самих. Или же для одного Мотонгомы, поскольку Албёрн уже через полминуты потерял к ошарашенному чужаку всякий интерес.

Генерал обернулся на зов правителя и, выслушав его вопрос, едва заметно вскинул брови. Видимо, Меф в хорошем настроении, раз подкалывает своих подданных. Все же не щедр он был на шутки и подколы - даже Ал, знавший короля почти всю свою жизнь, помнил всего несколько случаев, когда тот демонстрировал чувство юмора. И Албёрн не собирался терять столь редкой возможности подыграть монарху.

- Я тоже не припомню, Владыка, - ответил он со свойственной себе лаконичностью. Беглый лукавый взгляд коснулся каждого из леопардов по очереди, а затем вновь стал равнодушным. Как и хозяин Дебрей, его генерал был скуп на эмоции.

Как и ожидалось, Мотонгоме дали шанс. Он заговорил, рассказывая о своем прошлом, и Албёрн прислушался к его истории. Он никогда не упускал возможности узнать что-то ь ком-то, о чужаках - в особенности. В конце концов, каким бы слабым, усталым и безобидным ни выглядел пришелец, кто знает, что от него можно ожидать потом, когда он окрепнет. Не стоит судить о книге по обложке и расслабляться только из-за того, что сейчас альбинос измотан. Ал не славился вседоверием и дружелюбием, а потому слушал чужака внимательно, стараясь не упустить ни одной детали и, при возможности, сделать из всего рассказа какой-то вывод. Он был. Судя по всему, Мотонгома явно не был бесполезным и беспомощным - раз уж он сумел уйти от гиен и пересечь пустыню, которая была, если верить слухам, просто огромна. Удалось Алу подметить и еще кое-что: вторженец, вероятно, обладал слабым зрением. Он то и дело щурился да и в общем и целом смотрел как-то странно, будто бы ему сложно было сфокусировать взгляд на определённом объекте. Это стоит запомнить.

Мотонгома замолчал, и интерес Албёрна снова резко ослаб, а внимание переключилось на нечто иное. Генерал повел ушами, прислушиваясь, и несколько секунд простоял совершенно неподвижно, будто обратившись в камень. Белое ухо вновь дернулось, когда леопард расслышал еще один посторонний звук - будто бормотание. Прислушиваясь, он обратил свой взгляд к зарослям и прищурился, всматриваясь в их черноту.

- За нами наблюдают, Владыка, - сообщил Ал, продолжая прислушиваться. Из шороха листвы и привычных звуков джунглей генерал сумел выхватить отзвук знакомого голоса и добавил: - Однако опасности нет.

История его была скучной. Да, в ней была своя логика, была драма, но ничто из этого не брало за душу нашего героя, и тот остался не под впечатлением от белошкурого и его личности как таковой. Да не обидит это его как игрока, надеюсь: нрав Маиса предсказуем по большей части и одинаков, от него нечего ожидать понимания или сочувствия. Да и впечатлят его только властные и сильные духом морды, а не гости с непонятных земель.
- Да, да, да... Но всё равно как-то уныло. - промямлил он, слухом ни на секунду не отвлекаясь от того, что говорит белошкурый.
Его повесть продолжалась в том же духе, и уже откровенно начинала надоедать. Наверное, стоило проявить некоторое уважение к его беде, посочувствовать и все дела, но подобных чувств Маису было неоткуда наскрести и набрать, чтобы проявить их хотя бы в маленькой степени. Он смотрел на Монтогому холодно и безразлично, будт то был обычный проходимец, который случайно свернул не туда и оказался в Дебрях. В наших дебрях, а не его. Маис не был даже наследным принцем местных угодий, но всё равно причислял себя к ряду тех, кто имеет непосредственное влияние на происходящее, путь оно так и не было на самом деле.
Леопард хмыкнул. Действительно: он ныл о том, что ему скучно, хотя и сам не знал, чем бы ему хотелось заняться взамен... В этом и есть все подростки, к сожалению. Ему понадобилось, к счатсью, всего несклько секунд на то, чтобы придумать новый план действий, в которым участие могла бы принять и Рианон. И пускай вы похихикаете над этим, но тот факт, что Маис решил взять в свою игру кого-то постороннего, значит очень даже многое.
- Есть одна иде...
Но свою фразу леопард даже закончить не успел: Рианон верно подметила, а, главное, вовремя, что их заметили. Да было бы более удивительно, если бы не заметили. Они вели себя не очень-то и тихо, а стояли не настолько далеко, чтобы слабый ветер никак не донёс их запах из кустов прямо до предводителя и всех остальных, что там собрались. Вот это была на само деле грустная новость, услышать которую Горынычу не хотелось в одну из перых очередей на свете в данный момент.
- Помнишь, говорил, что тут скучно? - напущенно стыдливо посмотрев на Рианон, спросил так называемый княжич, - Забудь.
Их видели, их слышали. Эх, как досадно! Ему нравилось не сам факт уединения со леопардихой от глаз чужих, а скорее то, что им удавалось некоторое время безнаказанно следить за самим предводителем всех леопардов дебрей. Но такая роскошь не может быть позволена на долгое время, вот и их подошло к концу.
Маис заметно помрачнел. Уже испарился его задорный и достаточно оптимистически настроенный нрав, вызванный хорошей ночью и не самым дурным обществом. Предпринимать что-либо он отказывался: позже сможет сослаться на то, что не хотел мешать отцу вести важные дела своим гнилым присутствием. Оставалось только ждать, действительно, как и сказала Рианон. Однако уже не того, как они услышат что-нибудь интересненькое, а момента, когда их либо открыто рассекретят, либо подзовут поближе, либо попросят удалиться, что не наверняка, но возможно тоже, как и всякое остальное.

Отредактировано Кха'Маис (1 Мар 2015 10:31:49)

< Река Мазове

Шави шла, вдыхая влажный воздух вблизи Дебрей. Львицу тянуло туда какой-то странной, необычайной тягой, словно там есть то, что она искала всю свою маленькую жизнь. Хотя на самом деле ей было просто дико интересно, что там есть. Но это наверняка сулило гораздо большими опасностями от леопардом, чем Шави только могла представлять. Она не знала, как они отнесутся к её появлению. Примерно представляя нрав пограничников, Шави все не осмеливалась сунуть нос в кустарник и выдать свое присутствие невидим пятнистым кошачьим. А так хотелось! Агак же тем временем напряженно вглядывался в темноту дебрей и не шевелился, лишь изредка высовывая язык и пробуя воздух на вкус. Минут через пять такой реакции на густой лес он спокойно повернул голову параллельно направлению головы Шави и перестал вообще двигаться и подавать признаки своего присутствия. Львица шла за Риддиком, вслушиваясь в звуки неведомых дебрей, которые так и хотелось исследовать! Но отец запретил ей, а значит, это было действительно опасно. Или он сделал это просто из отцовской обязанности? Вряд ли так. Шави всегда верила словам Риддика, и сейчас просто не видела смысла им сопротивляться: Дебри и правда выглядели мрачно и неприветливо, особенно для львов, которых тут наверняка не жаловали. Хотя, её заднице не сиделось и не ходилось ровно, самочка пока держала свое рвение исследовать ближайший кустарник в себе и старалась идти ровно и точно за Риддиком, чтобы, в случае чего, не оказаться виноватой.
— Показалось, — Шави подняла голову и вопросительно посмотрела на отца. Или она прослушала часть фразы, или он просто сказал мысли вслух?.. И только сейчас львица заметила, что прошла мимо Риддика чуть вперед, в то время как он сам остановился в напряжении. Это была сильная погрешность из-за невнимательности, которая при других обстоятельствах могла стоить Шави здоровья или даже жизни. Впрочем, сейчас она осознавала это как никогда сильно, внутри всё еще досадуя на саму себя. Но на этом её нарушения правил не закончились. Шави, чуть обождав, когда Риддик уйдет вперед, сунула голову в кустарник дебрей, чтобы посмотреть, что там есть интересного. Какие-то диковинные растения, травы, лианы, маленькие деревья, мелькающие образы... Интересно-то! Однако, насмотревшись, львица быстрым шагом устремилась следом за чуть удалившимся отцом. Получать от него ей не хотелось, а любопытство даже в таком возрасте брало своё. Озорство обычно Шави до хорошего не доводило, но сейчас, вроде бы, всё обошлось. Голубоглазая посмотрела на Агака и кивнула ему, чтобы он промолчал. Может обвинять её в непослушании сколько угодно, но только не сейчас. Может быть, Риддик и не приметил, что она лазала в заросли... и она даже не лазала в них, а только заглянула. Конечно, ей мало что прояснилось, но зато это поубавило её дикий интерес. Следуя дальше точно за отцом, Шави снова предалась грустным мыслям и не более веселым воспоминаниям. Собственно, интерес к Дебрям у неё пропал, так почему бы и не погрустить на ночь глядя?..

Ночь шла своим чередом, мутным глазом луны наблюдая за двумя путниками, идущими вдоль черной стены дебрей на юг, туда, где раскинулись бескрайние просторы Облачных степей. Кто и когда дал этому месту такое название и собственно, почему? Риддик об этом никогда не задумывался. Не то, чтобы у него был очень ограниченный кругозор, просто как-то других проблем хватало. Шави несколько отстала и пару секунд спустя, он услышал как едва слышно зашуршали кусты. Слух у льва был отличный, а потому он без труда определил, что или львица зацепила куст хвостом, или шлепнула по нему лапой. Если бы он полезла в дебри, к шуршанию прибавился бы еще и хруст, и вот тогда уже стоило бы развернувшись кинуться вслед за чертовкой, вытаскивая ее задницу из темной чащи, пока она не провалилась в более серьезные приключения. А так… Оборачиваться он не стал, говорить что-то, тоже. Она успела по взрослеть и так и не поменялась, а значит, не поменяется никогда. Может и хорошо, когда вся твоя жизнь – игра. В такие моменты Риддик начинал тихо завидовать молодой львице, понимая, что как бы он не старался – у него уже ничего такого не будет. И все же, находясь рядом с ней, он мог видеть, наблюдать за ее «игрой», а не редко мог и сам участвовать в приключениях, которые она легко находила, в любом месте, куда бы они не подались.
Опасное, по его мнению, дерево, осталось позади, и они снова шли мимо стены зелени, которая казалась однообразной: кусты да толстые стволы деревьев, оплетенные лианами, тянущие в сторону Долины ветров свои ветви, словно гигантские руки. Того и гляди, выйдут из дебрей как гигантские гориллы прямо к двум путникам, что так нагло прогуливаются под самым носом вдоль границ. Но вскоре и Долина ветров осталась позади, и впереди показались просторы Облачных степей.
- Ну вот, почти пришли. – негромок сказал Риддик, осматривая безмятежные просторы, открывшиеся ему при свете луны. Впереди, насколько хватало видимости, пролегала степь, поросшая высокой травой, где как островки в море, то тут, то там, попадались одинокие кусты. Риддик разглядел с десяток небольших фигурок. На расстоянии пары тысяч шагов от них. Кто это был, не понятно, но, судя по количеству, это были травоядные:
- За одно и поохотимся, пока солнце не взошло. Ты есть хочешь? – обратился он к дочери, оборачиваясь, а заодно бросая последний взгляд на дебри, милостиво пропустившие их мимо своих границ. Видели ли их владельцы этого мрачного леса, льву было не известно, однако, если же им дали пройти спокойно, значит, обитатели дебрей или не посчитали их опасными, или не сочли интересными для себя. 
Итог все равно был один – они могли двигаться дальше. Оставалось только одно дело, которое было весьма, нехорошим в этой ситуации. Надо было оставить метку, а единственным местом, которое было для этого пригодно, были дебри. Точнее, одно из деревьев, словно гигантская нога, выступающее из общей массы зелени. Делать было нечего, и лев быстро преодолев пространство до дерева, отметился о том, что они проходили тут, внимательно прислушиваясь к звукам, доносящимся из дебрей. Но ничего такого не произошло. Ни криков, ни ломающихся веток, означающих приближение воинов дебрей, жаждущих наказать нахала. Только крики ночных птиц, да легкий шелест листвы, от прикосновений ночного ветерка, которому, как и Риддику с Шави, этой ночью явно не спалось.
- Ну, вот теперь все. Идем. – замерев напоследок и прислушавшись, сказал Риддик, после чего мерной поступью направился в глубь Облачных степей. Нужно было поспешить и найти подходящее стадо до утра, пока не взошло солнце и не лишило его возможности видеть мир глазами, а не надеяться на слух и нюх, как он делал, когда светило царствовало на небосводе.

Облачные степи.

Отредактировано Риддик (18 Мар 2015 22:21:48)