→ Долина горячих сердец → Усыпальница → Долина горячих сердец

Я не был готов к подобному, пусть был рожден в объятиях хладного Севера и вскормлен ледяным молоком Королевы ночи. Я не был готов лицезреть всё то, что давно оставил за своей белой спиной, в чью сторону доносился крик отца, полный темного проклятия. Я не был готов вернуться туда, где животные страдают от лап последователей моего отца и его приказов. Я не был готов тащить на своей спине тела убитых матерей, чьи дети теперь наверняка будут смотреть на меня с ненавистью. Нужен ли я здесь? Сыну, ненавидящему меня и его соплеменникам, выросшим на сказках о подобных мне.

Вздыхаю, чувствуя на спине груз тела Сури, чьё имя узнал лишь после её гибели и хмурюсь, вспоминая шакалов, что рыскали вокруг тел медведя в тот момент, когда львы покинули место бойни, а мы с Пичем несли в усыпальницу еще теплое тело Мунаш. Сури же уже холодна, точно лед. Если бы я не пришел вовремя - эти гады могли сожрать львицу или оттащить к землям Ходоков, устроив из её тела очередную дань суровым богам. Было бы печально ранить душу молодой матери и не позволить ей переступить черту миров, как то подобает у северян. Она славно сражалась и достойна славной жизни после смерти.

- Ты хочешь похоронить их достойно? - Пич чуть позади прихрамывает и пытается не шипеть на привкус крови, что витал вокруг и оседал на языке железным привкусом. - Ирония какая, хоронить тех, чьи жизни забрали слуги твоего отца.

Тихо лишь рыкнул в ответ и неуклюже повернул голову к старому другу, осуждающе буравя ледяным взором. Итак мысленно себя грызу, а тут еще и этот, местами пятнистый решил в философию удариться. Вовремя, ничего не скажешь. Продолжив свой путь к усыпальнице, уже протоптанный, изрек со вздохом:

- Пусть этим займется их прайд, мне лучше не появляться у них на глазах, пока траур не спадет с морд и мысли не очистятся от склизкого тумана мести, Пич. Нам ли не знать на что способен отравленный местью ум? Я не хочу еще больше боли для Ивара, он не должен разрываться между отцом и подданными.

"Если вообще стал бы".

Переступив порог усыпальницы, ступив лапами на заснеженный у входа лед, я максимально осторожно уложил тело Сури подле Мунаш, лишь пройдя немного вглубь. Жизнь покинула их тела глубокой ночью, но души еще рядом, я словно бы могу почувствовать вокруг этот горький холод матерей, оставивших детей без любви и опоры. Хотели бы они упокоиться? Наверняка, но вот оставлять детей на растерзание суровому северу? Хмыкнул, понимая, что слишком сильно пытаюсь прощупать души, коих более никогда не увижу и не услышу чутьем шамана.

Надо было привести себя в порядок, но вокруг был лишь снег и холод, идти обратно к воде совершенно не хотелось. Словно бы читая мои мысли, Пич задумчиво кивнул в сторону тропки, ведущей к богороще. Он и сам был не чище меня, а еще задняя лапа не давала пятнистому другу покоя, мешая уверенно ступать за мной. Удар о камень во время драки продолжает давать о себе знать даже с наступлением утра и первых лучей едва теплого солнца. Северного солнца.

- Пойдем старик, - он зевнул и потянулся, - там наверняка будет речушка с водой, там и приведем тебя в порядок.

Я лишь молча пошел рядом с ним, прокручивая в голове тех шакалов и их возможный отчет отцу. Чем будет грозить убитый медведь прайду моего сына? Как мне уберечь Ивара и Шантэ? Если жизнь сына будет стоить жизни отца, то у меня просто нет выхода.

→ Богороща.

Великий чертог——→>>
Выйдя из пещеры, Шантэ заметила первые лучи солнца, поблескивающие в кучках снега, еще оставшихся лежать на сырой земле с минувшей роковой ночи. Несправедливо, наверно, было то, что Леди Севера все еще живет, стоит на этой земле и смотрит на восходящее солнце. Она видит этот мир, она чувствует его дыхание. Она может любить, может испытывать страх, может грустить, а Сури и Мунаш – не могут.

«Может быть, им там лучше?», - спрашивает королева Шантэ, вскидывая голову и щурясь от ярких лучей, пробивающихся сквозь тучи. Ее ноздри шевелятся, вдыхая свежий утренний запах, наполняющий грудь. Она чувствует, как бьется сердце. Она чувствует жизнь.

Траин шел впереди. За ним шли детеныши, лишившиеся своих матерей, рядом с ними – королева севера, а после уже все остальные, кто желал проститься с павшими охотницами. Как всегда, по-свойски сурово, львица шикала на львят, чтобы не отбивались от общей массы, чтобы следили и поддерживали друг друга по дороге. Так их небольшая процессия добралась до ледяной усыпальницы, где теперь Братство будет хоронить членов своей семьи.

Король севера на какой-то миг остановился. Шантэ не видела его морды, но знала, что в его глазах отражается боль и вина за все произошедшее. Он мешкает, потому что не может простить себе то, что случилось с Мунаш и Сури; львица тихо касается носом бока самца, пытаясь его приободрить.

Шантэ переступает порог усыпальницы, и глаза ее расширяются от удивления, а дыхание застывает в воздухе. Каждый скрип когтей по льду был слышен, каждый взгляд льва был отражен в стенах. Это была покойная пещера мертвых северян, где уже очень долгое время никого не хоронили. Теперь ледяная усыпальница пополнится новыми львицами, которые, наверно, отправятся в Вальхаллу. Конунг Фаер всегда говорил, что попасть воину туда – великая честь, потому что там свою добычу разделит с ним сам Один. А если Мунаш и Сури все же верили в Айхею… что же, быть может, им найдется место рядом с Великими Королями прошлого?

Самка проходит дальше, останавливает детей рядом с собой и смотрит прямо на ледяные постаменты, где совсем рядом, словно грея друг друга, лежали тела двух львиц. Шантэ была благодарна тому, кто отмыл охотниц и привел их в надлежащий вид; так подобает им уйти в мир иной.

- Будьте сильными, - тихо сказала Шантэ детенышам и Киллиану, остановив их на полпути к мертвым телам львиц. Она не видела эмоции, изображенные на мордах Мунаш и Сури, но надеялась, что они спокойны и умиротворены сейчас, - ваши матери будут всегда присматривать с вами. Всегда.

Шантэ даже не предполагала, что погребение будет проводить ее возлюбленный. Львица не знала, что он может обладать подобным умением, но коль его отец – Белых Ходок, то оно и было предсказуемо. Лев это делал впервые в жизни, поэтому не обошлось без помощи Айвора, но Шантэ готова была поддержать любимого в любую секунду, а пока она стояла рядом с детьми и, по возможности, мягко приобнимала каждого, пытаясь дать понять, что они не остались одни и что их никто не бросит.

Шантэ не винила себя в том, что Мунаш и Сури ушли из жизни. Она думала о том, что теперь стоит возложить настоящую ответственность на свои плечи и воспитать сирот сильными и крепкими львами и львицами, которые точно защитят своих родных и себя в том числе.
 
Но ее мысли прервал Король Севера. Слова эхом разлетались по всей усыпальнице – это начался обряд. Шантэ опустила голову, прикрыла глаза – она была далека от этих шаманских штучек, потому что слыла воином и охотницей. Но, несмотря на это, после того, как Траин затянул песню, самка прекрасно чувствовала два потока ветра – холодный и горячий, которые проносились мимо нее прямиком к детям.

Прощаться всегда было тяжело. Лапы задрожали, в сердце образовался камень, поэтому Леди Севера покачала головой, чувствуя, как щиплет ее глаза. Ей стало жаль детей, ей стало жаль львиц, поэтому ей, суровой королеве, тоже пришлось пролить сегодня слезы. Семья для Шантэ всегда стояла на первом месте, поэтому больше всего на свете она всегда боялась потерять хотя бы одного члена из своей семьи.
Мунаш и Сури давно были членами ее маленького прайда.

Голос короля спокойно затих в стенах усыпальницы, а Айвор уложил на постаменты травы, в которых была заключена неведомая Шантэ сила.

– Покойтесь с миром.
- Resten i fred

Самка ушла не сразу: постояла немного, чтобы отдать уважение своим соплеменницам. Ей было нелегко, потому что на похоронах она присутствовала впервые: сложно было понять как себя вести и что предпринимать.
А потом накатила слабость. Львица вздохнула, тряхнула головой и вытерла лапой слезы. Она чувствовала, что ей необходимо было выйти, поэтому Леди Севера нашла глазами Элику и попросила присмотреть за детенышами, а потом медленно, словно пантера, скользнула к выходу из усыпальницы.

Она первым делом отправилась в Богорощу. Ей хотелось успокоить себя, а лучше, чем то место ей было не найти.
——-→>>Богороща

—— Великий чертог

До этого дня Люциан думал, что первый обряд, который проведёт Братство, будет свадьба. Закономерное торжество давно маячило на горизонте. Все провожали взглядами короля и королеву, но молчали о чужом продолжении рода. Молчали в лицо, но за спинами болтливые женщины давно разносили молву и сплетни. Порядочный и добрый лев не брал в жёны свою фаворитку. И детей нет, ни одного наследника. Ночь показала, что жизни хрупкие и короткие. Никто из них не бессмертен.

Люциан тряхнул гривой. На выходе из логова он остановился, поразмыслил. Младшим детям незачем смотреть на растерзанные тела и смерть. Этого добра хватит в их жизни.

- Вы остаётесь, - он указал младшему выводку на няньку. Люциан впервые пожалел, что в логове нет Гаррета. Он отлично справлялся с детьми. Самец хотел предложить жене остаться с ними, но увидел старшую дочь, которая не торопилась присоединяться к общему траурному шествию. Он понимал её нежелание смотреть на мёртвых. – Маргери, - окликнув дочь, лев дождался её реакции, - присмотри за братом и сёстрами. Идти с нами нет нужды, если ты не хочешь.

Жгучего желания запротестовать против необходимости торчать в логове, когда остальные уходят, серый не заметил. Вот удивительно, да?

Он не препятствовал желанию старших детей сопроводить их друга до усыпальницы. Вместе с женой Люциан пошёл в конце цепочки, предварительно попросив своего фамильяра присмотреть за логовом и доложить, если что-то пойдёт не так. Они оставляли логово со стариками и детьми без присмотра старших и воинов. Немногие остались, что порождало беспокойство самца. Люциан старался не выказывать опасений, чтобы лишний раз не волновать Элику и детей.

Похороны будили воспоминания, которые он хотел забыть и оставить в прошлом. Люциан не торопился оказаться в первом ряду, чтобы лучше рассмотреть обряд. Он его знал, дважды становился свидетелем погребения и не хотел повторять опыт. Он остановился рядом с Эликой, касаясь её бока, чтобы она могла опереться на него или прижаться, если захочет унять грусть или почувствовать, что он рядом и она может на него положиться.

Люциан смотрел на мёртвых самок и их детей, а вспоминал погибшую жену и детей. Он ушёл с земель прайда Фаера, чтобы оставить их в прошлом и забыть, но первая смерть на Севере напомнила об утрате. Внутри как цепь с шипами поселилась; кто-то её натянул, и она сжала все органы, медленно пронзая и разрезая их, продолжая агонию. Он очнулся, когда обряд закончился и к ним обратилась королевы.

Люциан посмотрел на детей Мунаш.

- Нам подкидывают детей, потому что у нас своих не счесть? – Люциан понимал, что сироты нуждаются в родительской опеке, а он и Элика – оба родители с опытом и детьми одногодками, но в понимании серого это повод не подкидывать им дополнительную ораву детей. Со своими бы справиться.

Самец поднял взгляд на короля. Уследит за новой ответственностью сам или им нужно присматривать за чужими детёнышами и каждого рыдающего тащить в логово, когда им надоест жаться к холодеющему телу матери? Люциан чувствовал себя некомфортно рядом с мёртвыми самками и их детьми. Он хотел вернуться к своим детям, чтобы убедиться – им ничего не угрожает в их отсутствие, но понимал, что не может одновременно находиться в логове и следить за детьми Мунаш.

Свои дороже.

- Здесь холодно. Ты можешь заболеть, - Люциан ощутил холодный воздух, закрадывающийся под шкуру и вымораживающий изнутри. Живым здесь не место. – Пойдём.

—– Великий чертог

Хоть отец и разрешил остаться в логове, Луис все-таки решился пойти на первое в его жизни траурное мероприятие. Он же обещал маме быть сильным… он будет стараться изо всех сил. 

Ступая немного позади своей семьи, Луис не мог оторвать взгляд от его фигуры Люциана, веющей силой и внутренней уверенностью. Будет ли он когда-нибудь выглядеть так же? Сможет ли похвастаться такой гордой статью, в любой ситуации, даже самой неожиданно-пугающей, излучать спокойствие и мудрость? Или вдохновлять своим примером других, даруя смысл существования и веру тем, кто этого не имел? Ответ на эти вопросы сможет дать лишь время, а пока он был лишь наивным подростком, находящимся в самом начале своего пути. Тощий хвостик робко качнулся из стороны в сторону, но стоило процессии добраться до усыпальницы, испуганно прижался к животу.

Взволнованные глаза Луиса были устремлены на то место, где лежали тела. Мама Киллиана, тетя Сури… а другую львицу он знал плохо, но пару раз пересекался с ее детьми, которые в одночасье тоже остались сиротами.  Хоть Киллиан и был жутким задирой, но такого горя Луис не пожелал бы даже самому злейшему врагу. Лимонный невольно представил, что чувствовал друг Луриана, и по телу пробежала леденящая дрожь. А то, о чем Луис подумал дальше, заставило его оцепенеть, а глаза львенка округлились от ужаса.

Они ведь точно умерли не своей смертью. Кто-то убивал их хладнокровно и безжалостно, не колеблясь ни мгновения, словно они не были подопечными великого Одина, а лишь очередной добычей хищника. Их, чудесных львиц, которые были так добры и внимательны к непоседливым львятам, искренне беспокоились за их сохранность, своих и чужих. Которые в принципе не были способны сделать что-либо плохое, и уж тем более заслужить такую кару. Да, подросток знал, что живет в мире столь же суровом, как и северные законы, и не питал иллюзий по этому поводу: ситуации, в которых лев погибал в поединке за то или иное право или же при защите своего семейства, нельзя было предотвратить. Но чтобы вот так... Чудовищно и мерзко, перед ликом великих Богов и с их молчаливого согласия? За что?

- Как... - сипло выдохнул Луис, не различая звуков собственного голоса. - Как в мире может существовать подобная жестокость?

И, словно очнувшись от оцепенения и внезапно вспомнив, кто он и что тут делает, в ужасе подпрыгнул на месте. Казалось, рыдания душили его изнутри, вот-вот грозясь вылиться в полноценную истерику.

Все оказалось так странно и горько - еще утром прошлого дня Луис был полностью уверен, что наконец обрел свой дом и новый прайд, что его окружат друзья и товарищи, которые всегда будут рядом.  Однако теперь, заглянув за маску, скрывающую истинное лицо жестокого Севера, подросток понял, что заснеженные земли не гарантируют безопасность никому из них. Казалось, от его хваленого самоконтроля не осталось и следа. Сейчас он выглядел тем, кем и являлсяпо сути - запуганным потерянным ребенком, единственным отчаянным желанием которого было как можно скорее оказаться в уютном логове рядом с мамой, рядом с которой можно забыть обо всем: о вопиющей несправедливости, необоснованной жестокости и всего того зла, что окружало их.

Какая-то неведомая сила, часть ее существа, влекла к месту последнего пристанища двух уважаемых охотниц и матерей. Хотя бы на мгновение прижаться к тете Сури, попрощаться...

Кап. Кап!

Оказывается, он плакал. Слезы медленно стекали по мордочке и разбивались о пол. Сморгнув их, львенок кинул тоскливый взгляд в том направлении, где должны были покоиться тела.

Спасибо вам  за все , тетя Сури и тетя Мунаш, спасибо, спасибо, спасибо!..

Не смотря на все, светлый образ богов для Луиса померк навсегда.

Отредактировано Луис (11 Апр 2018 01:32:08)

← Великий чертог.

Весь путь к усыпальнице Мирай шла рядом с Киллианом, так и не отважившись его покинуть в таком плачевном состоянии и присоединиться к своей семье. Ей было страшно в этом жутком, совершенно новом для неё месте (до этого дня её не пускали в это место, считая слишком юной, да и смерти до сего дня она не знала). Вновь появилось желание уткнуться кому-то в шкуру, лишь бы не видеть заплаканные глаза соплеменников, не слышать детских всхлипов и не чувствовать запах смерти. Киллиан вряд ли бы обрадуется, если его подруга начнёт тыкаться ему в плечо, а подойти к членам своей семьи в такой момент она просто не могла. Это равносильно предательству – вот как считала синеглазая упрямица. Теперь она – его семья, и должна в этот час проявить всю свою храбрость и силу, что есть в её хрупком тельце. Самка села возле Киллиана, плотно обвив своим хвостом изящные лапки, тем самым пытаясь угомонить своё бешено стучащее сердце. Она ничего не говорила друга, да и разве должна была что-то ему сказать? С той ночи она не проронила ни слова, боясь тем самым затронуть его ещё незажившую рану. 

«Да и разве заживают такие раны?» – саму себя спросила львица, поёжившись от холода. Здесь было тихо, настолько, что можно было услышать чужое дыхание, чужие шаги и шёпот. Вообще, Мирай давно привыкла к тишине (например, когда детёныши уходили играть в другое место), но почему-то сейчас тишина напрягала, пугала юную львицу. Казалось, что как только все замолкнут и станет настолько тихо, что она будет слышать стук собственного сердца, то она просто сойдёт с ума.

Подошедшая Леди Севера, что начала говорить с детёнышами погибших львиц (соответственно, и с Киллианом, подле которого сидела Мирай) немного разрядила эту угнетающую атмосферу. Её слова согрели душу подростка, заставив её слабо улыбнуться своей правительнице. Она была рада, что Шантэ действительно есть дело до жителей братства, коим она правит. Разве можно желать о лучшей правительнице? Её присутствие смогло успокоить Мирай, перестать её ёжиться и искать себе место. У самки было ощущение, будто подле них сидела не суровая правительница этих земель, а старая подруга, с которой всегда можно посплетничать, поделиться тайнами и спрятаться за её спиной. Нет, даже больше – сейчас Мирай видела в ней мать. Мать, готовую прижать к своей груди, если будет страшно и одиноко. Мать, готовую разделить радость и печаль со своими детьми – жителями братства. Интересно, а что чувствует Киллиан, видя Леди Севера рядом с собой? Мирай осторожно, словно боясь рассердить своего друга, подняла на него глаза, при этом не поворачивая головы. Она ожидала увидеть всё: ярость из-за своего бессилия, отчаяние, печаль, но не безразличие. По крайней мере сначала ей так показалось. Киллиан просто смотрел куда-то вперёд, сначала Мирай посчитала, что он следит за действиями Лорда, но потом она осознала, что он просто борется со своими эмоциями, уставившись в пустоту. В его тёмно-карих глазах Мирай видела боль, но не была уверенна, что сейчас она в полной мере способна понять, что он чувствует. Возможно, она просто себя накручивает и он уже смирился с потерей матери. Мирай повернулась к Лорду Севера, расслабив хвост. Кончик её хвоста несмело коснулся лапы друга, как бы напоминая ему, что она рядом, что он не один.

А потом Траин запел. Его пение заставило Мирай снова поёжиться, она вздохнула, чувствуя непривычные ощущения. И только сейчас решилась взглянуть на тела львиц, правда тут же зажмурившись, вздрогнув. Боль и воспоминания с новой силой нахлынула на неё. Конечно, Мирай в силу своего характера любила всех сопрайдовцев без исключения, но всё-таки Сури была ей ближе. Пусть она мало общалась с этой мудрой львицей, но Сури никогда не желала ей зла. Она всегда улыбалась и поддерживала каждого, и в этом Мирай старалась походить на неё. Увидев Сури, ей казалось, что это не Киллиан потерял мать, а она. Элика…Она бы не справилась с её смертью. Не смогла бы смириться, продолжала бы звать, как потерянный львёнок, при этом прекрасно осознавая, что никто не откликнется на её зов. Никто больше не посмотрит с такой же любовью и заботой, никто так сильно не прижмёт к своей груди – вот что ожидало её, если мать уйдёт в мир иной. От представленной картины по шерсти Мирай пробежались мурашки, она вжала голову в плечи, выпустив коготки. Невольно по щекам снова покатились слёзы, как бы она не старалась их сдержать. Было тяжело, больно, хотелось разрыдаться, но она лишь дрожала мелкой дрожью, продолжая слушать голос короля. Она не должна больше допустить смерти, тем более члена своей семьи. Но потом ей неожиданно стало легче. Будто…будто кто-то находился рядом, кто-то настолько чистый, тёплый и беззлобный, что она снова расслабилась, прикрыв глаза.

– Покойтесь с миром.

Эти слова слетели с её уст почти машинально. Она отпустила их души, и теперь на сердце ей стало легко. Таких бравых воительниц непременно примут в Вальхаллу, в этом Мирай была просто уверенна. Они отведают пищу с Одином и будут счастливы – с этими мыслями самка открыла свои заплаканные синие глаза, но теперь уже с лёгкой, усталой улыбкой. Львы уже стали расходиться, а она всё глядела куда-то вдаль, погрузившись в мысли о Вальхалле. О том, как и она когда-нибудь окажется там, вновь увидев добрые глаза этих храбрых охотниц, защищавших свой дом. И им удалось его защитить.

«Когда-нибудь…но как бы я хотела увидеть их раньше, хотя бы на минутку».

Львица едва коснулась головой плеча Киллиана, прикрыв глаза и устало вздохнув. Однако всего через несколько секунд открыла их, подняв на друга, как бы намекая, что им можно отправляться в тёплый чертог, где нет места печали и смерти. Но увидев, в каком состоянии подросток, теплота и забота в её глазах сменилась волнением и печалью. Он плакал. Плакал, и по нему было видно, что он вот-вот сорвётся. Как тогда, в чертоге он сорвался на неё. Самка медленно отстранилась, не отрывая взора синих глаз от морды сына умершей Сури.

– Киллиан… – тихо прошептала Мирай, попытавшись вывести его из этого состояния. Она знала, что его мысли заняты самыми мрачными картинами, и ей хотелось как можно быстрее это прервать. Она же обещала, что больше не даст ему плакать! Как же она могла нарушить своё обещание на второй же день?!

– Идём, дитя, нужно оставить детей с душами их матерей. Пойдём-пойдём, твоим сёстрам и брату наверняка одиноко без тебя, – послышался хриплый голос позади. Это была одна из старых самок прайда, которая пыталась уговорить Мирай покинуть своего друга. Сначала серебристая хотела отказать, но старуха была настойчивее. Всё-таки Мирай пришлось подняться, но напоследок она вновь решила напомнить ему о себе:

– Помни, что ты всё ещё не один. Я буду ждать тебя в чертоге, хорошо? – мягко произнесла львица, но не стала дожидаться его ответа. Вряд ли он был в настроении с ней любезничать в такой момент. Самка направилась к выходу, но перед этим остановилась около её родителей, посчитав своей обязанность заверить их, что она приглядит за младшими родственниками. Кажется, их попросили остаться (иной причины их здесь присутствия она не видела, не ждать же им одну дочь), так что нужно их успокоить. Всё-таки Мирай не впервые следит за детёнышами, так что они могут вздохнуть спокойно. Жаль только, что она не сможет…

→ Великий чертог.

◄ Великий чертог

Она все еще молчала, не проронив ни слова пока один из взрослых ребят нес ее до самой усыпальницы в пасти. Да и что вообще говорить...
Не смотря на холод на улице спать хотелось неимоверно, усталость ощущалось во всем ее маленьком тельце, и казалось, что она вообще просто каким-то чудом остается в сознании не смотря на все это. Помимо ветра донимали еще и солнечные лучи, что сейчас казались какими-то неправильными... Слишком обычными и привычными, когда как все вокруг было для Девил новым.
Она в первый раз в жизни так долго и сильно ревела, впервые испытала такую сильную бурю эмоций и... кого-то потеряла. А ведь до сегодня она никогда и никак не могла даже подумать о том, что с мамой... может что-то случиться.

Ви безвольным тельцем свисала с пасти старшего, лениво и без интереса оглядываясь и щурясь на солнце. Мыслей в голове не было никаких, как и чувств, кроме беспокойства. Она не знала куда они идут, не знала что собирается делать Король. Ей было понятно только то, что она должна была "попрощаться" с мамой (а разве она ее услышит?..) и что она обязана была быть на этих самых похоронах.

Всей процессией они зашли в какую-то пещеру, в которой, не в пример пещерам Чертога, оказалось холоднее чем на улице. Снега было тут внутри, наверное, тоже больше чем снаружи.
По крайней мере ей так показалось.
Несший ее лев опустил львенку на землю, неловко лизнул между ушей и отошел. Она, все так же молча, огляделась вокруг и, найдя остальных своих сиблингов недалеко от Короля и Королевы, подошла к ним.

Холод облепил ее со всех сторон, заставляя распушить свой мех и начать дрожать. Пока слабо и несильно, так, что стоило приложить немного усилий, и дрожь можно было унять.
Взрослые явно знали что делать, так что Ветта решила не спрашивать ни у кого и ничего (да и не хотелось, если честно), так что она просто продолжила оглядываться, пока не заметила самого главного зверя, ради которого она сюда и пришла.

С ее губ едва не сорвалось по-глупому радостное "мама!", стоило ей зацепить взглядом медный бок впереди, но в груди мгновенно все сжалось и заставило буквально прикипеть лапами к тому месту, где она стояла.
Мунаш была так рядом, впереди, вот совсем-совсем близко... Мама просто лежала на камне, лежала и не шевелилась.

Если бы малышка не плакала по матери несколько долгих часов до этого, она бы и вправду поверила что та спит. Вот-вот проснется, непонимающе оглянется, мол что это вы меня сюда принесли, и подойдет к ним. Обнимет всю их пятерню, и Ветту в том числе, обнимет и каждого чутко вылижет.
Мама бы непременно назвала их всех глупыми, потому что они поверили в то, что с ней что-то случилось. Сказала бы, что Ви, как всегда, намутила воду и заставила всех переживать почем зря.
Он бы могла даже начать ее отчитывать! Девил была бы только рада, только рада, что мама может это сделать. Она была бы до безумия рада просто тому, что мама есть.

Но львенка все еще помнила свои слезы, тоску и боль, что принесли слова, сказанные Королем ранее. Она помнила это, помнила, что именно значили те слова, а еще она видела... Видела что мама не поднимается.
Только от этого становилось в разы холоднее и, она, подойдя ближе к кому-то из сиблингов, обняла его и прижалась покрепче. Чтобы им обоим стало теплее, и что бы перестало наконец-то быть страшно.
А страшно, оказывается, было все это время.

Когда начался ритуал, Ви просто стояла и смотрела на него. Смотрела, наверное, даже без интереса, не вслушиваясь в слова Траина. Она слушала скорее его голос, прикрыв глаза, и пытаясь в этом звуке спрятаться. Хоть ненадолго выпасть из происходящего, забыть все то, что она все это время так с тяжелом осознавала и понимала. Забыть и не вспоминать.

"Наверное, так было бы легче", - она тяжело вздохнула, обнимая кого-то из родных (она так и не поняла, к кому именно прилипла) покрепче. Но после, словно бы отвечая на ее мысли, по пещере прокатился ветер.
Неестественно теплый для ледяного воздуха пещеры. И такой... привычный.

Ви как-то сама раскрыла глаза, пытаясь понять что же это было. И тогда же ей показалось, а может и не показалось вовсе, что едва заметный силуэт львицы стоял напротив них.
Черно-белая замерла от этого, пытаясь понять по-настоящему ли это все, и мама ли это и что вообще происходило. Чувство знакомого в груди говорило, что это мама и есть и ни кто иной, кроме ее. Хотя, если чуть вытянуть голову и заглянуть за чужу лапу впереди, тело Мунаш совершенно точно все еще лежало на заледенелом камне.

- Мама... - несколько слезинок неожиданно скатились с ее щек, заставляя губы снова задрожать. Желание забыть и не вспоминать пропало так же быстро, как оно и появилось.
Вместо этого появилась буквально необходимость помнить. И помнить всегда.

Она сморгнула новые проступившие слезинки, но стоило ей снова открыть глаза, как призрачный силуэт тут же исчез так, словно бы его и не было никогда. Голос Короля все продолжал тянуть песню, а Девил, ощущавшая странную смесь боли и спокойствия, стояла и не шевелилась. И так до самого конца.

Ритуал уже окончился, все начали расходиться и, только тогда, Ветта наконец-то сдвинулась и медленно подошла ближе к каменному постаменту.
Было слишком высоко, чтоб она могла спокойно залезть на него или посмотреть не задирая головы. Но ей хватило и того, что она просто подошла ближе к матери, после чего она молча уселась рядом.

- Ты можешь не возвращаться домой, мам. Но я всегда буду возвращаться к тебе... - она подняла мордочку вверх, ухватившись взглядом за кусок медной шкуры. - Всегда буду возвращаться...

► Взросление до года ► Долина горячих сердец

Отредактировано Девил (12 Май 2018 20:44:51)

Великий Чертог>>>

Сложись обстоятельства иным образом, Мэл - великий искатель приключений на свою задницу, радовалась бы вылазке из чертога, как никто другой на свете. Поскольку она уже успела изучить, как ей казалось, каждый закуток, всё то множество ответвлений коридоров, то ей стены дома уже казались невероятно скучными. Конечно, нельзя винить непоседу за тягу к новым открытиям. Она ни раз себе представляла, как она носится по прилегающим окрестностям, бесится с сиблингами, достаёт Йена, играет с маминым хвостом, и вопреки её наказу, непременно лезет в какую-нибудь, по меньшей мере, сомнительную расщелину, желая убедиться, действительно ли там живут страшные мыши, которую пьют кровь. И сейчас бы ей очень хотелось вернуться к тем красивым, ярким фантазиям, которые совсем недавно подогревали её желание подрасти, чтобы можно было встретиться с новыми открытиями лицом к лицу.

Но кто бы мог подумать, что наивным мечтам ребёнка, на совершенно безобидную прогулку вместе с семьей никогда не суждено сбыться. Мэл не была введена во все тонкости жизни. Оно и понятно - будучи совсем ещё юной, она бы всё равно ничего не поняла. Однако одно её суждение, в которое шоколадная верила так искренне, всем сердцем, было уничтожено. Её разубедили, причём самым жестоким образом. Она верила, как, наверное, верят все дети -  что мама будет с ними всегда. Ну, то есть, она не сможет уйти, оставить в беде. Она всегда добрая, заботливая, иногда строгая, но всё же ближе её никого не будет. И как же получается, что это всё самая большая ложь на свете!? Что мама ни вечна, как и никто иной, из живущих. Мэлло, к её же несчастью, верить в это отчаянно не хотела, она до последних секунд надеялась, что всё окажется страшным сном или, например, самым идиотским розыгрышем на свете.

Ведь мама, она же... она же всегда рядом. Она не может вот так просто уйти? Не может. Это... это же нечестно забирать у меня, нет, у нас нашу маму!

Однако, по словам папы Траина, смысл которых только сейчас начал доходить до измученного сознания шоколадной, всё же её забрали. А, значит, высшей силе, которая так скоро, с особой жестокостью оборвала жизнь несчастной медянки, было совершенно плевать на субъективные суждения о справедливости. Мунаш больше не было — это уже свершившийся факт. Мэлло не желала мирится с этим, но и поделать ничего не могла.  Как не желала кареглазая, но время, увы, невозможно было повернуть назад. А так хотелось бы, провести ещё несколько мгновений с мамой, которая уходила не на долго, но ушла навсегда. Интересно, а знали ли Мунаш, что ей не суждено вернуться?  Что больше она не сможет увидеть своих детей? Наверное, нет, иначе бы она не покинула их.

Так всё же почему? Почему мы и почему именно так? Я ведь даже не успела с ней попрощаться, не успела её догнать.

Всю дорогу, от того места, который раньше был домом, а теперь казался каким-то чужим, стоило его покинуть, Мэл предавалась воспоминаниям. Она даже не смотрела на окружающий пейзаж, который, ранее наверняка поверг бы в её в восторг. А теперь, в свете последних событий, померкли и не вызывали у малышки ни толики восторга. Она глядела на процессию, которая следовала в неизвестном направлении, с непривычной доселе тоской. Конечно, не будь она в столь подавленном состоянии, то наверняка бы засыпала львицу, которая её несла, не истощаемым потоком сознания. Обо всем на свете, к примеру: почему небо голубое, а снег белый, и схожие по смысловой нагрузке вопросы. Но обстоятельства складывались таким образом, что говорить о чём либо, ей хотелось меньше всего. Лишь иногда она тяжело вздыхала, выдавая тем самым, признаки глубокой меланхолии.

Она уже потеряла счёт времени, когда львица сошла с привычного ритма, двигаясь уже более медленно, осторожно. Заметив такое изменение, мелкая вздрогнула, подобралась вся, ранее подобное можно трактовать как заинтересованность и нетерпение, а сейчас провести хоть какую-то параллель было значительнее сложнее. Мэлл сжалась в комок, заметно напрягшись, поскольку, привычная обстановка изменилась, разительно. Погруженная в свои размышления, шоколадная и не заметила, как они вошла в какую-то пещеру, не иначе. Она была странная, по всем пунктам: во-первых, в ней было холодно, очень. И вокруг все было странным: гладкий пол, заметенный снегом, гладкие стены, отдавали едва уловимым голубоватым сиянием. На короткий промежуток времени, казалось, Мэл забыла про свои горести, так она была зачарована этим необыкновенным местом. Она даже слегка приоткрыла рот, не в силах скрыть своего изумления.

О-о-о. Но зачем мы здесь? Не понимаю. Нас что, хотят тут оставить или мы от кого-то прячемся?

Шоколадная пыталась извернуться, чтобы взглянуть на львицу, что несла её, но изощряться не пришлось, так как та сама её осторожно поставила на пол, рядом с её братьями и сёстрами. Мэл адресовала ей вопросительный взгляд, желая получить объяснения происходящего, потому что измученная потрясением, она решительно не понимала цель прибытия сюда. Не осознавала, пока...

Мама!

Мэл, потребовалось чуть больше времени, чтобы обратить взгляд туда, куда, собственно, глядели все. И спустя несколько мгновений, шоколадная увидела знакомый силуэт, чуть в отдалении, на странном возвышении лежала она. Сердце забилось часто-часто, как бывает в минуты сильного потрясения или радости. Неужели!? Она не верила своим глазам. До сего момента, она смирилась с тем, что маму больше не увидит, но нет. Вон же она! Мэлло ни с кем на свете не спутает эту медную шерсть. На мордашке львенки расцвела счастливая улыбка, она улыбалась так открыто, не замечая даже, что никто вокруг не спешит разделить её радостного подъема. Она даже не замечала, что мама не спешит встать с того постамента, и подойти к ним, своим детям. Она же должна была услышать, как сюда вошло уже точно почти десяток львов. Но нет, та оставалась спокойна и недвижима. Не дожидаясь позволения взрослых, она почти рванула вперёд, желая удивить Мунаш своим появлением ведь подумать только, за ней пришло столько... столько... Не успев преодолеть и пары метров, Мэл резко остановилась, едва не упав на сколькой поверхности. Что-то было точно совсем не так. Папа Траин подошёл к тому возвышению, где возлежала медянка, но стоит присмотреться внимательнее, то рядом была другая львица, доселе незнакомая.

Что? Что происходит?.. почему мама не встаёт? Она же спит, правда? Но, просто очень крепко, а папа Траин сейчас её разбудит? И мы все вместе пойдём домой, всё будет как прежде. Да, точно.

Несколько растерянная, она созерцала какие-то странные манипуляции Траина, и, совершенно сбитая с толку, она обернулась назад, ища хоть какой-то поддержки, разъяснения. Дело в том, что она не была готова снова принять страшную правду. Ей хотелось оттолкнуть её, немедленно разрушить, но теперь уже не получалось. Беспомощно глядя на взрослых, в лицах которых читалась скорбь и ничего кроме неё, весь ужас сложившейся ситуации, немедленно обрушился на Мэл с новой силой. Глаза защипало, а к горлу подступило знакомое болезненное сдавливание. Повернувшись к Траину, который, казалось тянул какую-то странную песнь, а возможно то было воображение Мэл, так как из-за застилавших взор слёз она не видела практически ничего.

И всё же, всё же... ты... т-ты... тебя нет.

Последняя более-менее ясная мысль, констатирующая факт. Уже более чёткое, неопровержимое сознание того, что она ушла, оставила жизнь Мэл, потрясло её куда более сильнее, чем некоторое время назад. Сейчас, правда, обошлось без приступов истерики, на счастье. Мэл даже осталась стоять, пусть и на не твёрдых ногах, зачарованно глядя в сторону Траина, который, как позже окажется, проводил обряд, провожая Мунаш, и другую львицу в мир духов. И правда, им надо было уйти. Так было бы правильнее, хоть и это понимание к Шоколадкой придёт далеко не сразу. На минуту показалось, что Мэлло ощутила лёгкое, совсем невесомое теплое прикосновение к щеке. Оно было кратким, но столь неожиданным, что заставило львенку попятиться назад в испуге.

Оказавшись на безопасном расстоянии от постамента, Траина, неловко утерев слезы, катившиеся по щекам, она мельком бросила взгляд на Ви. Ведь та оказалась права в своих переживаниях, а её страхов никто не разделял, до последнего, в том числе и сама Мэл. От этого становилось ещё хуже.  Ей не хотелось ни слышать, ни видеть ничего вокруг. Хотелось побыть одной, чтобы исчезла эта странная холодная пещера, с её гнетущей сердце атмосферой. Хотелось уйти и как можно скорее. Чтобы всё скорее закончилось. И всё, собственно, закончилось. Траин окончил обряд, пение его сошло на нет. Прерывисто вздохнув, Мэлл огляделась. Похоже, можно уходить? Так как, постепенно, все стремились к выходу из усыпальницы. Шоколадная искренне разделяла их желание. А с другой стороны, ей хотелось проститься с мамой, в последний раз сказать ей что-то.

Она обвела помещение обреченным взглядом, но подходить к месту, где лежала мама не решалась. Оставшись стоять как стояла, она ждала, что её вот-вот заберут и унесут отсюда. Этого не происходило. Заприметив краем глаза Ветту, которая всё же решила отдать последнюю дань медянке, львёнка хотела сказать ей, что-то вроде " простись с ней и за меня», но обнаружила, что голос её не слушается, и она не в силах произнес ни звука -  последствие сильных потрясений. Мотнув головой, она повернулась и побрела к выходу, напоследок обернувшись, чтобы поймать в фокус неподвижную фигуру львицы.

Прощай.

>>>Взросление до года >>>Великий Чертог

Отредактировано Mello (22 Авг 2018 14:03:10)

«Не время для шуток», - хмурилась львица, пожалуй, впервые наблюдая такое поведение Люциана. Да что с ним? Ему же детей не на воспитание взвалили, а, кажется, просто попросили присмотреть за то время, пока лорд и леди заняты своими делами. Элика бы никогда не подумала, что для него это окажется таким сложным занятием.

Но сама она матерью была никудышной, раз только сейчас, сдержав внутренние слезы, заметила, что в усыпальницу пришли ее старшие львята почти полным составом. Она увидела бедного Луиса, ее сентиментального мальчика, который не сдерживался и плакал; она заприметила Луриана, который как-то по-братски заботливо внес Девил в ледяные покои, пытаясь всячески ее подбодрить; кошка видела и Мирай – дочка не отходила от своего лучшего друга, лишившегося родителей так скоро, не успев вырасти и окрепнуть. В этот момент Элика поняла, что они с супругом правильно воспитали своих детей; они выросли настоящими львами, которые стояли друг за друга горой, которые могли испытывать сострадание и никогда не бросали в беде. Они стали по-настоящему крепкой семьей, хотя эта семья и не была связана кровными узами.

Но… песочная самка покачала головой, отвернулась. Это было не ее место, и она больше не хотела тут жить. Никто ее не тянул сюда, львица сама шла за Люцианом и первые несколько месяцев жизни на этой суровой территории действительно казались довольно светлыми и сулящими такое же будущие. Пока не пришли Белые Ходоки.

Элика сейчас боялась. Она больше не была той смелой молодой львичкой, которая отчаянно защищалась до последнего. У нее теперь была семья, были любимые дети, любимый муж, которых самка не могла потерять. Север не стал ей родным домом, хотя изначально здесь было хорошо. Львица – южанка от мозга и до самых костей. Ее влекло на Родину. Ее влекло домой.

Самка отвлеклась на своего котенка, который сидел между передних лап львицы и большими ясными синими глазами смотрел на нее.

- Ничего, малышка, все хорошо. Пойдем, потому что и ты можешь простудиться, - мягко ответила Элика, ласково погладив свою дочку по спине. Тогда ребенок соскочил со своего места и, как присуще активным детям, потянул мать за хвост – поскорее к выходу.

Люциан поспешил дать семейству команду отправляться в чертог. Он подхватил одного из детенышей Мунаш и вышел из усыпальницы, пытаясь, наверно, поскорее сбежать из этого места, от этой ситуации, которая его могла напрягать сейчас. Почти все звери к тому моменту уже ушли, и в ледяной гробнице остались только Траин, Киллиан и маленькие львята погибшей кошки.

Элика вздохнула; все малыши, которые пошли в чертог, все же и вышли из него. Внутри остался только Киллиан и лорд севера. Элика переживала и за подростка, которому уделялось не так много внимания, но она надеялась, что Траин поговорит с ним и поможет ему. Она же пока позаботится об остальных львятах.

- Милая, постарайся не отставать от меня, хорошо? – тихо сказала Элика своей дочери, - мы поможем твоим друзьям добраться домой. - На этих словах самка подхватила одного из детенышей Мунаш.

Все кончено. Больше Элика этот ужас испытать не хотела.

——-→>>Великий Чертог

<... Великий чертог

А теперь, когда будничная суматоха чертога осталась уже позади, лапы вели ее выше. К леднику.
Воздух становился все холоднее и холоднее, она ступала уже не просто по обледенелым камням, а по пушистому снежному ковру. Из-за этого от лап до спины порой пробегала мелкая дрожь, но со временем проходила и она.
Девил привыкла. Все-таки не в первый раз приходилось подниматься сюда.

В усыпальнице как всегда было тихо, только ветер иногда завывал между скал, словно бесконечно переговариваясь с теми зверями, что обрели тут свой покой.

Ей всегда казалось это название - усыпальница - особенно правильным. Тела воинов и воительниц от холода и вправду выглядели если не как при жизни, так по крайней мере так, как и должны они выглядеть, прибывая в своем вечном сне.
Именно сне.

В сумке, что сейчас почти опустела, все же осталось немного цветов. Несколько из них были аккуратно сплетены в одну вереницу небольшого скромного венка.
Она, если бы могла, сделала бы его пышнее и красивее - вроде тех, что сейчас лежали на полу в чертоге. Но только эти цветы, как говорил лис, могли дольше всех выдержать даже самый суровый мороз.
И этот венок, как и было понятно, она принесла для Мунаш.

- Привет, мам, - она грустно улыбнулась (непривычно даже было обращаться таким образом не к Шантэ), опустившись на пол рядом с постаментом.
Сейчас, спустя почти год, она без проблем могла взглянуть на медянку, все так же недвижемо лежащую на камне. Больше не приходилось ни запрокидывать голову, ни вставать на задние лапки. Достаточно было просто чуть наклониться, теперь уже вниз.

- А королева сегодня родила. Целых шестерых прекрасных львят! Мне даже разрешили назвать одного, девочку... Ее зовут Мария, в смысле, теперь зовут Мария... После того, как я дала ей имя. Она так похожа на короля Траина, ты бы знала!

Она приподнялась с места, стряхнув с боков камня наметенный снег.
Раньше она пыталась убирать и лед, но Джун сказал, что лучше будет если его не трогать. Так Мунаш со временем покроется им полностью и будет вечно под его защитой. Словно бабочка в янтаре.

- Я принесла тебе цветы... Сегодня у всех праздник, мне не хотелось, чтоб ты осталась в стороне, - она подцепила зубами венок и, вытащив его из сумки, накинула на шею львице. - Таких переносящих мороз цветов в том месте, где мы собирали, было не много... Так что венок только один. Но в следующий раз я принесу цветы и тете Сури, ты передай ей обязательно, чтобы она не обижалась.

Ветта замолчала. Когда она только выходила из общих пещер, то в голове крутились сотни мыслей о том, что же еще можно будет рассказать медянке. Но сейчас, когда она пришла, все идеи куда-то пропали. Джун же, спрыгнувший с ее спины еще с самого порога усыпалницы, сейчас не говорил и слова, давая львенке возможность поговорить вволю. Он лишь дрожа жалься к ее животу, пытаясь согреться.

Некоторое время Ви просто сидела рядом, смотря то на маму, то просто в пол. Но потом все же заговорила; хоть и не сразу, сначала набрала полную грудь воздуха, так и не решившись, но со второго раза все-таки хрипло прошептала:

- Очень жалко, что я не помню ни одну колыбельную из тех, что ты нам пела, мам... Наверное, было бы лучше, если бы сейчас была именно она... ну твоя песня. Но, так ничего и не вспомнив, я решила придумать кое-что сама...
Если ты устала, я спою тебе ее, хорошо?.. А ты отдыхай, тебе нужно отдыхать.

Черно-белая уже немного продрогла, так что встяхнувшись, чтобы голос не дрожал, она начала:

Баю-баю-бай,
Ветер, ветер улетай.
И до самого утра
- "любого утра" -
Я останусь ждать тебя.

Баю-баю-бай,
Ничего не бойся там,
- "где бы ты не была, мам" -
Где густые облака.
Голос мой ведёт тебя.

Баю-баю-бай,
Ты плывешь в далекий край.
В том краю, что в долгом сне,
Кто-то помнит о тебе.
- "мы все-все помним" -

Баю-баю-бай,
Убаюкаю сама.
Укачаю на цветах,
Точно в белых облаках.

***

Джун, слушая песню, казалось и сам успел задремать. Он пригрелся под Девиловскими лапами и засопел, слушая мерный звук ее голоса, что доносился до него своим грудным звучанием. Когда же колыбельная закончилась, он очнулся не сразу, только когда до его ушей донесся тяжелый вздох.

- Ну, ладно тебе... Ведь правда, праздник сейчас, - он боднул львицу лбом в переднюю лапу, когда, подняв голову, заметил у нее на глазах пару крупных слезинок. - Все ведь хорошо.

- Х... хорошо, все просто замечательно, - она шмыгнула носом и утерла тыльной стороной той же лапы набежавшие слезы. - Правда. Счастливее чем когда-либо, наверное... Просто очень хотелось бы, чтобы и Мунаш это видела тоже....

На этот раз вдохнул Джун. Он глянул на эту обычно энергичную и неуемную девчонку и вздохнул еще раз. Он понимал, что рана от потери на затянется до конца никогда, скорбь все равно время от времени будет навещать львенку, даже в более зрелом возрасте.
Всегда будет это беспомощное желание поделиться с близким зверем своей радостью или горем.

- Она наверное правда следит за тобой. Я сам немного смыслю в шаманском деле, уж поверь, но что-то, а следить за своей родней духи умеют.

Девил криво улыбнулась и потрепала лиса по голове меж больших ушей.

- Спасибо, Джун. От этой мысли становится легче...

Они и просидели так, в этом немом понимающем молчании, еще некоторое время. И лишь после этого постепенно собрались уходить. Мысленно поблагодарив стены усыпальницы за приют, что она дает львам братства, Девил в конце-концов так же не спеша двинулась в сторону дома.
Лис мерзляво продолжал жаться к ней, но уже будучи не львиной спине.

Великий чертог ...>

После таймскипа

Ло отчаянно не нравилось в этой усыпальнице.

Ну сами посудите — им с сестрой было ещё совсем ничего, каких-то жалких шесть месяцев отроду, а их уже привели на местное львиное кладбище, где трупы давно почивших северян даже не похоронили, а буквально вморозили в ледяные стены и пол! На-те, мол, любуйтесь. У малышки, к слову, вполне себе смелой и отважной в обычное время (порой даже чересчур), сейчас буквально шерсть дыбом вставала по всей длине позвоночника и дальше, аж до самого не в меру пушистого кончика хвоста — и всё от вида всех этих жутковатых стылых изваяний!

Хотя поначалу она прямо-таки лучилась энтузиазмом, и в дороге ни секунды не унималась, засыпая странно молчаливого и собранного Дента целой пургой вопросов по поводу предстоящей им "экскурсии". Ведь на словах всё это звучало в разы круче и увлекательнее, чем оказалось на самом деле, да и повидать Кейси просто ну жуть как хотелось. Да... Гибель шакалицы нехило так сказалась на сестрах, это беспорно; Ло, бывало, до сих пор нет-нет, а случайно упоминала их с Астрид бывшую няньку в настоящем времени. Но, с другой стороны, она (Ло всмысле) была тогда ещё слишком маленькой, чтобы сполна осознать всю тяжесть их потери. Она и само слово "смерть" ещё не вполне понимала, как типичный деть считая, что Кейси просто "ушла" куда-то. Даже украдкой чувствовала сильную, не проходящую обиду — почему она ушла, почему бросила их с папой и Астрид? Считай вторая мама, а тоже свалила куда-то, даже не попрощавшись! Впрочем, она не злилась на умершую всерьёз и искренне обрадовалась шансу снова её увидеть.

Кто ж знал... кто ж знал, что это по итогу окажется лишь мерзлая, слегка припорошенная инеем грудка из меха, застывшего мяса и костей.

Под конец пути совершенно затихнув, прижимаясь к Денту с такой силой, что фактически топала прямо у него под брюхом, откровенно пугаясь внутреннего "убранства" Усыпальницы (или, правильнее сказать, ее содержимого), Ло сперва даже не поняла, что это реально Кейси. Недоверчиво вытянула пушистую, точно обёрнутую пышным белым воротничком шею... поморгала яркими черно-жёлтыми зенками... и с окончательно упавшим сердцем сделала коротенький шажок навстречу этой чужой, едва знакомой на вид шакалице, над которой уже со странно заботливым и бесконечно грустным выражением морды низко склонился Дент. Сама Ло как-то не испытывала большого желания подходить СЛИШКОМ близко к трупу, остановившись чуть поодаль, с непривычно понурым видом свесив заострённые ушки по обеим бокам черепа. Аж сгорбилась вся, съежившись и выпятив лопатки, чувствуя себя одновременно очень расстроенной и сбитой с толку. Это что же... Никто на самом деле не "уходит" и уж тем более не возвращается? Они все по итогу превращаются в... вот в это вот? Вся передёрнувшись, Ло ещё раз растерянно огляделась по сторонам, вроде как осматриваясь, но по факту ни на чём не задерживая взгляда, отчаянно не желая ещё больше присматриваться ко всем эти безжизненным, давно околевшим телам.

Зачем? Зачем вообще было их всех здесь хранить? А если они с Астрид и папой когда-нибудь умрут, их тоже потом здесь положат?...

— Не хочу, — она совсем не планировала говорить это вслух, но так уж вышло. Вырвалось против воли, в наплыве совершенно чуждых, негативных ощущений. Резко стало тошно и ужасно неприятно от всего происходящего; упрямо замотав головой, Ло ещё на шаг-другой отступила прочь от Кейси и сидевшего рядышком отца, случайно пихнув Астрид упитанным бочком. — Не хочу смотреть, не хочу! Это больше не Кейси! Зачем ты нас сюда привел?! — совершенно внезапно рыкнула она на растерявшегося Дента, после чего вихрем развернулась на месте и чуть ли не прыжками рванула прочь из Усыпальницы, каким-то чудом не потерявшись в этом жутком ледяном лабиринте, а сразу уверено двинув к выходу. И плевать что папа ругаться будет, ведь здесь очень скользко и опасно! Пускай! Всё лучше, чем находиться внутри. Так что, Ло миниатюрной снежной молнией выскочила обратно на свежий воздух и, не сбавляя скорости, стремительно понеслась вниз по тропе, спеша как можно скорее очутиться подальше от этого места. Вот только далеко убежать, к счастью, не смогла — или не захотела. Вместо этого, она вдруг решительно вскарабкалась вверх по какому-то старому, обшарпанному, сильно накренившемуся под гнётом лет и местных пронизывающих ветров дереву, спрятавшись от посторонних взглядов в его редких, искривленных ветвях. Там и осталась, свернувшись в тугой комочек и спрятав мордочку промеж передних лап, едва заметно вздрагивая от холода и нахлынувших эмоций.

Отредактировано Шайена (20 Авг 2023 21:58:11)