Водопад Хару

По началу все шло хорошо. Газбак резво карабкался по камням вслед за Мэриан, конечно же отставая, потому что не мог массивный лев развить такую же скорость на огромных каменных ступеньках как гибкая и проворная львица. Во многих местах, где она с легкостью взбиралась вверх, ему пришлось попотеть. Будь то узкая щель, где надо было протискиваться, чуть ли не обдирая шерсть, или же крупный валун, на который надо было запрыгнув как можно выше, в буквальном смысле заползти. Конечно, все это сильно вымотало льва, да и к тому же чем выше он поднимался тем страшнее ему было подходить к краю и смотреть вниз. Признаться конечно не в первом ни во втором он Мэриан не решился, да и поди догони ее, Мэриан. Двигалась она постоянно. иногда задерживаясь и поглядывая, не отстал ли он, возясь с очередным препятствием где-то внизу. А внизу в лунном свете все было такое маленькое, по серебреное, будто игрушечное, и казалось - протяни лапу и можно перекрыть ею блестящий в лунном свете поток Мазове, или сорвать сразу с десяток деревьев, отшвырнув их стволы прочь к небольшой луже что образовалась под водопадом, который лился теперь не сверху, а казалось, откуда-то сбоку. Но Газбаку было не до того и даже не до наслаждения видом карабкающейся впереди Мэриан, хотя, посмотреть было на что: львица буквально преобразилась в лучах лунного света, как и он конечно же, приняв какой-то совершенно фантастический, внеземной облик. Ее гибкое тело скользило вверх, словно диковинный дракон, с котором Газбак бы обязательно ее сравнил, если бы чаще смотрел на нее. Но еще в середине пути лев сделал вывод, что лучше всего смотреть под лапы, а не вниз или на нее - потому что от одного буквально взгляда на открывающийся вид его стала пробирать мелкая дрожь, от которой хотелось забиться куда-нибудь в уголок, куда угодно, но подальше от края. До этого момента лев и не знал, что боится высоты. Наверно случись что с Мэриан, он попробовал бы преодолеть этот страх, ведь карабкался же он на эту верхатуру ради нее, в буквальном смысле трясясь от страха. Да еще к тому же пытаясь это скрыть. Пожалуй в паре которую наблюдатель мог бы сравнить с козлом и ланью, он все же был черепахой. Большой горной черепахой.
- Не устал?
- Нет. - довольно бодро сумел отозваться он, хотя и легкая одышка в его голосе слышалась и вряд-ли это могло утаиться от ее слуха. Глядя как львица карабкается на очередной камень, зацепившись где-то там сверху когтями, он вздохнул, не решаясь поглядеть назад, даже чтоб определить сколько у него будет места для того чтоб опереться, если что-то пойдет не так.
- Я немного устала, можем чуть-чуть передохнуть. Хотя, кажется, плато уже близко. никогда не была так высоко над саванной. Жаль, что я не птица.
- Я скорее вымотался, прыгая и карабкаясь на эти камни. - подойдя к камню на который уже взобралась львица сказал он, прижавшись к нему правым боком, чтоб быть мордой к стене и спиной к краю пропасти. Смотреть назад не хотелось а конца подъему не было видно, а ведь Мэриан наверно сейчас смотрела в даль... Он поднял голову, нащупав ее взглядом, словно слепой в опасной ситуации, на ступеньках крутой лестницы нащупывает палкой путь, чтоб не кувырнуться вниз: - Нет, горы явно не созданы для львов. - сглотнув и судорожно дернувшись он все же поглядел назад, и тут же на подкашивающихся лапах прижался к каменной стене, упершись взглядом себе под лапы и ощупывая камень на который предстояло взобраться.
- Хорошо что я не птица... был бы страусом, точно. - пробубнил под нос Газбак, и зажмурившись, чтоб не смотреть вниз, приобнял камень, придвигаясь к нему и садясь перед ним, а потом совершив резкий прыжок вверх. Только когда лев на нем распластался, он открыл глаза, глядя на лапы Мэриан, стоящей перед ним: - Знаешь... давай на верху отдохнем. - предложил он, подтягиваясь выше.

Отредактировано Газбак (6 Фев 2014 01:52:02)

- Наверху, так наверху, - легко согласилась она, когда он вскарабкался на камень и встал рядом с ней, не желая глядеть назад и даже думать, как он будет спускаться вниз. впрочем, если ей будет нужно, если она попросит, то он спустится, обязательно спустится. Нежное прикосновение к его гриве заставило льва улыбнуться, как и ее слова о том, что осталось немного. и правда, подняв голову вверх он увидел, что край где кончаются ступени уже близок, а там... А что там? увидеть это он не может, пока не поднимется наверх. карабкаясь вслед за Мэриан, он заметил что ступени во первых стали более пологими, а во вторых более широкими, так что забираться по ним было одно удовольствие. если бы не чудовищная высота и трясущиеся лапы. но вот в самом конце... Мэриан так увлеклась что резво побежала вперед, как изящная горная лань. Она скрылась за очередным поворотом, заглянув за который лев обомлел. Перед ним был узкий карниз, шириной точно как его тело не больше. Мериан уже была по ту сторону этого ужаса, весело махая хвостом и казалось, готовая запрыгать от нетерпения. Стена перед ним шла вверх, метров на пять и забраться на нее у льва было столько же шансов, сколько вот прямо сейчас сделаться чемпионом по бегу на короткие дистанции среди гепардов. Он осторожно глянул вниз, где ситуация была не лучше - под десятиметровым обрывом его тело ждали валуны и острые осколки скал, готовые растерзать любого кто сорвется вниз, размолоть в прах в своих каменных жерновах.
- Безумие... это четрово безумие... - прошептал он, нервно прижимаясь плечом к холодной, каменной стене.
- Пришли! еще буквально тридцать шагов, и мы на месте! - неожиданно оповестила его Мэриан с той стороны. и что же? Теперь, когда до цели жалких тридцать шагов он все бросит? Да чего он стоит, если сейчас испугается такой ерунды как простой каменный карниз, который даже скинуть его не попытаться. Что подумает о нем Мэриан? О его надежности, верности, готовности ради нее рискнуть, пожертвовать собой.
- Сейчас! - крикнул в ответ Газбак, ступив на узкую тропу. Порыв легкого ветерка заставил его прижаться к стене, словно его попытался скинуть вниз порыв ураганного ветра. Казалось, вот она, прямо под лапами адская бездна, ждет его в свои жадные каменные объятья. Лапы дрогнули, и он устремив взгляд вперед, сделал пару шагов, чертя плечом по стене. но так идти было нельзя, он должен был смотреть куда наступает лапами и Газбаку снова пришлось опустить свой взор вниз. От увиденного мгновенно покрылись потом задница, и подушечки лап, а пасть заполнила липкая, жидкая слюна.
"...пять, шесть, семь..." - в уме считал шаги лев, с каменным выражение морды двигаясь вперед.посмотрев вперед, он понял что Мэриан видимо, выбралась наверх, и ждет его там, а потому как во страшном сне продолжал медленно шагать, тяжело дыша и с ужасом глядя вниз. В какой-то момент он понял, что карниз расширяется и уходит вверх и тогда лев рванул вперед, оставляя опасность за собой, буквально выскочив наверх. к львице, взрывая когтями итак вытоптанную траву, которая ютилась здесь у склона среди камней. Тяжело дыша он резко развернулся, глядя на открывающийся вид. Оказалось, что когда стоишь далеко от края не так уж и страшно глядеть на всю эту красоту и что действительно вид открывается просто завораживающий.
- Да, не так уж и сложно - хрипло выдохнул он, переводя дух: - И действительно вид красивый, да...

— Вершина плато.

→ дальние пастбища

Самому себе он казался самым настоящим рыцарем веры. Ну, конечно, каждый может понимать "рыцарь веры" по-своему, за что его нельзя упрекать. Вот у других слов вроде "право", "вперёд", "дерево" и многие другие имеют простые значения, которые не сложно определить, а вот "рыцарь веры" - это нечто, что нельзя ни виртуально представить, ни описать в несколько слов. Овод же понимал под этим то, что он действует, живёт, согласуясь с тем, во что он верит, во  что он хочет поверить. Он верил в достижение своих целей, а не в то, что поднятие по ступеням, когда ты практически полностью неизможден, - хорошая идея. Каждый велик только относительно того, что он из себя представляет в глазах других и, в первую же очередь, в своих собственных глазах. В своих Овод был и вовсе никем, просто чем-то, что на несколько миллиметров поднималось от "ничего".
Но сейчас, когда Овод поднимал лапу, ему казалось, что он одним движением мог бы смести половину того, что находилось под плато и около него. Он казался себе таким большим и приобрётшим что-то новое, пусть и только в физическом смысле.
Газбак шёл впереди Овода. Уже не только потому, что падальщик позволял ему там идти, чтобы видеть все его действия и заранее их анализировать, а потому, что преодоление ступеней давалось ему куда лучше, чем гиене, исходя из самых банальных физических возможностей.
- Тогда зачем сказал, что можешь мне его дать, если ты не можешь? - непонимающе уставился зверь на Газбака, - Овод я. - представился зверь, спуская свой взгляд с Газбака. Думать, отчего этот лев был таким странным, ему больше не хотелось: это ни к чему не привело, и заниматься подобным ему просто больше не хотелось. Бестолку кипятить содержимое своих мозгов, если это не даёт никаких результатов. Кстати, Оводу казалось, что лев чувствует себя тут как-то неловко, но задавать вопросов он не стал.
Уставший, опустивший голову к низу, Овод продолжал шагать вперёд, не без самого безразличия переступая ступеньку за ступенькой. Однако расстояние до самого конца ступеней по-прежнему казалось ему очень большим. Даже слишком большим для того, чтобы с большим энтузиазмом рваться её пробежать до конца.
То, какими словами Газбак описал его самого, Овод разглядел даже некий комплимент. Невозмутимость - это то, что ему в себе очень даже нравилось, чем он гордился, что он никогда не хотел бы в себе потерять.
Действительно, Овод ощущал здесь какой-то посторонний запах, который казался ему на самом деле особенным. Он чувствовал тут и запах самого Газбака, только более слабый, чем тот, который исходил от него самого: он был оставлен некоторое время назад им же. Запах львицы - то, что было необходимо отобрать и отследить Оводу, и он попытался сконцентрироваться на нём. Он был не самым чётким и не самым "громким" тут, но не настолько, чтобы падальщик мог бы его потерять из... Из поля своего обоняния? Это трудно как-то назвать покороче.
- Я чую твою львицу. - излишне безразлично для такой хорошей новости буркнул Овод, преодолевая самые последние рубежы этой странной лестницы. Боль в лапах уже не казалось такой болезненной - он с ней свыкся. А путь-то нужно продолжать. Завидев последнюю, Овод был уже готов свернуть туда, куда вёл его искомый запах.

→ вершина плато

Очень часто, когда невезение решает проявить себя в чьей-то жизни, оно делает это по-крупному. Потому не было бы ничего удивительного в том, чтобы счесть жертвой такой грандиозной случайности лежащую на одной из циклопических нерукотворных ступеней некрупную серошкурую львицу… и всё-таки, в данном случае такой вывод являлся бы ошибкой.

Эта несчастная не споткнулась во время прогулки вдоль отвесного обрыва, не подвернула крайне невовремя лапу, не навлекла на себя гнев убийц из кровавого братства Раннатая, и если и приходилась чему-то жертвой, то вовсе не случаю или собственной невнимательности. Как бы ни было сложно вообразить себе такое, но молодая львица по имени Кипанья сама бросилась с высоты. А вот прыжку навстречу смерти и впрямь предшествовало страшное невезенье. Ведь, возвращаясь с добычей в зубах в родное логово, разве ожидаешь застать там другую? Или везенье – услышать перемежающиеся недвусмысленными урчащими звуками горячие признания? Разумеется, нет, и не такого приема ждала утомлённая, но всё же довольная результатами охотничьей вылазки Кипанья. Жизнь с любимым, пусть далеко не простая и полная тягот, казалась ей сущим счастьем – любовь, которой фонтанировало её юное сердце, заставляла закрывать глаза и на выматывающий порой быт, и на участившиеся необъяснимые отлучки супруга, и на призрачный, полувыветрившийся чужой запах на шерсти… Тем страшнее было поверить в то, что так долго отказывалась замечать под самым своим носом. Даже сейчас, лёжа распластанной на едва начавшей нагреваться земле и не имея ни малейшей воли шевельнуться, прозванная Мышью львица не смогла бы точно сказать, от физической боли дрожит её тело, или от сводящей с ума душевной муки. Все мысли серой были об одном – о предательстве и лжи, которыми обернулось её недолгое счастье. Какое-то время – кошка не знала, какое, но Солнце успело преодолеть толику своего пути в небе – она не находила в себе сил изменить это, и заторможенность рассудка ничуть не способствовала тому, чтоб суметь поскорее взять себя в лапы. Но, в конце концов, теплящаяся в чудом уцелевшем теле жизнь взяла своё и, взрёвывая, Кипанья постаралась приподняться на передних лапах, чтобы сесть. Боль в отбитом боку была страшна и заставляла самку морщиться и кривиться, однако, кажется, она не только умудрилась выжила вопреки задуманному, но ещё и не искалечилась. "Что мне делать теперь?" – забрезжившая в отчаявшемся сознании мысль несла новый ужас. Едва ли Кипанья могла судить верно о своём состоянии: она не смыслила в делах исцеления. Она знала лишь то, что ничего не сломала (скорее всего), а её правое плечо, напоровшееся на камень, теперь украшала рана... Причём глубокая и наверняка опасная. Кроме того, повреждённая часть тела распухла, лапа напрочь онемела и не желала повиноваться.

Серошкурая бедолага издала тихое, жалобное нытьё, чувствуя себя окончательно растерянной. Страх за жизнь снова вспыхнул в ней, и столь же быстро угас. Испуганной и никчёмной – вот какой она была. Слабой, глупой, неспособной понять, что делать теперь, неспособной удержать подле себя любимого, недостаточно красивой, недостаточно хорошей... Зачем только Ахейю позволил ей выжить?! Кипанья не могла остановить вереницу полных отвращения к самой себе мыслей и перестать задаваться этим вопросом. С одной стороны, она, должно быть, в глубине души ещё надеялась и хотела жить. С другой же...

"...а нужно ли мне оно? Исцеление?.."

Погруженная в тягостные раздумья Кипанья в немалой мере отрешилась от окружающего мира, из-за чего звук чужого голоса застиг её врасплох. Более спокойный и внимательный к окружающей обстановке зверь непременно заметил бы  чужое присутствие гораздо раньше – но к ней сейчас не относилось ни первое, ни второе. Полные слёз янтарные глаза раненой самки немедленно распахнулись, и она скованным движением обернулась к столь внезапно заявившей о себе пришелице, которой оказалась рыжая, как огонь, львица с глазами цвета вечернего неба. Она была ей незнакома, однако не демонстрировала никаких враждебных намерений; напротив, чужачка с беспокойством осматривала рану на плече серой, в первые мгновения постаравшейся отодвинуться, увеличивая разделяющее их расстояние. Но сей манёвр, благодаря тупой боли в отбитом и кровоточащем плече, у Кипаньи не удался как следует: серая едва не шлёпнулась на землю, сдавленно зашипев от боли, однако, всё же кое-как успела перенести большую часть веса на здоровую конечность. Собственное тело ещё никогда не казалось ей таким тяжёлым.

– Ты в курсе, что у тебя может быть перелом или сильный вывих? Лапа сильно болит? Можешь на неё наступить? Боль в остальном теле не ощущаешь? – Засыпала её вопросами красношкурая, пока Мышь, забито жмурясь, приходила в себя от такого натиска и пыталась сообразить, как ей следует себя вести. Могла ли она доверять этой шумной незнакомке? Та казалась готовой помочь… Да и был ли у раненой Кипаньи выбор? Отказаться от помощи значило остаться здесь, не в силах подняться, и медленно умереть. "А разве не этого я хотела?" – О, меня зовут Магдалена, а тебя? Ты не против, если я тебя немного полечу?

– Моё имя – Кипанья, – Морщась от боли, представилась серошкурая в ответ. Дрожащий и отчего-то виноватый голос звучал как чужой, отметила она про себя с тоской. – Я не…

Серая запнулась, не в состоянии решить: принять ей помощь лекаря или нет. К её колебаниям примешивался жгучий стыд за собственную слабость. Быть может, ей стало бы чуть легче, поделись она с кем-то, готовым выслушать, своими горестями – говорят, это и впрямь приносит облегчение – но какая-то часть её страшилась рассказать о причине творящегося с ней. Под её давлением самка и промямлила что-то вроде: – Спасибо… Магдалена. Но тебе не стоит… помогать мне. – "Да. Так правильнее". – Будет лучше, если ты уйдёшь и забудешь, что видела меня.

Кипанья не успела толком прийти в себя от неожиданной встречи, а синеглазая самка уже вовсю обследовала росшую поблизости зелень, высматривая и ища по запаху подходящие случаю травы. Найдя искомое, она принялась что-то делать с собранными растениями при помощи камней. Раненая только и могла, что непонимающе наблюдать за увлечённой работой кошкой: прежде ей не доводилось видеть, как именно целитель готовит к употреблению лекарства, и на несколько секунд она даже позабыла о тягостных мыслях. Излучаемые Магдаленой бодрость и энергия едва ли не оглушали несколько ошеломлённо следившую за ней серую львицу – но стоило признать, они были заразительны в достаточной мере, чтобы если не передаться пострадавшей, то легко преодолеть её вялое сопротивление попыткам оказания  первой помощи. Вместо ответа на её сбивчивую реплику, отвлёкшаяся от своего дела чужачка вновь приблизилась и неожиданно обхватила серую лапой – да так проворно и быстро, что та не успела избежать контакта.

– Если тебе решили помочь - надо сказать "спасибо" и принять помощь молча, раз уж других слов не найдется. Хорошо? – Настояла Магдалена, пристально глядя в глаза поражённой Мыши. – Я сперва подумала, что тебя столкнули с обрыва, вот только скулишь ты для "жертвы" слишком пессимистично. Давай так... Я лечу тебя, а ты мне душу изливаешь, серая.

Поставив таким образом пациентку перед фактом неотвратимости излечения, огненная вернулась к прерванному делу, попутно осматривая ближайшие окрестности в поисках какого-то иного ингредиента лекарственной смеси. Испытав новый прилив стыда после столь прямой и откровенной отповеди, Кипанья опустила голову. Повинуясь возникшему у неё желанию как-то объясниться, серошкурая чуть слышно заговорила:

– Прости. Я благодарна за твою доброту и старания, Магдалена, но ты могла бы тратить их на кого-то более достойного усилий… Кого-то, кому есть для чего продолжать жить. – Уголки пасти львицы приподнялись в печальной усмешке, ничем не напоминающей выражение веселья. Собравшись с силами, она подняла голову и села ровно – настолько, насколько позволяли ей полыхающее болью плечо и немеющая лапа. – А это, увы, не обо мне. Не после того, как я узнала, что столько времени жила во лжи... И верила, что это и есть моя жизнь.

Когда собеседница заговорила вновь, Кипанья сама не заметила, как прижала к черепу уши. От колких, укоряющих слов этой синеглазой самки её собственные горести отошли далеко на второй план, затменные набиравшим силу едким стыдом. Потери и невообразимые мучения, выпавшие на долю целительницы, легко умаляли то, что довелось перенести серой. И хотя это не могло облегчить душевного упадка раненой кошки, на какое-то время она переключила всё своё внимание на речи рыжей знахарки, во все глаза воззрившись на ту.

– Это же… чудовищно! – так и ахнула Мышь, непроизвольно подаваясь корпусом вперед и глядя на ещё раз подошедшую к ней львицу едва ли не с ужасом. От порывистого движения боль прострелила лапу и у серой вырвался стон, но её пасть так и осталась приоткрытой, а к морде прилипло выражение растерянного сочувствия, быстро смирившееся виной.

– Как ты смогла перенести такое… такое..?

С запозданием Кипанья спохватилась и осеклась, осознавая бестактность своего вопроса. Она попыталась выдавить из себя самые учтивые извинения, на которые только был способен её заторможенный рассудок, но банально не успела: пока она говорила, львица успела наложить лист с травяной смесью на кровоточащее плечо, а затем сунула ей в пасть корешок. Шевельнув челюстями, серая немедля сморщилась, едва удержавшись от того, чтобы выплюнуть лекарство: вкус у него оказался кислым просто до умопомрачения. У неё, непривычной к подобным ощущениям, немедленно свело скулы, и добрый десяток секунд пострадавшая провела крепко жмурясь, а также без особого успеха силясь затолкать, наконец, в глотку весёлый корешок…

…а когда ей это удалось, львица тихо зашипела от боли, с тревогой осматривая рассечённую плоть на своём плече. К некоторому её облегчению, кровь как будто прекращала сочиться из неё, но какой мукой это сопровождалось! Морщась, Кипанья подняла взгляд на свою спасительницу, угроза которой уже не казалась таким уж преувеличением:

– С… с… спасибо!.. Аааах… Уууууй... – больше она не рискнула шевелиться, опасаясь разбередить и без того полыхающее с новой силой ранение. – А оно разве так и должно было… Стать больнее?..

– Перенесла и перенесла, – невозмутимо ответила на её неосторожный вопрос Магдалена, чем привела самку в поистине безграничное изумление. Если изначально Кипанья была ошарашена повестью целительницы, то лёгкость, с которой та рассказывала, по сути, полнейшей незнакомке о горестях её прошлого, напрочь ошеломила её. Одно то, что сейчас по её морде расплылась спокойная улыбка, казалось серой чем-то невероятным. Довелось бы Кипанье услышать с чужих слов, что подобная история может не оставить видимого отпечатка на пережившей такое львице, наверняка она назвала бы рассказчика лжецом – но сейчас живое доказательство такой вероятности стояло перед ней, деловито прикидывая, как будет вернее продолжить лечение.

Отвлёкшись на попытки не возопить от внезапно обострившейся боли в плече, желтоглазая далеко не сразу обратила внимание на растерянность Магды, похоже, ожидавшей отнюдь не такого эффекта от скормленной пациентке травы. Зато она своевременно развернулась на едва уловимый звук чужих шагов, моментально охваченная тревогой… и тотчас страдальчески зашипела, поплатившись за избыточную прыть. К счастью, пришельцем оказался отнюдь не здоровенный одиночка, от которого львицам не стоило бы ждать чего-то хорошего, а всего-навсего безобидный гепард. Убедившись, что угрозы нет, самка позволила себе выдохнуть с облегчением и слегка расслабить враз напрягшиеся мускулы своего поджарого тела. Конечно же, менее крупный и крепкий хищник не рискнет доставлять проблем львицам и тем самым наживать их себе...

– Какого черта тут происходит? – Грубо осведомился приблизившийся к ним гепард, надо полагать, вместо приветствия отвешивая рыжей (и невредимой!!) самке плюху травой. Как ни странно, зверь не был безотлагательно отправлен ею на поля вечной охоты за такое ужасающее нахальство, хотя даже опешившая от столь впечатляющей наглости Кипанья вмиг оправилась от первого шока и неловко занесла в воздух здоровую лапу, на всякий случай готовясь обороняться.

– Что вы себе позволяете?! – Коротко рыкнула она чужаку полным возмущения тоном, дыбя шерсть на загривке. Но самец не просто не подумал обращаться в бегство, спасаясь от львиного гнева – о нет, он драматически сфэйспалмил и, обрушив на голову притихшей знахарки осуждающую тираду, отошел к кусту неподалёку. Только тут до серошкурой стало доходить, что это, видимо, знакомый Магдалены. "Должна же быть какая-то разумная причина тому, что он ещё жив?.." Бросив на красношкурую вопросительный взгляд, она, помедлив, опустила конечность, за что всё это время дрожавшая от напряжения больная лапа была страшно ей признательна.

Ну, наверное.

По ощущениям что так, что этак мука была адской. Впрочем, обалдело наблюдавшая за сконфуженным отступлением Магды перед раздосадованным гепардом Кипанья даже почти не жмурилась. А уж когда она услышала насчет проглоченного корешка сумрачное:

– А трава, что скормила ты ей раньше в большом количестве может вызывать послабляющий эффект! – у неё и вовсе глаза на лоб полезли. Она даже отчасти согласилась с гневом кота, и не стала перечить, когда тот рявкнул ей, указав на принесенные пушистые листочки:

– Чего уставилась? Жуй!

Расправившись с горьковатой зеленью, львица довольно быстро нашла, что обострившаяся боль в её плече теряет силу. Боязливо шевельнув неохотно повиновавшейся лапой и приподняв ту для пробы, она обнаружила, что её почти не тянет скривиться, да и опереться на повреждённую конечность ей удалось без особых усилий.

– Уфф… Кажется, лекарство действует – теперь гораздо легче… Не знаю, как вас отблагодарить! – Морда серошкурой озарилась робкой улыбкой. Пожалуй, теперь она могла передвигаться самостоятельно… Это она и попыталась совершить, сделав ковыляющий шаг к Магдалене и неожиданно заграбастав её вместе с гепардом в удушающие объятия, притискивая к себе.

День был уже в самом разгаре, а Улисс до сих пор не встретился с Магдаленой. Он оставил ее ночью в безопасном месте с едой и водой, удостоверился несколько раз в том, что ни с какой стороны беда придти не должна и, несколько раз обговорив последующий расклад действий, ушел вперед. Дело в том, что они скрывались от банды львов, от которых бежали не так давно. Безопасность сестра для Улисса значила многое, именно поэтому он так трясся над ней, хотя она давно уже была не маленьким львенком.
Улисс ходил из стороны в сторону на том месте, где они должны были встретиться, и размышлял о том, куда дальше держать путь. Несмотря на то, что лев был вход в круги общения банды, он и помыслить не могу в каком месте они могут настигнуть их. За то время, что они прожили бок о бок, самец понял лишь одно - эти ребята никогда не прощают обиды, они уничтожают их источники.
У льва не осталось больше никого, кроме младшей сестры. Ну, Улисс верил в то, что его братья живы и прохлаждаются себе где-нибудь, не о чем не беспокоясь. Но надо быть настоящим лгуном, чтобы сказать, будто бы самец хотел встретиться со своими братьями. За все время жизни Магдалены, лев достаточно неплохо изучил ее, так что прекрасно понимал, что ей захочется остаться со своими братьями. А делить с ними любовь младшей сестры Улисс был действительно не намерен. Эгоист, что тут сказать, но эта борьба за внимание и любовь Магдалены началась у них с самого рождения. Стоило только вспомнить о тех временах, как льва обуяла злость. Не надо думать о том, чего не сможешь исправить. Родителей не вернуть. А они с Магдаленой живут не так уж и ужасно.
Лев в нетерпении махнул хвостом и пошел в обратную сторону. Могло что-то случиться. Вдруг сестра в опасности? Если она, конечно, застряла в каком-нибудь месте и прохлаждалась, придется позлиться на нее. Улисс каждый раз так думал, но стоило ему нахмурить брови и посмотреть на свою рыжую сестренку, в ее голубые глаза, как сразу вся злость куда-то улетучивалась, и Магдалене даже не надо было просить прощения. Если бы не младшая сестра, самец бы ввязался в куда большие неприятности. Хоть Улисс и вел себя так, словно он ни от кого не зависит и ухаживает за своей сестрой, Магдалена тоже часто помогала ему. Например, одергивала его от того, чтобы влезть в новые неприятности, или устроить стычку с какой-нибудь группой львов, которые не так посмотрели на них. Причем во время стычек Улисс не слишком часто и выигрывал, а все потому, что он больше говорит, чем делает. Его конек - доставать и ранить животных словами, а физическая сила не так уж и важна.
Улисс раздраженно шагал вперед, думая лишь о том, что Магдалена застряла с кем-нибудь и трындит, ведь это был лучший из раскладов, приходящих в его голову. И хотя пейзажи льва не интересовали, стоило отметить насколько здесь было красиво. Природа, словно строитель, воздвигла эти каменные плиты, и, если бы самец знал такое понятие как "лестница", то не упустил бы шанс воспользоваться этим словом. Но, увы, это были лишь большие клочки земли, возвышавшиеся друг над другом. Возможно, чуть повыше и была Магдалена.
В общем, весь изнервничавшийся, успевший уже придумать самые разные варианты произошедших событий, лев вдали заприметил впереди рыжую шерсть своей сестры. И сразу помчался туда. Каково же было удивление Улисса, когда он увидел, что Магдалена стоит и разговаривает с гепардом. Она совсем с ума сошла? Он ведь волновался!
- Магдалена, - крикнул самец и быстро преодолел разделявшее их расстояние. - Кто это? - выражение его морды не предвещало ничего хорошего. - Ты забыла, что мы должны были встретиться?

Рыжая навсегда запомнит свою первую раненую, запомнит и сохранит её образ в своей голове, уделяя ей особо место в душе. Почему-то эта сера львица не только сама поднялась духом, но и дух самой Магдалены поднять сумела. Напомнить о потаенной в глубине надежде. Может быть не только брату и сестре удалось выжить? Древние, будьте милостивы.

- Я рада, что ты пойдешь с нами. Мне многому надо научиться, - шептала от волнения Магда, собирая лапами мелкие камушки себе под брюхо, стараясь передать им всё своё волнение, - и будешь мне напоминать о делах. У меня странное чувство, будто я что-то забыла.

О, как же Магда могла забыть о столь важном и местами даже недовольном?

- Магдалена, - крикнул кто-то за её спиной и быстро преодолел разделявшее их расстояние.

- "Упс, вспомнила", - на рыжей морде появилось крайнее выражение отчаяния и желания стать еще одним камушком или черепашкой, лишь бы только избежать братской кары. Особенно, когда она повернулась к Улиссу и увидела насколько тот раздосадован. И что-то затылок заболел.

- Кто это? - выражение морды братца и правда не предвещало ничего хорошего. - Ты забыла, что мы должны были встретиться?

- Что? Нет, нет, нет, нет, - затараторила львица, решив подмазаться к братцу как и раньше, по-детски расфокусировав свои голубые глаза до крайней степени умиления со стороны, на что Магнус, сидящий рядом снова приложил лапу к морде, решив представиться самостоятельно.

- Я - Магнус, - коротко представился пятнистый, смело заглянув в львиные глаза, скрывая в своих привычную насмешку, - лекарь. Твоя сестрица позвала меня с вами путешествовать. Я согласился. Все вопросы к ней.

Рыжую аж перекосило от гепарда-стрелочника, но выходить из ситуации надо было, пока братец из себя не вышел и криком своим всю саванну не перепугал. Она снова потопталась на месте, мотнула мордой и села перед Улиссом на круп, готовясь заранее по ушам получать.

- Помнишь того гепарда-старика? Так вот, Магнус - его сын и он еще более опытный лекарь, чем его отец. Помог мне вылечить упавшую с камней львицу и мы немного заговорились и я... Ну забыла я про нашу встречу, Улисс, - призналась самка под суровым взглядом родственника, вильнув хвостом от волнения и напряжения, - мне редко удается завести знакомства с нашими вечными скитаниями, сам же понимаешь. И не ворчи на меня, за ухо укушу!

А уши Магда кусать и правда любила. Конечно, больше всего она любила уши Ксавьена, но о мертвой родне при старшем брате лучше было не говорить. Он еще винит себя, да и всегда винить будет. Этот груз нести только ему, а Магдалена могла лишь поддерживать его и разбавлять угрюмость и волнение своими выходками. Впрыскивать в кровь братца свою шиложопность и вовремя давать деру от его негодования.

- Итак, догонялки? - боднув плечом льва, делая к нему пару шагов, рыжая бестия от нетерпения снова начала прыгать на месте, как заправский львенок дергая хвостом, - догоняй же меня, Улисс-Шмулисс!

И Магнус снова лапу от морды отодрать не может, стараясь не ржать в голос. Он с этими львами знаком всего ничего, а ему уже почему-то этого "Шмулисса" жалко. И он пожалеет его, возможно, потом. Сейчас новоявленный член львиной команды дал деру за своей ученицей-сопартийкой, оставляя за лапами своими пыль и мелкие камешки. И куда рыжая полетела?

Луга, через Выносливость.

Отредактировано Магдалена (26 Апр 2016 20:55:48)

<— Долина горячих сердец

- Я устала... – протянула львица, на месте падая на живот, больно ударившись подбородком об землю. Застонав, она перевернулась на бок, показательно прикрыв один глаз, говоря, что не двинется с места ну вот ни за что на свете. Она действительно устала от столь долгого перехода: лапы ныли, спина болела, да и откровенно хотелось спать. Хазар, заметив, что подруга где-то там пропала, вернулся и спланировал на землю у самой ее морды. – Пить хочу. И спать. Не пойду больше никуда, все.

- Но мы не можем остаться... здесь, - распушился пернатый, оглядывая каменные ступени. Большие и маленькие, пологие и нет. Он тут никогда не был, как и львица, поэтому старался не улетать от нее слишком далеко, лишь изредка поднимался выше в воздух, чтобы оглядеть обстановку, и снова спускался. – Пойдем, Рена, не капризничай, - ушастый птиц ласково пощипал ее за щеку, тихонько ухая, призывая встать. Та и не думала двигаться, притворившись коричневым камушком. – Рена.

- Не пойду... – простонала львица и махнула лапой, переворачиваясь на другой бок. Захотелось вот ей подурачиться прямо сейчас и не минутой позже. Шмыгнув носом, она дунула другу в мордочку, заставив того недовольно распушится и заворчать, как старого деда. Ренита засмеялась, дунув на сову снова. – Ты такой смешной, когда бурчишь! Иди сюда, я тебя обниму!

- Что?..

Но поздно... Рена сцапала лапой птицу и, прижав того к груди, лизнула в макушку. Хазар недовольно заухал, пытаясь выбраться из хватки, но, увы, ничего не выходило. В конце концов, куда уж там, махонькой птички из-под такой лапы было выбраться просто невозможно. Пришлось повиноваться и терпеть вылизывание головы. Бедные перья!

- Тише!

- Не-а.

- Рена, тихо! – зашипел Хазар, все-таки выбравшись из-под лапы. Львица надув щеки, брякнулась обратно, вновь притворяясь камушком. Теперь она точно раздумала вставать и куда-либо идти. – Ты слышала голоса?

- Ничего я не слышала, дед старый, - не двигаясь, буркнула та. – Мы одни тут и...

Она резко замолчала. Нет, они были тут не одни – носа коснулся запах постороннего льва, который был совсем рядом. Заигравшись, Рена не почувствовала его раньше, а сейчас, перевернувшись на живот, замерла, прижимая уши к голове. Вокруг были кусты, может быть ее не заметят и пройдут мимо?.. Хотелось на это надеется.

- Покажись, или уходи, пока можешь!

- Шень? – шепотом позвала Рена, вскинув голову. Конечно это он, голос отца она ни с каким другим никогда не спутает. Сорвавшись с места, подросток кинулась вперед, снесла нафиг куст с корнями и выпрыгнула как раз на льва. – ПАПА! Папочка, дай я тебя обниму! Как же я скучала по тебе! Ты даже не изменился, все такой же большой и серый! Я так сильно скучала, давай больше не будем расставаться? Ты ведь не уйдешь больше? Почему с Севера ушел? А сейчас ты куда?

Продолжала засыпать вопросами отца Ренита, мордой тыкаясь ему в густую гриву, успела уже пару раз ласково подергать за ухо, пролезла между передних лап, вылезла сбоку, проверяя Шенью со всех сторон.

Хвостик зудел и грозился показать миру синяк от зубов Шенью, а вот хозяйка хвостика мяла передними лапами землю, ерзая попой по траве, лупая большими серыми глазами, глядя на отца и не верила, что спустя столько времени он сидит перед ней, живой и здоровый. Пускай отчасти хмурый, но он никогда веселостью не отличался. Ничего, Рена это быстро исправит.

- Никого я не убивала и никто не трогал меня, - почти обиженно отфыркнулась подросток, сморщив черный носик. Хотела еще добавить кое-что про еще одного старого  ворчливого деда, пусть и без оперения, как шершавый язык серого льва снова прошелся по ее лбу. И вот как тут ворчать можно? Прижав уши к голове, тыкнулась ему носиком в край гривы. – Я очень скучала, пап, правда.

Потом он сам, будто следуя примеру Рены, стал обходить ее по кругу, рассматривая каждый изгиб. За эти недели она определенно подросла, вытянулась, немного похудела... В определенных местах. Подростковые черты медленно исчезали, преобразовывая львичку во взрослую молодую львицу. Тело ее менялось, а вот ум и шило, увы, оставались прежними. Правда, что-то в выражении морды отца ей не нравилось. Чем больше он смотрел на нее, тем сильнее хмурился и щурился.

- Искренне надеюсь, но не стану в ближайшие луны дедом.

Рена так на попу и села. Образно говоря.

- Шееень! – краснея и снова прижимая уши к голове, вжала голову в плечи. Святые предки, ну было там один раз, было кое-что, но кто же знал, что у серого льва локатор в затылке на подобные вещи стоит и пищит. Вот и львица не знала. Но решила притворится коричневой тумбочкой от греха подальше. – Откуда такие мысли?.. Я вообще еще не...

Но ее слова прервал совиный писк. Пернатый на всей скорости влетел ей между лап и врезался в живот, забиваясь под шерсть. Ренита, подняв лапу, посмотрела на перепуганного друга, а потом подняла суровый взгляд на Хаябусу.

- Ощипаю, - пообещала она соколу, закрывая лапой сову, который вжался ей в пушистый пузик клювом и попой к незнакомцам. – Это мой друг. Его зовут Хазар. А вот Хаябуса его очень сильно напугал. – И снова суровый взгляд, который ну очень умилительно смотрится на мордочке львицы. Да что там, даже этот серый угрюмый пучок перьев она рада была видеть.

Ренита почти задохнулась от возмущения, распушилась бордово-коричневым комком шерсти и сморщилась так сильно, что это скорее смешно  стало, а не угрожающе. Те почти забытые воспоминания в Оазисе, когда, будучи совсем еще ничего не знающим и непонимающим ребенком, подросток попой крутила перед мордой приемного отца, умом своим и не подозревая, что творит. О, ну это же Шень, он не только изъяснил все в подробностях, но еще и пообещал на практике продемонстрировать, если она, Ренита, попу свою не утихомирит. После такой «лекции» самочка вообще заверила себя, что такие «весенние побегушки» со всеми вытекающими из них последствиями не для нее и вообще фу на них.

Да что там, она уже и Шеню хотела все это озвучить, но вдруг земля под ее лапами задрожала и, кажется, словно сдвинулась по своей траектории из-под львицы. Ситуацию очень сильно усугубляла наступившая ночь, темнота и тусклые ранние звезды, поэтому становилось еще страшнее. К горлу подступала истерика, гул стоял в ушах и вокруг, лапы окаменели и подкосились, но упасть Рене не дали... почти. Острые зубы схватили за загривок, не больно, а скорее по обыкновению привычно, как родители всегда таскают котят в пасти, и силком тащат туда, куда им нужно. Вот и затащили Рениту туда, куда было нужно - под себя, прикрывая свои брюхом и черной гривой. Самка уже явно была крупновата для подобного рода укрытий, но выбираться оттуда не спешила, свернулась, поджав под себя хвост и лапы, прижимая к себе еще и дрожащую сову. Да, птиц едва линять не начал, потеряв парочку перьев.

Под Шенью было тепло, но Рена спиной ощущала его внезапное напряжение, оттого и сама боялась сильнее, робко вытащив из-под темной гривы черный маленький нос. Чихнула и тут же заныкалась обратно.

- ...живых не видел, но на вершине плато двое молодых львов, слишком молодых, я бы сказал. Я видел их среди львов в Долине. Видимо, задницей чувствовали, что драть надо.

Ренита вздрогнула, пропуская дальнейшие слова льва мимо ушей и его «потягушки». Пискнув, когда брюхо льва придавило ее к земле, выпустила из-под лап Хазара, который весь взъерошенный выполз наружу, оглядывая затихшую землю. Львичка и сама была бы не против выползти, но под матерным львом чувствовала себя спокойно, ведь запах страха все еще витал в воздухе, да и сердце испуганно вырывалось из груди, даже если логически предположить, что лавина сошла и тут уж их точно не достает. Тем не менее, лучше тут отсидеться, в тепле и относительной безопасности. Правда, отсиживаться план резко поменялся, когда до подростка, наконец, дошло. Не выжил никто? Совсем?..

- Шень... - тихо проговорила Ренита, робко выползая из-под Шеня, но не отползая слишком далеко, ее задние лапы все еще находились между его передних лап. Сглотнув, повернула и подняла голову, - не может ведь быть, чтобы все погибли... А как же, - она содрогнулась и прижала уши к голове, - как же Эль? Ты же отправился на Север за ней, а сейчас ее нет... Давай... Давай вернемся, поищем, может быть она еще жива...

Ренита начинала паниковать. Не то, чтобы подросток успела безмерно полюбить Эль, но песочная львица в свое время спасла ее, буквально вытащила с того света, и бросать ее вот так, погребенную под снегом и без единой возможности на спасение, было... Слишком. Нужно сделать хоть что-то, хоть попытаться организовать поиск, но... Однако снова подняв голову на приемного отца, едва сдержала слезы. На серой морде не было и намека на какие-то действия или какую-то панику, только холод и темное спокойствие.

- Пап... Что случилось?.. Ты ведь должен был быть там, вместе с Эль и тем светлым вожаком... - она говорила тихо и неуверенно, все ниже и ниже прижимая голову к земле, пока просто не легла от страха в ногах Шенью. Он ушел оттуда, но почему? Что произошло за этот месяц их разлуки?..

Ренита поняла, что зря пришла сюда ровно в тот момент, когда услышала рык. Полный злобы рык Шенью в свою сторону, заставляя пригвоздиться к земле и плотно прижать уши к голове. Мелкие капли дождя падали ей на макушку и спину, но львица не обращала на это ни малейшего внимания, стеклянным взглядом прожигая льва. Она впервые видела его таким, впервые он зарычал на нее настолько зло и яростно, в первый раз за всю свою недолгую жизнь Ренита всерьез испугалась его.

Но совсем скоро страх перешел в боль. В обиду и боль, которая подкатывала к горлу, заставляя набухать на глазах слезы и исходить дрожью во всем теле.

- Хочешь поиграть в спасателей? Вперед и с песней, а я и с места не сдвинусь ради очередных нахлебников. С меня хватило за последний год, - рычит, рявкает Шенью, будто бы это копилось внутри как раз весь этот год. Ренита горько всхлипнула. Крупные слезы покатились по пушистым темным щекам, падая на лапы львички, тут же впитываясь в шерсть. В груди у нее все сжалось и заболело от слов любимого приемного отца.

Несколько раз шмыгнув носом, пытаясь успокоить истерику, неуверенно встала на полусогнутые лапы и, все еще прижимая уши к голове, посмотрела на льва. Нижняя губа подростка дрожала, белая пелена от слез заволокла зрение, точно густой противный туман. Но унять слезы она не могла, как и жгучую боль в груди, разрывающую ей грудную клетку и вырываясь наружу в виде соленых капель влаги и тихого писка.

- Вот, значит, как ты думаешь... Вот как считаешь... – она снова шмыгнула носом, утирая лапой щеку, но новые слезы снова сделали ее влажной. – Я сама была на месте тех львят, сама умирала от голода в пустыне, но мне помогли – ты и Эль. Ты помог мне. Мы были вместе почти полгода – половину моей жизни. Я привязалась к тебе, полюбила тебя как родного отца, а ты... ты... – Ренита уже не могла говорить, буквально задыхаясь в собственных слезах и взявшей вверх над разумом истерики. Она плакала в голос, начиная заикаться и дрожать. – Раз ты считаешь меня нахлебницей, раз сожалеешь, что воспитывал и учил столько времени... Лучше бы ты бросил меня одну после ухода Эль в Оазисе, а не строил из себя отца, которым быть не хотел. Лучше бы позволил умереть тогда, чем убивал такими словами сейчас...

Ее сердце просто разрывалось от боли. Еще никто и никогда не делал ей настолько больно, что хотелось выть от бессилия и обиды, от осознания того, что ты столько времени блуждала во тьме и незнании. Куда делось все отцовское тепло? Утонуло в черном взгляде и ненавистном рыке. Зажмурившись, Ренита отвернула голову и впилась когтями в землю, сглатывая горькую вязкую слюну.

- У меня никого не осталось, кроме тебя, - тихо, почти шепотом сказала она. Всхлипнула, но посмотреть на Шенью больше не решилась, итак едва могла дышать. - Так я думала еще сегодня утром. Спасибо тебе за все, что ты для меня сделал, Шень. Спасибо, что вырастил и поднял на лапы... Больше ты меня не увидишь, пожалуй, это лучшая благодарность, которую я могу предоставить. Отныне никаких нахлебников на твоей шее сидеть не будет. Оставайся наедине со своей гордостью и эгоизмом...

Снова горько заплакав, на этот раз даже не думая сдерживаться, резко развернулась и помчалась в противоположную сторону, скрываясь в темноте, как можно дальше, чтобы нос забыл запах отца, чтобы глаза избавились от образа, чтобы уши позабыли голос. Пусть и боль в груди никогда не пройдет.

Рядом появилась светлая крылатая тень, взволновано ухая в ночь, но львица не обратила на это внимание. Она просто мчалась прочь.

–→ Вершина плато