Лунный диск едва ли освещал эти границы — вокруг царил чудовищный сумрак и полнейшая темнота. Шави нравилась ночное время точно так же, как и дневное - особых различий она в этом не делала. Да и её это не волновало, что день, что ночь — словно это делало разницу! Ей хотелось только одного: чтобы и то время суток, и другое были интересными и кипящими событиями. Последние, правда, не всегда могли иметь хороший исход, но все же. Шави еще ясно помнила все прошедшие события кропотливо, до каждой мелочи, она уже придумывала идеальный конец всего этого... но уже было поздно. И каждый раз, задумываясь о Ферале, самка невольно ловила себя на тяжких и грустных мыслях, словно внутри вырезали лоскуток и оставили так, не задумываясь. Строго говоря, она сама и оторвала этот лоскуток, но признавать этого не спешила. Грусть грустью, а львице хотелось, чтобы она перестала об этом думать. Виновата она или всё же он... никто никогда этого не поймёт. В споре виноваты обе стороны, без исключений, однако то был не спор, а занудная ревность, которая никогда приятного не приносила. Шави так вообще впервые с ней познакомилась, и впечатление та оставила не самое лучшее.
— Ну вот, почти пришли, — потонув в своих мыслях, Шави даже и не заметила, что они почти вышли к Облачным Степям, к огромным просторам полных травой земли. Похоже, что там были какие-то животные, видно, копытные или другие травоядные, Шави не могла отсюда точно разглядеть их. На встречный вопрос отца львичка кивнула и улыбнулась, поняв, что не ела прилично давно и вся эта нервотрепка её утомила. Не предложил бы Риддик - она бы и виду не подала, пока желудок не завыл от голода. Всё она была в себе да своих мыслях, и о потребностях организма даже позабыла. Впрочем, чуть усмирив свое желание поесть, львица пошла дальше, снова слушая мерное шипение змеи. Агака словно и не было, однако он всегда присутствовал рядом, просто наблюдая, констатируя, запоминая и снова наблюдая. Собирал сведения, искал что-то запоминающееся и находил в принципе. Шави даже нравилось его шипение под ухом, оно как-то успокаивало и умиротворяло... при том что он еще иногда чуть ворошил шерсть, двигаясь, и Шави это нравилось. Может, змей как-то это чувствовал, но он так делал периодически, а затем внезапно изогнулся и положил свою остроносую морду на голову Шави и наблюдал оттуда уже от первого плана самой кошки. Ей почему-то это очень понравилось. Она выбежала чуть вперед к отцу и размашисто улыбнулась, надеясь, что ему тоже понравится. Не смотря на то, что раньше к Агаку она испытывала какое-то недоверие, сейчас она считала его полноценным другом, пускай и взгляд его всегда носил оттенок серой усталости от жизни и какой-то холодной серьезности, совсем не свойственной хозяйке.
> Облачные Степи

Отредактировано Шави (5 Янв 2017 19:05:12)

Их заметили - наверняка даже раньше, чем Рианон могла предположить. Она ошиблась, посчитав разделяющее две группы леопардов расстояние достаточным для того, чтобы их присутствие не было обнаружено так скоро, и платой за эту ошибку сейчас обещала стать встреча лицом к лицу с Владыкой и его приближёнными, и, похоже, невольное знакомство с новоприбывшим. И если второе её совсем не беспокоило - в окружении самых сильных леопардов дебрей ей бояться было нечего - то первое заставляло сердце неистово биться о грудную клетку, а лапы - предательски дрожать. Она не была готова к встрече с Мефистофелисом и Албёрном, более того, эта встреча её страшила. Долгих два месяца она не попадалась на глаза Владыке - с того самого момента, как, единственная свидетельница гибели его супруги, сообщила ему о случившемся. И, если честно, не попадалась бы ещё столько же, а то и дольше. Однако выбора у неё, как и у Кха'Маиса, не было - ослушаться приказа Князя было совершенно невозможно.

- Уже забыла, - тихо выдохнула леопардица, бросив короткий и внимательный взгляд на княжича. Тот выглядел недовольным, даже мрачным, похоже, полностью разделяя нежелание травницы составлять компанию ночному патрулю с его отцом во главе. Однако, как и ей, ему пришлось покориться судьбе, потому что вина в том, что им не удалось поговорить достаточно тихо для того, чтобы остаться незамеченными, были лишь из собственной, и ничьей больше. Да, заскучать действительно было сложно - Рианон чувствовала, что Владыка не оставит без внимания эту случайную слежку, и знала наверняка, что сейчас им придётся подойти, а ей, как старшей, объясняться, пусть даже она и повстречала Маиса не более получаса назад. Объяснять было особо нечего - ни он, ни она не сделали ничего предосудительного, но оправдать случайным стечением обстоятельств эту нечаянную было необходимо.

Как и ожидалось, почти сразу после слов своего генерала Владыка подозвал двух леопардов. От его тона травница на секунду прижала уши к голове и встопорщила шерсть на загривке, отчего маленькие камешки и ракушки тихо звякнули друг от друга. Мефистофелис говорил утомлённо и не без доли снисхождения - так, словно за ним постоянно ночами наблюдали молодые и красивые самки. Даже бесконечно уважающая Владыку Рианон не удержалась и едва слышно фыркнула - некоторое показушничество леопарда было ей не в новинку. Не было сомнений в том, что Маис унаследовал своё именно от отца.

- Идёмте, княжич, - тихий голос Рианон не дрогнул на этот раз, но прозвучал спокойно и ласково. Расправив плечи, травница первой выступила из сени зарослей под лунный свет и направилась к леопардам, ступая по высокой траве беззвучно и мягко и лишь раз оглянувшись, чтобы убедиться, что Маис следует за ней. Приблизившись, охотница приветственно взглянула на патрульных и настороженно - на Мотонгому, вежливо поклонилась Албёрну, ощутив, как от внимательного взгляда генерала под шерстью бегут мурашки, и, наконец, низко склонила голову перед Мефистофелисом.

- Здравствуйте, Владыка, - краем глаза заметив остановившегося рядом с ней Кха'Маиса, травница поспешила взять ответственность на себя. - Я прошу прощения за беспокойство... Наша слежка не была преднамеренной.

Сказать, что сейчас Рианон было неуютно - значит, ничего не сказать. Ей хотелось немедленно исчезнуть из подзвёздного мира, сбежав и от нынешней ситуации, и от последующих встреч с Князем Джунглей. Она знала, что это невозможно, и что пора бы уже прекратить думать об этом, как о чём-то пугающем, но пока ничего не могла с собой поделать. Зато её выдержке мог позавидовать любой - Рианон смотрела спокойно, и лишь слегка прижала уши к голове в знак признания вины. Выдать её могла только встопорщенная на загривке шерсть - а лёгкую слабость в лапах и уханье сердца где-то в горле, к счастью, не мог ощутить никто кроме неё самой.

Владыка кивнул, и Албёрн отвернулся к Мотонгоме, впрочем, не переставая прислушиваться к шепоткам в кустах. Его не слишком интересовали разговоры молодежи, но он просто не мог себе позволить пропустить мимо ушей хоть какую-то информацию – он ценил ее, пусть даже и ненужную, тщательно запоминал каждую мелочь и каждое слово, что мог приметить, ведь кто знает, когда может понадобиться небрежно брошенная кем-то случайная фраза. Мало кто слушает подростков и молодых – с первого взгляда может показаться, что они не говорят ничего полезного и информативного, так, стрекочут о чем-то своем, лишь отдаленно понятном взрослым, их болтовня не стоит внимания. Албёрн никогда не придерживался такой точки зрения. Быть может, молодежь и мелет чушь большую часть времени, но кто знает, когда с их губ слетит что-то такое, за что вражеские шпионы глотки бы друг другу перегрызли. Вероятность мала, конечно, но генерал не собирался ей пренебрегать – если он мог что-то услышать, он всегда слушал, в независимости от того, о чем именно говорили. В этот раз, к сожалению или к счастью, леопард не услышал ничего, что могло бы хоть мало-мальски заинтересовать его. Сам он считал, что это к лучшему.

Взгляд Албёрна вновь коснулся Мотонгомы и замер на нем, холодный и суровый. Еще в самом начале диалога чужака с Владыкой генерал начал что-то подозревать, а сейчас был почти уверен в том, что от Огнепляса добра ждать не придется. От тех, кто не скорбит по погибшим собратьям и радуется их смерти, можно ждать худшего, и доверять им нельзя. Мотонгоме доверять нельзя. Ни на секунду. Нельзя доверять таким улыбкам и такому блеску в глазах того, кто говорит о событиях столь печальных и естественных. Слишком много торжества и неприкрытого триумфа во взгляде и оскале пришельца – на миг Ал задумался о том, не сам ли Мотонгома убил своих сородичей, но тут же отбросил эту мысль. Для того, чтобы незаметно убить хотя бы одного из сородичей и не оказаться пойманным. Нужен большой ум и великая осторожность, а чтобы перебить всех… Вряд ли чужак врал про гиен.

«Я не доверяю тебе, пришелец», - думал Албёрн, и напряжение в его взгляде говорило то же самое. Он моргнул, прогоняя из глаз подозрения и напуская на себя привычное спокойствие и бесстрастность, тихо выдохнул, из-под сведенных на переносице густых черных бровей смотря на чужака. Генерал не уверен был в том, что Огнепляс заметил смену его настроения – в конце концов, он плохо видел, но о дальности и четкости его зрения леопард ничего не мог сказать. Ему оставалось лишь  надеяться на то, что нарушитель границы не видел его взгляда и не был эмпатом, чтобы почувствовать то напряжение, что прокатилось по пятнистому телу. Пусть уж лучше Мотонгома остается в неведении некоторое время и не подозревает о том, что Ал теперь будет следить за каждым его движением. Впрочем, на конспирацию надеяться не стоит – пришелец был достаточно умен для того, чтобы понятно, что столь зловещая улыбка не могла не вызвать подозрений. Хотя на то, чтобы воздержаться от подобного, ума у него как раз-таки, видимо, и не хватило.

Где-то справа звучал голос Владыки, за ним – Кха’Маиса. Албёрн нехотя отводит взгляд от чужака, понимая, что теперь, не вглядываясь в его белоснежную морду, лишается возможности приметить еще что-нибудь подозрительное. Он успокаивает себя мыслью о том, что эта кровожадная улыбка – уже достойное доказательство того, что альбиносу верить нельзя, и о том, что просто так пялиться на кого-то дольше нескольких секунд просто неприлично и невежливо. Генерал окидывает взглядом Маиса и на миг останавливает взгляд на Рианон – он услышал ее первой, когда она болтала с сыном Владыки в кустах, и был немало удивлен тем, что столь разумная самка занимается такой  ерундой. Она одна из лучших травниц в Дебрях и должна не прятаться по кустам с подростками, а лечить раненых и заболевших. Не думал леопард, что целительница будет заниматься настолько глупыми вещами вместо своих обязанностей. Его взгляд одновременно и холоден, и внимателен – Ал смотрит с осуждением и чуть разочарованно, ведь он ждал от Рианон гораздо большего. Он никогда не стал бы обвинять ее вслух при всех, да и наедине промолчал бы – он был слишком вежлив и обходителен для того, чтобы позволять себе такое, а потому, кивнув самке в знак приветствия, молчит и лишь устало думает:

«Не лучшее время для таких глупостей ты выбрала, девочка».

Взгляд Албёрна спокоен и суров, от него веет холодом и укоризной, но негатива в нем нет ни капли, лишь напряжение, оставшееся от мыслей об опасном чужаке. Секунда – и генерал вскидывает голову, прислушивается, забывая и о Рианон, и о Маисе, и даже о Мотонгоме. Он готов поклясться, что его слуха только что коснулся топот чьих-то тяжелых лап – вероятно, львиных. Ал смотрит на патрульных, уверенный в присутствии нарушителя, они – на него. Короткий знак генерала – и все трое уже трусят в сторону зарослей. Они уже давно привыкли к тому, как начальник общается с ними и легко читали его приказы по таким коротким, казалось бы, ничего не значащим жестам. Патрульные спешат за нарушителем, а юелый леопард идет за ними, с каждой секундой наращивая темп и с шага, в конце концов, переходя на бег и оказываясь во главе патруля. Албёрн не любит и не собирается медлить, он чувствует, что Мефистофелис смотрит им в спины и понимает, что проникновение в Дебри такого количества чужаков за один вечер – и его вина тоже. Он не собирается ни одному из них спускать с лап переход границ, а своим подчиненным – отсутствие всякой бдительности. Они глумились над альбиносом, вместо того, чтобы быстро разобраться с ним и продолжить патрулирование. Глупцы.

Трава мнется под лапами, но ни один прутик не хрустит под ними – за свою долгую жизнь Ал научился пробираться по Дебрям абсолютно бесшумно. Он несется средь зарослей громадной белой тенью, его подчиненные – за ним. Генерал приказывает окружить чужака, и отряд тут же меняет построение, кто-то выскакивает вперед, кто-то наоборот начинает немного отставать. Они бегут, держась по бокам от рыжего льва, будто ничего вокруг себя не видящего, и, в конце концов, выскакивают из кустов, окружая чужака. Он замирает, и леопарды так же неподвижны, смотрят на нарушителя неотрывно, готовые к атаке. Албёрн оказывается прямо перед Эмметом, несколько секунд буравит его настороженным и изучающим взглядом, а затем выпрямляется и высоко поднимает голову, инстинктивно стараясь казаться массивнее.

- Стой, чужеземец. Это территория Владыки Дебрей, Мефистофелиса, - голос холоден и безразличен. – Кто ты и зачем прибыл в эти земли без приглашения?

Албёрн смерил чужака задумчивым взглядом - Эммет не выглядел напуганным, что настораживало. Если он, будучи окруженным недружелюбными патрульными, совсем не переживал за свою жизнь, то он был или очень смелым, или очень глупым и самоуверенным. Конечно, он был львом, но молодым, и с четырьмя взрослыми и опытными леопардами ему лучше не ввязываться в драку. Конец, как говорится, немного предсказуем.

Чужак смотрел на генерала и его подчиненных с интересом и улыбался, оправдываясь. Ал сохранил бесстрастное выражение морды, глядя на пришельца, который, тем временем, продолжал нести какую-то чушь. Он не сказал почти ничего полезного, но хотя бы представился - на том спасибо. Выглядящий слишком беззаботным и расслабленным, будто ему ничего не грозило, Эммет показался очень смешным для патрульных. Они снова начали посмеиваться и хитро переглядываться между собой, не забывая презрительно осматривать чужака с ног до головы. Похоже, у всех трех леопардов сегодня было на удивление замечательное настроение, которое, впрочем, ничуть не устраивало Албёрна. Он не имел ничего против улыбок, шуток и веселья, хотя сам не имел к ним пристрастия, но мог терпеть их только в свободное что для себя, что для других время. Сейчас же патрульные работали, а потому их откровенно безалаберное поведение было неприемлемым. Что уж говорить о том, что насмешки и издевательства над кем-то Ал считал делом низким и отвратительным.

Генерал обвел своих подчиненных ледяным взглядом и прищурился, чуть нахмурившись. Патрульные, поймав его взгляд, замолчали и вновь сконцентрировались на чужаке. Албёрн не собирался никого поучать сейчас, но это не означало, что трем леопардам ее достанется потом. Еще раз обведя их холодным и осуждающим взглядом, он вновь обратился к нарушителю границы:

- Если это единственная причина твоего пребывания здесь, Эммет, то я попрошу тебя уйти. Немедленно.

Ал стоял, не шевелясь, и никак не выдавал своих эмоций и мыслей. Он находился здесь, около Эммета и своих патрульных, но разум его рвался обратно, к Мефистофелису и Мотонгоме. Нет, генерал ничуть не сомневался в силе и боевом опыте своего Владыки - он был отличным воином, хотя с Огнеплясом бы сейчас и никудышный справился. Не в том было дело. Албёрн не хотел пропустить мимо ушей хотя бы одну фразу белоснежного пришельца, упустить хотя бы одну деталь, что могла бы пролить хотя бы мелкий луч света на его личность. Нельзя оставлять ее без внимания - слишком уж этот Мотонгома подозрительный. Алу оставалось только надеяться, что Мефистофелис потом поделится с ним всем, что услышит, и не утаит информации. Это было бы, конечно, его законным правом, но генерал не хотел оставаться неосведомленным. Это олин из тех случаев, когда он, по своему же мнению, был обязан знать все о новом жителе Дебрей.

Если бы Эммет или патрульные стояли к Албёрну чуть ближе, они услышали бы, как он выдохнул. Любой услышавший этот выдох не обратил бы на него внимания, но тот, кто знал генерала достаточно хорошо, – например, Мефистофелис – понял бы, что ситуация не вызывает у него никаких эмоций, кроме напряжения, разочарования и доли усталости. Но где-то за ними пряталось и подозрение – этому леопарду было свойственно подозревать всех и вся во всем и сразу. Хотя бы слегка. Но если в Эммете Ал только пытался углядеть фальшь и ложь, то в альбиносе, пойманном на границе, видел угрозу, а потому не хотел спускать с него глаз. Да и тратить время на каких-то пустоголовых простаков, зашедших в Дебри по незнанию, когда над головой висела проблема куда более важная, не хотелось. Но приходилось.

Эммет выглядел так, будто бы ситуация его ни в коей мере не напрягала. Ни пребывание в окружении, ни холодность Албёрна, ни смешки патрульных его будто бы не задевали, и генерал готов был счесть это слишком подозрительным. Он жил в обществе леопардов, несколько высокомерных созданий, чья гордость нередко превращалась в гордыню, и такое пофигистичное отношение к насмешкам выглядело как минимум странно. Белоснежный страж мог бы списать такое поведение чужака на менталитет львов, если бы не знал, что они бывают порой еще горделивее обитателей Дебрей, а на подколы и насмешки нередко могут отреагировать еще агрессивнее. Впрочем, львы тоже бывают разные, а Эммет не выглядит лжецом – несмотря на всю абсурдность его поведения, оно выглядело слишком натурально, спокойно и естественно для того, чтобы быть наигранным. Что не умаляло, впрочем, подозрений – пожалуй, Албёрн просто не хотел доверять этому нарушителю, а потому упрямо выискивал в нем то, что смогло бы указать на то, что его манера держаться была лишь маской.

- Тебя проводят, - голос прозвучал так же ровно и холодно. По генералу не было видно, что он кого-то подозревает – ни его тон, ни выражение морды не изменились с самого начала разговора. Можно было заметить лишь напряжение, которое скользило в движениях и мимике леопарда все это время – каждая его мышца была напряжена, а сам хищник будто бы был готов в любой момент атаковать или – наоборот – отскочить. Но напряжение это, впрочем, присутствовало в Але вовсе не из-за Эммета.

Генерал кивнул патрульным, и те обступили льва со всех сторон, и сказали ему двигаться вперед, в сторону саванны. Албёрн так и стоял, смотря на них и на чужака, постепенно удаляющихся из леса. Он не сводил с них взгляда, будто бы ожидая подвоха, а на самом деле лишь желая удостовериться, что Эммет все-таки не сглупит, не сдернет эту свою гипотетическую маску и не рванет прочь. Это было бы глупо, возможно, но кто знает, что на уме у этих львов – с ними лучше держать ухо востро. Когда патруль вместе с нарушителем скрылся в зарослях, леопард развернулся и рысью направился к тому месту, которое не так давно покинул – туда, где остались Мефистофелис, Мотонгома, Рианон и Кха’маис. Он добрался до них меньше, чем за минуту, и выскользнул из зарослей белой тенью, практически сразу вновь оказавшись по правую сторону от Владыки. Ал дождался момента, когда на поляне воцарится молчание, а Мефистофелис обернется к нему, и, склонив голову, заговорил:

- Лев, одиночка, судя по запаху. Пришел сюда по ошибке, патруль провожает его до саванны, Владыка.

Томиться ожиданием ему не пришлось: названные не рискнули дать себе вольность заставлять Самого ждать. Они поторопились с самыми учтивыми приветствиями выступить из зеленого лабиринта буйной лесной поросли на лунный свет – и без свода, чтоб её, листвы над головой слишком тусклый и слабый для ущербного зрения альбиноса. Мотонгоме не оставалось ничего иного, кроме как, повернув голову к новоприбывшим, сфокусировать подслеповатый взгляд на двух совсем ещё молодых леопардах в попытке более или менее рассмотреть нарисовавшихся перед ним незнакомцев.

Самка (как он заключил без полной в том уверенности, со шкурой золотистого оттенка и блеклыми, не выделяющимися, как это обычно бывает, пятнами) без промедления стала извиняться перед здешним хозяином. Её робость была почти незаметна и едва угадывалась в мягком голосе и негромкой речи. Бродяге мерещилось, что она, к тому же, чуть-чуть прижимает уши, однако сказать наверняка, реален ли сей жест, или просто привиделся ему, белошкурый не смог бы. В сумраке его глаза различали очертания едва ли не хуже оттенков. Зато, насколько Огнепляс мог судить, вышедший вместе с ней на свет черный леопард подобной стеснительности ни видом, ни поведением не являл. "Да и не диво, раз уж он приходится этому владыке сыном". По размерам "змеёныш" сошел бы за крупного, пускай и не слишком крепко сложенного подростка; взгляда его ярких янтарных глаз Мотонгома на себе не ощутил. В отличие от леопардицы, или же того, другого белого, сынишка короля не проявил к пришельцу ровным счетом никакого интереса, лишь перекинулся с папенькой парой приторно-вежливых фраз, которые сопроводил слащавой улыбкой. Не столько наблюдавший за ним, сколько слушавший, бродяга слегка прищурил кричаще-голубые глаза и непроизвольно шевельнул хвостом; поведение детеныша чем-то настораживало, ему даже хотелось вздыбить на зудящем загривке шерсть. Первое впечатление от встречи сложилось у альбиноса моментально, желания иметь дела с этим мажорчиком у него не возникло, и на всякий случай белый сделал в памяти пометку насчет него: "Хитрая задница растет, и папенькин сынок к тому же".

Но из этого отнюдь не следовало, что пора напрочь стирать с морды улыбку, и Мотонгома, всё же прикрыв губами внушительные клыки, со всем благодушием, на которое был способен, обратился к младшим леопардам:
– Рад встрече и тому, что мы не враги.

Благодушие (надо сказать, не самая привычная для этого изгоя штука) удавалось ему не слишком легко – особенно с учетом того, что Кха'Маис не вызвал у него ни малейшей приязни. Хоть сам он того и не подозревал, внутреннее напряжение сквозило в посадке его чуть опущенной головы и подергиваниях кончика хвоста. Но присутствие юной самки с приятным голосом легко исправляло тощее досадное недоразумение в черной шкуре. Да и вообще, действовало умиротворяюще… Так что белоснежные шерстинки на хребте парии так и не шелохнулись.

Стоило ему заговорить с молодняком, властелин леса не замедлил напомнить младшим леопардам о приличиях – причем отчитывал он их с таким недовольным видом, будто под хвост ему вот уже какое-то время назад затолкали не самую тонкую в этом лесу палку. Альбинос успел нахмуриться, заподозрив, что посвященная манерам нравоучительная речь короля будет пространна и угрожающе познавательна, но, на его удачу, обитатели Пекла решили избавить странника от своего излишнего внимания. Его Величество взял и заткнулся, подняв голову и навострив уши. Огнепляс облегченно выдохнул. Ну, а делать это беззвучно он был приучен как следует. "Всё же, свою законную долю нотаций я отслушал уже давно".

Краем глаза Мотонгома приметил, что другой белый также встрепенулся, к чему-то прислушавшись, а спустя пару секунд, ни единым движением не издав звука, скрылся в зарослях, следуя за тройкой своих подчиненных – как и подобает бдительному стражу, среагировал на что-то без заминки. Заинтересованно шевельнув ушами, изгнанник проводил его полным любопытства взглядом.

Ему показалось, что он слышит потрескивание и шелест неосторожно затронутых ветвей, раздающийся в отдалении от ручья. Спустя мгновение белый уверился, что звук и впрямь доносится до него, а не собственные уши играют с ним, объединив силы с журчанием воды и шорохом листьев. Кто-то, верно, оказавшийся в лесу впервые, выдал себя с головой, ломясь сквозь кустарник и двигаясь совсем не так, как это делают леопарды даже в саванне: без их непринужденного проворства. Вывод представлялся альбиносу ясным. "Переть через джунгли так, чтобы это услышал даже я, может разве что чужак. Должно быть, лев, не мельче". Но и без того о поводе для столь стремительного ухода было легко догадаться: много ль у патрульных на обходе разных дел? "Значит, сегодня я не единственный, кто заявился сюда незваным… А  умение передвигаться в лесу так же тихо, как местные, не лишне поскорее перенять".

Сам, милостиво изволивший не слишком затягивать с распеканием попавших под раздачу молодых леопардов, вновь обратил ничего не выражающий желтый взор на Мотонгому. Не сказать, чтобы того напрягло сильнее прежнего это пристальное, даже въедливое изучение его скромной персоны; скорее напротив, заинтриговало. "Явно что-то решает. Знать бы, что", - он с любопытством ожидал, какими же указаниями на его счет разродится в итоге здешний вождь. Прежде чем тот огласил свое новое веление, предводитель стражей вернулся в одиночестве, и Мотонгома прошелся полунезрячим взглядом по зарослям, вновь напрягая слух; однако, это так и не помогло ему выяснить деталей встречи патрульных с очередным нарушителем границ. Голос короля заставил его обернуться к нему вновь.

– Теперь, когда все другие проблемы улажены, я предлагаю отвести нашего гостя туда, где он сможет как следует отдохнуть после долгого перехода... – с этими словами Владыка и его подчиненный двинулись вглубь леса. Огнеплясу оставалось только поспешить за ними, больше повторяя, чем видя путь, по которому он ступает, белой тенью просачиваясь сквозь цепкие лапы ветвей и листву. К счастью, он не врезался в дерево по дороге и не отставал настолько, чтобы его приходилось ждать… Обнаруживать вновь и вновь собственную неуклюжесть в сравнении с местными ему не хотелось и не нравилось, и этого удовольствия с него хватило. А вот с кустами вышло далеко не так гладко. Хотя не то что бы он собирался тосковать по клочкам взъерошенной шерсти, неподобающе длинной для леопарда и вдвойне неуместной для лесного жителя.

Надежда на скорый отдых добавляла прыти его измотанному телу, заставляла забыть о стертых подушечках лап. "Отдых" – спору нет, само это волшебное слово ласкало уши, звуча привлекательно, как шмат свежего мяса. И вторженец уже предвкушал, как растянется на какой-нибудь ветке поудобней… Но, тем не менее, он был далек от того, чтобы расслабиться окончательно при одной лишь мысли о долгожданной передышке, и тому была причина, о которой не следовало забывать. "Н-да, кое в чем Сам прав: о приличиях забывать ни к чему".

Путь оказался короток. Несколько сотен шагов, и леопарды достигли пункта назначения – мощного, древнего дерева с необъятным стволом и пышной раскидистой кроной, переплетающейся с соседскими. Этот зеленый исполин, подобно патриарху прайда рядом с самками, довлел над прочей окрестной растительностью, и Мотонгома в изумлении остановился на несколько секунд, с запрокинутой головой осматривая громадное дерево, каких не видел прежде не только в саванне, но и в чуждом ему лесу. Опомнившись и обнаружив, что его спутники занимают свои места на ветвях, он последовал их примеру. Вскочив по могучему стволу, белошкурый выбрал для себя одну из соседних веток: удобную и толстую и, разумеется, растущую немногим ниже "насестов", которые заняли Мефистофелис и Албёрн. Альбинос с достоинством улегся на ней. Ничто в его позе не говорило об одолевающем его желании немедленно отрубиться, но совсем не сложно было догадаться о том, что он сдерживается, избегая чрезмерной вальяжности и вместе с тем гоня от себя настойчивое желание дать отдых усталым мускулам и как следует подремать.
– Я благодарю тебя за приют и позволение на отдых, – напрямик обратился он к Мефистофелису, решив говорить о деле без обиняков, не прибегая к намекам и уверткам. – Каким образом мне надлежит отплатить за снисхождение?

Начало игры

Леопард не шла к границе. Вега словно парила к ней на вообразимом облаке. Настолько легким и практически бесшумным был её шаг. Как обычно самочка задумалась о чем-то своем. Начала придумывать свою собственную историю. Вот перед ней возникло огромное дерево с красивыми свисающими вниз фиолетовыми листами, а под этим деревом росли различные цветы, которые источали просто прекрасный аромат. На самом же деле в реальности её так же окружало много растительности. Трава повсюду и открытая местность. Тут спрятаться будет не так просто. Вот бы тут была какая-нибудь таинственная пещера. Подумала Вега и улыбнувшись собственным мыслям начала мечтать. Вот она проходит чуть дальше этих зарослей, а они становятся все гуще и гуще. До такой степени, что идти становится трудно, но Вега не останавливается. И наконец-то получает за свое старание победный приз. Перед ней открывается вход в пещеру, который усеян красивыми лианами с цветами. А внутри пещеры сияют разноцветные камни, которые словно подвешены на стенах. Сияют они от солнечного света, который врывается в эту пещеру, принося ей свежесть. Вега с широко открытыми глазами и восторгом на морде наблюдает за всем этим. Вернувшись в реальность леопард открывает глаза. Она стоит на открытом участке, позади неё кустарники. Пятнистая принюхивается к здешним запахам и делает вывод, что тут есть своя доля изюминки. Вовсе не хуже, чем в её собственных мечтах.  И тут её взгляду попадается красивая большая бабочка с удивительными светло-сиреневыми крыльями с красивыми узорами, которые даже описать трудно. Она величественно порхает в воздухе, не зная проблем. Вега улыбается и произносит:
- Привет, не правда ли прекрасный денек?
Леопард наблюдает за тем, как бабочка взлетает и направляется куда-то ввысь. Вега завороженно смотрит ей вслед. А потом замечает прекрасные облака, на которых Вега бы с радостью повалялась или попрыгала по ним, ведь они такие пушистые и цвет у них просто изумительный - розово-белый. А вот интересно, если встать на облако, то можно ли будет по нему ходить или они только создают такое впечатление, что по ним действительно можно пройтись. Вега закрыла глаза и представила то, как она словно бабочка взлетела в воздух до облаков. Долетела до этих пушистых чудных розово-белых красивых созданий и начала прыгать по ним, весело смеясь. А потом упала в одно из них и просто начала лежать, смотря на то, как облака пролетают мимо неё. Это было бы действительно изумительно. Но, открыв глаза, Вега как обычно увидела привычный ей мир и это её не расстроило. В природе есть такая же красота и сейчас все вокруг было таким легким, спокойным. Вот точно словно облако. Вега не собиралась пока никуда идти. Ей нравилось сидеть и смотреть на облака. Быть может совсем скоро вновь прилетит её подруга бабочка и тогда леопард не будет одна.

Отредактировано Вега (11 Окт 2015 08:43:45)

Вега услышала шум и её уши мгновенно поднялись вверх, пытаясь прислушаться к источнику этого самого шума. Самка внимательно оглядывалась по сторонам и если честно, то сердце в её груди стучало как бешеное. Первый порыв был убежать поскорее отсюда, пока не наступила опасность. Вега часто дышала и пыталась взять себя в лапы. Все-таки ничего страшного не произошло, никто не выпрыгнул на неё с желанием сожрать, а значит уже хорошо. Вега осторожно ступала туда, откуда доносился шум. Её лапы дрожали, а говорить сейчас самка вряд ли бы могла. Не поймите не правильно, леопард вовсе не такая трусиха, какой сейчас кажется. Просто в этом мире нужно быть осторожной, иначе можно поплатиться за это жизнью. В этот момент перед глазами всплыл тот злополучный день, когда погибла её сестра. Только если бы они заметили тех гиен раньше, если были бы осторожнее, то сейчас её сестренка была бы жива. Вега закрыла глаза, но это не помогло ей справится с мыслями. Напротив она отчетливо видела гиен и то, как жестоко поступили они с её сестрой. Отпечаток в памяти на всю жизнь. Мир жесток и никто не станет этого отрицать! Поэтому легче всего выдумать себе идеальную иллюзию, ведь в ней не будет разочарований и боли. Там в иллюзии все будет хорошо и со счастливым хэпи эндом! Только бы здесь никого не было и это просто птичка случайно задела ветку и та упала. Но, на самом деле все оказалось не так, как хотелось бы. Но, все же лучше, чем можно было предположить. Здесь оказался леопард и уже можно было вздохнуть с облегчением. Этот темношкурый так же принадлежал к Леопардам Дебрей, а значит опасность миновала. Тем ни менее, Вега не спешила подходить. Только после осознания, что её собрат ранен, Вега наконец-то вышла из оцепенения и решилась на смелый поступок. Самка подошла ближе и сказала:
- Эм, здравствуй. Все в порядке?
Вега сказала все это довольно тихо. Может быть даже леопард и не услышит её. Но, таков стиль её общения. Ей трудно с кем-то заговорить и это не смотря на всю её общительность. Словно есть какой-то барьер, мешающей ей вести себя, как и все. Хотя, если задуматься, то пятнистой этой не особо мешает. В своем собственном мире она может быть такой, какой захочет. Общительной и жизнерадостной, с кучей друзей, которые любят её и уважают. Конечно и в реальности у неё есть несколько друзей, но все равно она чувствует себя несколько скованно с ними. Другое дело находится наедине с природой. Кто же с ним так обошелся? Вега посмотрела на боевые шрамы леопарда с некой долью сочувствия. Ей действительно жалко было зверя. Вот почему реальность жестока. Тут никого не жалеют. Леопард был ранен, но все равно держался из последних сил.
- Быть может я могу чем-то помочь, - вновь так же тихо произнесла Вега.

Отредактировано Вега (14 Окт 2015 22:13:05)

Албёрн говорил недолго, не став тратить время на мелкие, ничего не значащие детали. Мефистофелис выслушал его будто бы краем уха, но леопарда это не задело. Несмотря на то, что Владыка и выглядел отвлеченным, он был сосредоточен и внимателен, и если бы в словах генерела промелькнуло что-то важное, он принял бы это к сведению или же обратил на эту деталь особое внимание, расспросил бы. Ал знал Мефа достаточно хорошо и долго, чтобы быть осведомленным в таких тонкостях – король лоепардов не расслаблялся и ничего не пропускал мимо ушей. Когда Владыка ответил, Албёрн склонил голову и отступил на шаг, показывая, что больше ему сказать нечего. Обернулся к уходящей Рианон, чтобы попрощаться.

- До свидания, миледи. Будьте осторожны, - говорит он и кивает со свойственной себе учтивостью.

Мефисто в этой своей плавной, будто бы ленивой манере развернулся и направился вглубь Дебрей, прочь от границы. Генерал помедлил, окинул Мотонгому спокойным, но далеко не дружелюбным взглядом и пропустил его вперед. Он шел, замыкая цепочку, безмолвный и тихий. Внимательный, он постоянно прислушивался к звукам джунглей, иногда оглядываясь или чуть замедляя шаг, чтобы убедиться в том, что никакой опасности нет. Смотрел и на Мотонгому, следил за каждым его движением и делая выводы. Чужак шел странно, медленно и неуклюже, будто бы неосознанно – видимо, и правда очень плохо видел. Корни, торчащие из-под земли, свисающие с деревьев ветви и лианы, растущие тут и там кустарники становились для него серьезными препятствиями. Ветки цепляли его шерсть, корни замедляли. Огнеплясу явно было тяжело ступать по неровной почве леса, он не знал ее, не умел ходить так, чтобы не испытывать затруднений. Во всем он был жителем саванн и равнин, чужаком для любого, даже небольшого, леса. Албёрн с трудом мог понять, откуда берутся такие затруднения – он был рожден в джунглях, в них и прожил всю жизнь, и ему неведомо было, как можно ходить, спотыкаясь обо все камни и корни, путаясь в лианах и ветвях. Генерал словно бы чувствовал их заранее, когда шел, а они, в свою очередь, будто расступались перед ним, давая дорогу и делая ее простой и почти скучной. С саванной, в которой Ал бывал пару раз за свою жизнь, все было еще проще – там просто не было того, что могло бы помешать продвижению. Там был больше травы и меньше деревьев, но это никогда не смущало леопарда – ему не становилось тяжелее маскироваться, несмотря даже на белую шерсть. Даже наоборот, на фоне пожухлой травы она порой была куда менее заметна, чем среди ярких цветов и зеленых листьев Дебрей. Быть может, и Мотонгоме на открытой местности было проще? Албёрну сложно было представить, как такой хищник - слабовидящий, всеми гонимый, моо выжить в саванне. Как можно жить, когда плохо видишь? Как прокормить себя, как не промахнуться на охоте? Как защититься от врага, как победить его? Как вовремя заметить угрозу? Все это - сложности, с которыми Мотонгоме наверняка приходилось сталкиваться и как-то превозмогать. Как - вопрос открытый, но одно Албёрн знал точно: чужак сильнее, чем кажется, а его слабость временна, скоро он придет в себя, наберется сил и снова станет таким, каким был до своего путешествия. Станет ли он опасен? Хотелось верить, что нет,  но генерал был слишком недоверчив и опаслив, чтобы не подозревать Мотонгому. Ему проще было присматривать за пришельцем и ждать дурного, чем пропустить множество подозрительных детаоей в поведении Огнепляса мимо своих глаз и ушей.

Албёрн поднял голову, смотря на почти полностью скрытое листвой деревьев светлеющее небо. Уже утро. Бессонная ночь отдавалась болью в лапах и слипающимися глазами, но Ал знал - спать нельзя. Слишком много незавершенных дел осталось, слишком много вопросов к чужаку. Нельзя оставлять все это без внимания. Генерал не имеет на это права.

Мягкие белые лапы не издают ни звука, ступая по мшистой земле джунглей. Албёрн переступает через ветки и корни, не задевает лежащие на пути мелкие камушки. Он почти не смотрит под лапы, - будто чувствует все вокруг и без зрения - но прислушивается, ни на секунду не расслабляется. Где-то впереди на ветвях деревьев веселятся макаки, но тут же затихают и прячутся, когда видят леопардов. Над головой поют птицы, что не боятся здешних хищников - видят, что они идут не на охоту. Где-то в зарослях, шурша листьями и треща ветками, вышагивает в сторону озера окапи с детенышем. Албёрн, видя их, щурится и отворачивается - сейчас не время для охоты, да и нападать на мать с детенышем - сущее кощунство для белоснежного леопарда.

Голос просыпающихся джунглей Алу привычен - он сам всю свою жизнь поосыпался под него, а порой и раньше, но всегда заставал этот сумбур утренней суеты, ее шум и особое очарование. Он бы с удовольствием присоелинился ко всему этому сейчас, если бы душа его не полнилась подозрениями и тревогами, а сердце не тянулось в который раз к долгу перед Владыкой и королевством. Противиться этой тяге Албёрн не умел, не хотел и не мог.

Заросли расступились перед леопардами, и их взору открылся вид на огромное, хорошо знакомое Алу дерево. Он не раз бывал здесь, в любимом месте Мефистофелиса, где они порой разговаривали, что-то обсуждали, просто отдыхали вместе после совместной охоты или трапезы. Стоило признать - для отдыха это место и правда подходило как нельзя лучше. Ветки дерева были достаточно широкими, чтобы на них можно было удобно улечься, а крона - густой, чтобы укрыть за собой любого, кто осмелится за раться наверх. Владыка запрыгнул на дерево и устроился в развилке толстых ветвей. Албёрн последовал за ним, одним прыжком достигнув ветки, что была чуть правее той, на которой устроился Мефистофелис. Оказавшись наверху, Ал даже не подумал ложиться - сел, все такой же состедоточенный и серьезный, с прямой спиной и опущенным вниз, чуть покачивающимся в напряжении хвостом.

Взгляд голубых глаз вновь впился в Мотонгому. Что же он скажет? Как оказалось, ничего, что могло бы показаться подозрительным или опасным. Генерал едва заметно нахмурился, глядя на чужака исподлобья. Как бы ни был Огнепляс учтив, ему ни Албёрна, ни Мефистофелиса не обмануть - они оба знают и чувствуют, что в пришельце есть что-то не то, какая-то фальшь и опасность. Чувствуют и знают, что копать надо глубже - и врать им или увиливать, скрывать что-то абсолютно бесполезно, потому что им уже известно достаточно, чтобы относиться к Мотонгоме с подозрением.

Оба светлых леопарда не замедлили вскарабкаться вверх по шероховатому древесному стволу, в пару мгновений оказавшись примерно на одном уровне с Владыкой — и расположились по обеим сторонам от последнего. Но если Мотонгома предпочел улечься, дав отдых усталым мышцам, то Албёрн, напротив, оставался предельно собран, усевшись на своей ветке, точно огромный белый филин, и с самым суровым выражением морды всматриваясь куда-то в пространство тропического леса. Меф знал, чем вызвано такое поведение: генерал не желал расслабляться в присутствии чужака, внутренне ожидая от того какого-либо подвоха. Но что мог сделать этот ослабленный, полуслепой одиночка против двух здоровых и крепких самцов, ни много, ни мало, а самых сильных и могущественных защитников Дебрей? Смешно было даже просто представить, чтобы этот доходяга рискнул броситься на кого-нибудь из них... Да, Мотонгома казался Владыке той еще "темной лошадкой", но назвать его безумцем или самоубийцей как-то язык не поворачивался. Потому, Мефисто вел себя достаточно спокойно, не пытаясь следить за действиями альбиноса. Хотя, конечно, он продолжал размышлять об этом странном одиночке, но уже без былого усердия — к чему это? Он ведь уже принял решение, и не собирался его менять. В конце концов, у короля и без Огнепляса было предостаточно других забот и неразрешенных проблем, о которых также следовало хорошенько подумать...

Тихий голос Мотонгомы, впрочем, отвлек Мефа и заставил перевести взгляд на изнуренную голубоглазую морду. Вопрос пришельца позабавил его, заставив неуловимо приподнять уголок тонких черных губ, но в темноте это было совершенно незаметно.

— Твоя благодарность мне не нужна, — откликнулся он довольно-таки равнодушно, вновь отворачивая свою царственную морду. — Но если ты хочешь остаться здесь, тебе придется следовать местным законам. Албёрн, будь добр, просвети нашего гостя, — нет, это вовсе не было просьбой, или ненавязчивой попыткой включить генерала в беседу между Владыкой и Мотонгомой. Мефистофелис просто не считал нужным самостоятельно посвящать этого доходягу во все тонкости жизни в Дебрях — для этого у него имелись слуги, вот пускай они и трепали языками, объясняя что-то новичкам и помогая им освоиться. Что касается самого Мефисто, тот предпочитал отягощать себя куда более серьезными вещами. Например...

— Отец!...

...например, вот такими. Не дрогнув ни единым мускулом, Владыка неторопливо обернул голову на чужой голос и вперился взглядом в пятнистый золотисто-рыжий силуэт молодого леопарда, замершего точно у корней огромного древа, в ветвях которого отдыхал сейчас его отец. Хайярэ выглядел на редкость встревоженным, даже откровенно напуганным, и, вдобавок, сильно запыхавшимся, как если бы преодолел бегом не один десяток километров. Судя по всему, так оно и было. Выждав пару мгновений, Меф молча кивнул, демонстрируя сыну свое внимание: он уже понял, что случилось нечто по-настоящему серьезное, но не спешил выказывать признаки беспокойства или родительской тревоги. Что бы ни стряслось на территории его бескрайних лесных владений, он был уверен в том, что способен решить эту проблему... ну, или хотя бы взять ситуацию под свой жесткий контроль, не дав ей развиться во что-то куда более серьезное.

— Говори же, — позволил король, не меняя позы и лишь едва заметно кивнув в ответ на вопросительную реплику Хайярэ. Присутствие Мотонгомы ничуть его не смущало — но, в то же время, где-то на самом краешке сознания промелькнула мысль о том, что данный инцидент вполне мог быть связан с появлением альбиноса в Дебрях. Не нужно было даже смотреть в сторону Албёрна, чтобы вскользь ощутить на себе его до крайности серьезный и многозначительный взгляд: мол, ну вот и оно, Владыка, то, о чем я тебе вот уже полчаса мысленно вещаю со своего насеста! Меф, однако, даже ухом не повел. Рановато делать какие-либо выводы, не зная толком самой сути проблемы; к тому же, Мотонгома и сам будто бы напрягся, вслушиваясь в донельзя тревожный голос молодого наследника. В итоге, все три леопарда просто молча и внимательно воззрились на Хайярэ, внутренне подготавливая себя к любой, даже самой отвратной вести.

Похоже, что приятный дневной сон у них все-таки отменялся.

Непролазные джунгли—–→>>
Вдали виднелось огромное ясное пятно, которое, с каждым шагом львицы, превращалось в подобие светлого туннеля. И действительно, чем дальше патруль вел молодых львов, тем отчетливее было видно, что их наоборот выводят из джунглей. Это казалось Шантэ странным: разве король не должен быть в самом сердце своих территорий, али же он здесь занят чем-то очень важным?
Впрочем, твердой походкой, следуя за леопардами и изредка задевая хвостом Кову, молодая самка совершенно не чувствовала себя здесь в опасности. Она даже позволяла себе с упоением и нескрываемым чувством удивления и восхищения разглядывать здешние земли. Когда она только-только начала свое путешествие, попав со своим возлюбленными в термитник, то очень испугалась, что все территории по большей своей части такие же пустынные. Однако, она признавала, что эти места, куда им с Кову угораздило забрести сейчас, отличаются еще большей живописностью и богатством флоры и фауны, чем на ее родных землях. Она нередко замечала даже тех мелких зверюг, которых до сего дня ей никогда еще встречать не удавалось. К сожалению, не было времени, чтобы как можно внимательнее можно было бы их изучить.
Наконец-то, в какой-то определенный момент леопарды остановились, не забыв при этом предупредить и своих гостей о том, что дальше им путь пока закрыт. Конечно, Шантэ перечить ни в коем случае не хотела, а потому послушно остановилось рядом с Кову, обернувшись через плечо на молодого пятнистого самца, который вдруг смущенно отвел глаза и отвернулся. А сама юная львица совершенно не понимала, что может кого-то заинтересовать, как потенциальная партнерша, кроме своего драгоценного Кову, которому, видимо, скучно жить просто так. Он, кстати, выглядел как нельзя серьезным: это одновременно заставляло Шантэ и с уважением, и с долей забавы посмотреть на льва, ведь ей совершенно было непривычно видеть старого друга столь… повзрослевшим. Особенно, если учесть тот факт, что сама Шантэ, пусть и была уже не маленькой, но еще пока не успела выйти из юношеского возраста. Для того, чтобы она, наконец, окончательно стала серьезной, должен пройти не один месяц, а выдержать она должна была не одно испытание. Ей даже ведь было невдомек, что ее суженый уже успел ощутить, что такое ответственность – ответственным он был за нее. Она же, как самка, не совсем могла этого понять, посему возможно, будет ходить «зеленой», пока не обзаведется собственным потомством, которое потребует уже ответственности от нее.
Вдруг она подняла взгляд, застыв на месте. Она, разглядывая здешние земли, не сразу приметила поодаль от них леопардов. Все они были разные: один белый, второй бронзовый, а третий – черный, причем глаз Шантэ все-таки смог определить, что один из них был совсем еще молод, даже моложе, чем она и ее возлюбленный. Второй леопард был, по-видимому, очень с редким окрасом, как и в ее прайде, пожалуй, был единственный белый лев. Но особенное внимание она остановила на темном самце, который казался средь них каким-то особенным.
«Именно таким я его и представляла», - пронеслось в голове юной львицы, - «именно так и выглядят все настоящие короли», - вдруг снова почудилось ей, потому что в этом леопарде она нашла сходство с единственным ей знакомым королем – с Фаером.
Шантэ даже не сразу поняла, кто перед ней стоит, а потому, чувство волнения как такового она даже не испытала. Однако, она даже не успела сообразить, как ей лучше повести себя; принцесса пусть и была принцессой, но родители не шибко позаботились научить ее особенным приемом или маневрам, как правильно общаться с такими же, то есть равными ей по титулу, особями. Патрульные коротко и четко доложили своему владыке о прибытии новых гостей, а когда они закончили говорить, Шантэ только лишь догадалась молча склонить голову в знак приветствия и уважения, но зато, без позволения говорить, не проронила ни слова.

Принесенные юным Хайярэ ужасающие вести, само собой, вызвали самую глубокую заинтересованность со стороны правителя Дебрей — пускай даже внешне это почти никак не проявилось, за исключением ну разве что чуть сильнее вспыхнувшего тревожного огонька в глубине ярко-золотых глаз Мефистофелиса, да едва заметно дернувшегося кончика хвоста. Для старины Албёрна, далеко не первый год знавшего Владыку, было очевидно, что последний отнесся к услышанному со всей доступной ему серьезностью, и даже сверх того. Мефисто был до крайности встревожен... Замерев на своей ветке, точно огромное черное изваяние, леопард несколько мгновений хранил глубокое молчание, по всей видимости, серьезно обдумывая услышанное и собираясь принять какое-то решение. Но прежде, чем он успел что-нибудь ответить, внимание Мефа и его старшего сына почти одновременно переключилось на явившихся к дереву патрульных. А точнее, на их спутников: крупного, взъерошенного льва-самца, чей возраст, впрочем, едва-едва перевалил за первую ступень зрелости, и его молоденькую серошкурую спутницу. Хватило одно-единственного взгляда, чтобы понять: оба зверя преодолели внушительное расстояние, прежде чем добрались до границ тропического леса, и вряд ли успели передохнуть после долгого путешествия. Шерсть их была грязна и топорщилась темными слипшимися иглами, пропитавшись густой влагой джунглей, а на крупных усатых мордах застыло выражение нескрываемой усталости. На фоне холеных и грациозных лесных стражей эти юнцы смотрелись довольно-таки непривлекательно. Однако Мефисто интересовала вовсе не их внешность, а причина, по которой они рискнули сунуться в Дебри, зная, что им вряд ли здесь обрадуются. Выслушав короткое обращение командира отряда, Владыка едва уловимым кивком позволил ему отойти в сторону, предоставляя слово незваным гостям. Что-то подсказывало ему, что приход чужеземцев мог быть каким-то образом связан с загадочной болезнью... Однако прежде, чем он позволил им подать голос, Меф повернул голову к замершему рядом генералу, переводя к себе его заострившееся внимание.

— Албёрн, — голос короля по-прежнему звучал чуть приглушенно и безэмоционально, но притом достаточно отчетливо и властно. — Оставим инструктаж на более подходящее время. Немедленно отправляйся к Тари и проследи за тем, чтобы никто из жителей Леса не подходил к найденному вами трупу ближе, чем на десять шагов. Найдите способ избавиться от чумной падали, никак с ней не соприкасаясь. Хайярэ, — взгляд Мефисто плавно скользнул в сторону наследника, — проводи Албёрна к тому месту, где ты оставил свою тетку, и в дальнейшем держись поблизости. Я появлюсь сразу же, как переговорю с этими странниками, — отдавая все эти приказания, Меф плавно, но в то же время решительно поднялся со своего нагретого местечка и одним прыжком очутился у самых корней древа, встав прямо перед Кову и Шантэ. Литые мускулы бархатисто перекатывались под его шкурой, позволяя увидеть слабо различимые пятна-розетки на общем темном, почти угольно-черном фоне... Владыка не замолкал, даже очутившись на земле, пускай взгляд его отныне был прикован только к молодым львам: — Раас, Эонвэ, Ритар — предупредите все остальные отряды, после чего ждите дальнейших команд.

Ему не пришлось повторять дважды — все присутствовавшие у дерева звери, за исключением разве что Мотонгомы, были с малых лет приучены к строжайшей дисциплине и молча выполняли то, что им было велено. Не прошло и минуты, как силуэты стражей, генерала и юного принца растворились во тьме джунглей, оставив Мефистофелиса наедине с чужаками и пришлым леопардом, о чьем присутствии Златоокий, кажется, напрочь позабыл... А может, просто сознательно "задвинул" его персону куда-то на самый дальний план. Теперь у властителя Дебрей были куда более важные дела, нежели возня с ослабевшим альбиносом... Сам по себе тот не являлся такой уж серьезной угрозой, тем более, для такого опытного и сильного воина, каким являлся Меф. Не опасался он и присутствия двух взрослых львов: при всей своей природной настороженности и подчеркнутого недоверия к чужеземцам, Владыка вовсе не был параноиком. Он видел, что Кову и его спутница сильно утомлены после долгого пути, да и вряд ли они пришли сюда, чтобы кого-то атаковать. Скорее уж, наоборот — заранее предостеречь местных жителей о какой-то большой напасти извне... Если, конечно, смутные догадки Мефистофелиса были хоть наполовину верны. Замерев в нескольких шагах от притихших гостей, король еще пару мгновений пристально их рассматривал, а затем степенно произнес, придерживаясь своей излюбленной лаконичной манере вести любые переговоры:

— Я слушаю вас.

Пологий склон ———»>

Он не помнил себя. Луис бежал вперёд, не оглядываясь, а когда первая волна охватившего его страха спала, малыш остановился. Тяжело дыша и опасливо оглядываясь, он боялся увидеть, что за ним бежит страшная тень и его постигнет так же участь, что и сестёр. Он струсил, когда должен был броситься им на помощь, и за это ему стало бы непременно стыдно. Детёныш почувствовал лёгкое облегчение, когда не увидел за собой преследователя, но… тогда он ещё не понимал, что в глуши неизвестных джунглей оказался совершенно один.
- Мама?.. – он оглянулся снова, покрутившись на месте, но Элики нигде не было видно. - Папа? – позвал он с надеждой, что этот кошмар закончится и мама с папой заберут его, но ничего не изменилось. Луис попятился, отступая от жутких деревьев. Он вновь допускал ошибку, но крохотное сердечко в груди билось так громко, что за ним он не слышал собственного дыхания. Такого же сбитого и отяжелённого от одолевшего его страха. Грудь вздымалась, и воздух большими потоками врывался в лёгкие через открытую пасть. Малыш испуганно озирался, цепляясь взглядом то за одну корягу, то за другую и везде ему чудились страшные монстры, готовые в любую секунду напасть на него. – Мамочка..
Густой тропический лес смыкался вокруг него, сводя над головой детёныша свои корявые ветви-руки, не пуская свет. Сколько он пробежал? Где сейчас его родители? Луис не мог даже определить, с какой стороны он прибежал и как далеко находятся его родители. Он даже не помнил, как бежал сюда и как оказался здесь. Только что его напугала пятнистая не то львица, не то гепард, и эти двое, которые схватили его сестёр.
- Папа, - позвал малыш, надеясь, что папа придёт. Обязательно. Это ведь его папа! Он храбрый. Он смелый. Он точно справится. Точно найдёт его и не оставит в этом ужасном и страшном месте. Иначе и быть не может! Нужно только подождать его. Оставаться на месте и ждать.
В теории это было просто, но маленький Луис не мог заставить себя думать о чём-то другом, кроме как об ужасных монстрах, притаившихся в траве. Ему казалось, что он слышит чужие шаги и рычание. Слышит, как где-то проползает змея и стрекочет какой странный и ужасный жук.
- Я не хочу, чтобы меня съели, - малыш начинал хныкать, и пару слезинок скатилось по светлой мордочке перепуганного детёныша. Его трясло. Он поджимал хвост, снова и снова делая крохотные шажки назад. Нужно было где-то спрятаться, чтобы его никто не нашёл. Луис некстати вспомнил тех страшных и ужасных крокодилов, которых он видел у гнилой реки. Он помнил их острые зубы, их было так много! А что если крокодилы обитают здесь? Что, если прямо сейчас один из них учуял его запах и идёт к нему, чтобы съесть? Луису начало казаться, что тяжелый живот крокодила трётся о землю при его шагах так отчётливо, что вот-вот огромная пасть сомкнётся над его головой.
Луис зажмурился и припал к земле, закрывая глаза лапками. У него не хватало сил даже позвать маму или папу – страх сковал его горло, не позволяя сорваться и звуку. Рядом что-то треснуло, а потом прямо на круп прыгнуло. Малыш сорвался с места и побежал, пытаясь спастись от опасности. Он не знал, что это был всего лишь жучок, упавший с дерева, - в его воображении это был самый настоящий крокодил, который собирался его съесть.
Львёнок бежал и бежал, не разбирая дороги. Он даже не чувствовал боли в лапах, и постоянно пытался оглянуться, но боялся, что за ним бежит голодный крокодил. И вот когда он уже нашёл в себе силы, чтобы оглянуться, под лапу попал торчавший из-под земли корень. Луис споткнулся, не удержал равновесия и кубарем покатился с небольшой горки. У него саднила ушибленная лапка и, кажется, он даже успел поцарапаться, но, бросая взгляд назад, всё боялся, что за ним следуют. Поднявшись, он вновь побежал, на этот раз смотря больше назад, чем себе под лапы. Он не заметил, как выбежал на относительно открытую местность, где были другие львы и леопарды. Луис нашёл в себе силы оглянуться, когда на всём ходу врезался в кого-то. Он всё ещё испуганно дышал и в первую очередь озирался, а когда понял, что упирается во что-то живое и мягкое, со страхом посмотрел этому чему-то в глаза. Это был страшный и абсолютно чёрный леопард. Луис испуганно шарахнулся от меланиста и юркнул под пузо взрослого льва. У него больше не было сил бежать. И всё, что он смог, это найти защиту у кого-то, кто хоть немного напоминал ему отца.

Красота тропического края могла бы разнообразить ожидание Шантэ, если бы она только обращала внимание на роскошные густые зеленые листья и мягкий стелющий сумрак и покой. Ее же взгляд был так и ли иначе прикован к леопарду, что властно раздавал указания своим подчиненным и совершенно, казалось бы, не замечал пришедших к нему гостей.
Разговор жителей здешних мест, надо сказать, не сулил ничего хорошего: Мефистофелис говорил о чуме, которая добралась и до дебрей. Еще несколько месяцев назад конунг тоже предупреждал Шантэ о некой болезни, которая поражает сначала травоядных животных, а потом хищников. Он кратко ввел львицу в курс дела, как можно отличить здоровое мясо от нездорового, но сравнивать принцессе было не с чем (а уж хорошо это или плохо – судить не мне), а от того и навыка распознавания зараженной еды от незараженной у нее не было. Самка вздохнула, переводя взгляд на Кову и различая в нем явные признаки страха или же, как минимум, недовольства данной новостью. Но сама Шантэ относилась к таким вещам проще, как, впрочем, и к самой жизни; она считала, что даже будучи живое больное травоядное можно вычислить среди всего стада и просто не ловить его. Была и еще одна вещь, которая очень волновала львицу – мать Кову. В самую первую очередь нужно разыскать ее, потому что здесь она могла быть в большой опасности.
Серая самка с внимательностью смотрела, как леопард раздает указания, с какой речью и интонацией он говорит это. Нет, все-таки он не похож был на Фаера, потому что конунг в своем обращении к подчиненным был прост. Владыка дебрей предпочитал тон короля, но, соответственно, и отношение было к нему такое же: все его окружавшие коты, не задавая более лишних вопросов, ушли выполнять указания, оставив леопарда почти наедине с чужаками.
«А гвардия почти никогда не оставляет отца одного», - думала Шантэ, но анализировать поведение и способы правления двух Владык совершенно разных народов не было времени. Леопард, наконец-то, удостоил внимание своим гостям.
Снова заговорил Кову. И снова Шантэ, как лишней здесь, приходилось стоять и лишь поддакивать его словам. Она привыкла обычно все делать за себя, потому что, будучи подростком, росла почти самостоятельной, а суженый ее в том же возрасте и вовсе жил один. Отсюда и возникало недовольство львицы на этой почве, но сейчас она ничего не осмеливалась сказать спутнику: не то место было, да и не то время. С другой же стороны до самки, наконец, стало доходить, что это он старается для нее, пусть порою ему это было нелегко.
«Глупый бедный мой Кову», - думала она, имея возможность только представить, что он испытывал в такие минуты – в минуты ответственности.
Казалось бы, все шло как по плану. Лев доложил Владыке дебрей всю суть ситуации, леопард уже готов был ответить, как из кустов, совершенно внезапно, вылетел светлый комок шерсти. Этот самый комок удачно впечатался в лапу леопарда, а потом, осознав какой же косяк он сотворил, юркнул прямо под Кову, видимо, надеясь, что молодой самец защитит его. Изумленная Шантэ подняла глаза прямо на возлюбленного, причем взгляд ее говорил о том, что Трайн давно не получал ни от кого люлей, и что не будь сейчас здесь леопардов, Айвора и даже этого маленького котенка, ему бы было несдобровать.
Однако же, опасения принцессы были напрасны. Далее состоялся диалог, в ходе которого львица пыталась сообразить, чей это был детеныш и откуда Кову его мог знать. Впрочем, если учесть, что лев обошел не только прайд Фаера, но и многие другие земли, то было совершенно не удивительно, что он знаком со львенком. Впрочем, вся эта странная  ситуация происходила на глазах у леопарда, у которого они собирались просить разрешения пройти через дебри.
Львица виновато посмотрела на Мефистофелиса, одним только своим взглядом говоря ему: «извините, мы сами немного в шоке», а потом наклонилась к львенку, совершенно перепуганному и заплаканному. Шантэ, конечно, стало его жаль, вдобавок, она была львицей уже почти взрослой, практически в самом расцвете сил, а потому природный материнский инстинкт сыграл свое.
- Тссс, - шепотом промурлыкала львица, осторожно касаясь носиком щеки малыша. Она хотела успокоить его, но кто знает, удастся ли ей это?
- Они тоже часть нашей семьи, - тем временем раздался голос Кову, обращенный пока не ясно к кому.
«Какая большая у нас семья, оказывается», - с какой-то иронией подумала Шантэ.

Мефистофелиса можно понять. Его в первую очередь заботят жизни собственных подданных и семьи, а не пришлых чужаков, которые сегодня здесь, а завтра – в другом месте. Кову не планировал задерживаться на Севере дольше, чем это потребуется. Известия о чуме напрягали его, но необходимость разыскать мать и брата билась сильнее. К тому же, Шантэ отличалась упрямством не хуже него и точно бы не отказалась от затеи, испугавшись страшной болезни. Свела же судьба двух бара… очень настойчивых львов.
Вердикт леопарда огорчил их – верно, но Кову не стал возражать воле Владыки. По крайней мере, оспаривать её сейчас смысла он не видел. На Север вели и другие дороги – об этом говорил и Айвор, обеспокоенный судьбой своих подопечных. Возможно, он знает другой путь, не менее безопасный чем этот. Но об этом всём – позже.
Кову одобрительно кивнул Айвору. Тетеревятник взмыл в небо и скрылся из вида намного быстрее, чем достиг свободного полёта – заросли Дебрей сгустились над их головами, препятствуя видимости.
- Луис.. – обратился он к детёнышу, чуть припав на передние лапы, чтобы оказаться мордой на одном уровне с малышом. – Мы с Шантэ отведём тебя к маме и папе. Только ты должен побыть храбрым мальчиком и пойти с нами, хорошо? Я буду рядом с тобой. Тебе ничего не угрожает.
Не было у него опыта общения с детьми, а уж что бы успокоить и обратить на себя внимание до смерти перепуганного детёныша – тем более. Кову не был уверен в том, что его слова как-то повлияют на Луиса и тот решится идти следом за ним.
- Пойдём, - Траин выпрямился и сдвинулся с места, оставляя детёныша без своей тени, нависшей над ним, и брюха, которое создавало видимость защитного укрытия. Луис оказался открытым и будто бы незащищённым со всех сторон, но рядом оставался он и Шантэ. Одиночка не мог состязаться в доверии с отцом детёныша, но пытался делать всё, что от него зависело. Он обязан вернуть сына отцу и матери, пока Люциан не выкорчевал пару деревьев в Дебрях. С него станется.
Благосклонность короля Дебрей не резиновая. Любая выходка, даже оправданная родительским испугом и беспокойством, может дорого обойтись всем. В первую очередь – их сыну. Кову это понимал и хотел оградить знакомых от абсолютно ненужной угрозы, но для этого нужно было добраться до родителей.
Хлопот крыльев оповестил о возвращении Айвора. Пробираться между густыми деревьями дебрей было сложно и это значительно замедляло ястреба, но со своей миссией он справился. Он успел облететь дебри и вернуться обратно, заметив у самой границы кучку львов. Других он не видел. Поначалу самец думал спуститься и успокоить родителей, но понял, что никто не станет безоговорочно доверять чужаку.
- Сюда, - показал он дорогу, по которой нёсся перепуганный детёныш.
Траин готовился к тому, что ему, возможно, придётся брать Луиса за холку и нести к родителям, если тот побоится идти рядом с ним. Всё же горящие золотом глаза в темноте – та ещё картина для испуганного детёныша. В детстве воображение смело дорисовывает чудовищ. Мало ли, что там Луису привиделось, а тут ещё и, читай, малознакомые львы, которые куда-то его ведут. Кову не полагался на то, что детёныш его хоть сколько-нибудь помнит.
Траин бросил взгляд на возлюбленную. Он ничего не сказал ей. Мефистофелис оставил их и не подослал патрульных, чтобы сопроводить чужаков – это добрый знак, однако от этого продолжительный переход, как и переговоры, не были столь успешными, как хотелось бы. Одиночка не получил желанного пропуска.
Если понадобится – он попытается ещё раз. Не зря же жена конунга нарекла его «упорным». С появлением Луиса у него появились другие проблемы. Продолжать диалог с королём леопардов, рискуя при этом жизнью детёныша и возлюбленной в том числе, Траин не собирался. Он вознамерился вернуть Луиса родителям, с ними же оставить Шантэ и Айвора, а уже самому вернуться обратно. Он не был уверен в том, что Мефистофелис изменит своё решение в их пользу, учитывая все обстоятельства, но так он хотя бы обезопасит от гнева Владыки Дебрей свою семью и в том его совесть будет чиста. Ради своей семьи Кову собирался сделать всё возможное и невозможное тоже.

—– Пологий склон