Поиски…
Сколько дней прошло? Неделя? Или может быть, уже месяц? Газбак их не считал, бродя по плато и иногда спускаясь вниз к водопаду, туда, куда должно было упасть тело Мэриан, если все же она промахнулась мимо карниза.
«Нет, не промахнулась, не могла…» - каждый раз, вглядываясь в грохочущий поток, день и ночь беспокоящий воды озера, думал он. Какая странная штука – сознание. В критический момент оно старается найти повод отказаться от правды. Не смотреть ей в глаз, не принимать реальность, отступая от нее, увиливая, и веря какие-то несбыточные чудеса.
«Мэриан жива!» - кричало сердце.
«Чушь. Она упала и разбилась. А потом ее унесло течением!» - отвечала логика. Но сердце не слушало и подстегивало разум, а тот искал все новые и новые, уловки, позволяющие обмануть смерть.
«Упала? Ерунда! Тут же карниз! Она спаслась!» - кричало бешено колотящееся сердце.
«Тогда почему не нашла тебя сразу же?» - хмуро отвечала логика.
«Она искала! Подумала, что я побежал вниз.» - парировало сердце.
«А потом?» - не унималась логика.
«Потом мы разминулись. Вот сейчас я спущусь вниз…» - пыталось гнать оптимизм сердце, уже не прося помощи у фэйспамящего разума.
«Но внизу ее нет!» - махала лапой логика, убираясь прочь.
«Правильно! Пока я спускался, она пошла наверх. Она тоже меня ищет!» - вздыхало сердце, снова толкая льва вперед. Не позволяя ему остановиться, потерять веру, погрузиться в депрессию.
Но время шло, а отощавший Газбак все так же метался между водопадом и плато, по два раза на дню преодолевая ставший уже практически родным маршрут. Высота стала для него смешной шуткой. Столько раз он поднимался и спускался по этим ступеням, что страх исчез. Столько раз лапы касались этих камней, впитавших запах его крови из разбитых подушечек, что казалось, сами камни были готовы схватить его за лапы, если он оступится. Они с этой стеной стали почти родными. Каждый камень знал прикосновение его лапы и он знал шероховатость и форму всех камней на ступенях. Иногда он даже видел львиц, в сопровождении других львов, или поодиночке. И тогда бросался к ним на встречу, позабыв об опасности и о том, что эти львицы могут и не быть его Мэриан. Тем больнее было это осознавать раз за разом. Ведь все это были не они, и понимая это, Газбак уходил назад, в глубь плато, к реке, где все и закончилось.
- Она жива, она жива… - шептал он как мантру себе слова поутру, просыпаясь в одиночестве, не в силах ухватить ее гибкое тело во сне и заставить остаться с ним здесь в реальном мире, выскользнуть из грез. Короткая охота. Какой-то кролик-неудачник, разорванный в клочья в спешке, и вот, он снова спускается вниз, к водопаду, словно аварийная бригада на место крушения самолета, будто бы можно спасти хоть кого-то, после падения с высоты в тысячи метров. Словно можно найти еще кого-то в хаосе обломков, тех, кого не нашли вчера. Тщетно. Снова – ничего. Снова разбитые о камни лапы, часы, проведенные в бесполезном обходе плато, которое уже истоптано его следами вдоль и поперек.
- Она жива, она…
Отчаяние…
Какой сегодня день? Вчера вроде луна снова стала щербатой. А от дождей что шли в саванне не осталось и следа. Снова утро и снова бесплотные попытки ухватить ускользающий силуэт за стройную талию, после чего как всегда – мучительное пробуждение в одиночестве. В одиночестве в котором есть только он, измятая за ночь трава и останки очередного травоядного в спешке сожранного еще вчера.
- Жи-ва… - эти слова давались ему все труднее. Разум бил тревогу, требуя уйти, поймать хорошую добычу и отоспаться, прекратив ежедневное самоистязание во время которого лев как горный козел скакал по скалам вверх-вниз. Словно олимпийский чемпион, на рекорд. И снова ничего. Измятые кем-то кусты, мерный шум воды, как и вчера падающей с огромной высоты. Как неделю. Месяц назад… Ничего.
Вся жизнь Газбака свелась к проклятому «а вдруг?». Иногда он даже видел ее силуэт. Бросался туда на всей скорости как потерявшийся пес к фигуре человека, отдаленно похожего на хозяина. Но раз за разом его постигало разочарование. То яркие оранжевые плоды низко склонившегося дерева манили его сквозь кусты, то отблеск заходящего солнца в небольшой лужице на берегу реки. Всюду были ее призраки и нигде не было ее настоящей.
«Нет, она умерла.» - говорил он сам себе, но все же оставался, клянясь что вот еще денек подождет, поищет и уйдет...
Кровь ударила в виски. Гунияди? От вопросов? От безверья? От тоски? Врач сказал: я не философ...
- Красивый закат, не так ли?
Голос был каркающий и Мэриан вряд ли мог принадлежать. А потому, лев весьма лениво повернул голову в сторону говорящего, оторвавшись от созерцания заката с края плато. До этого он лежал, положив голову на лапы, но чтоб разглядеть говорившего, пришлось сесть. Это был самый обычный черный ворон, который тоже уселся на краю и чистил клюв о небольшую косточку:
- Говорил я этому оболтусу, не строй гнездо на карнизе, а он… - ворон вздохнул, расправив крылья, но в полет не пустился, а подхватил лапой кость и метнул ее вниз: - А вы любезнейший, тоже кого-то ищите?
- Я? – по началу удивился Газбак, словно на плато рядом с ними был кто-то еще. Но потом кивнув, тихо ответил:
- Да… - он поглядел на равнину, расстилавшуюся под его лапами, там, внизу: - Я жду.
- Ох, мне бы вашу выдержку… - вздохнул ворон, словно старик, нахохлившись: - Так вот не могу же на месте усидеть.
- Мне бы ваши крылья… - фыркнул Газбак: - Правда, они мне, не помогут.
- Они вам, любезнейший, не нужны. – в голосе ворона послышалась усмешка. Птица своим круглым глазом, поглядела на льва, а затем на пропасть перед ними: - Спуск там, в пяти ста шагах.
- Я знаю. – после некоторой паузы ответил Газбак, утвердительно кивнув и глядя на огненный шар солнца, медленно утопающий в темных облаках, которые оккупировали небо где-то над скалой гордости.
- А, понимаю. – ворон кивнул и неспешно пошел вдоль обрыва по самой кромке: - Понимаю.
- Правда? – вяло удивился Газбак, но не потому что эти и правда его удивило, а скорее, из такта, чтоб не ответить ворону простым, скупым молчанием. Разговор его раздражал, особенно это каркающее "любезнейший", которое ворон вставлял почти в каждую свою фразу по поводу и без. Вежливый блин, нашелся! Махал бы крыльями отсюда, так нет же, в душу лезет, падальщик. Какое птице дело до его Мэриан? Что она могла знать о такой потере? Это же просто… ворона. Газбак нахмурился, но прогонять ворона не стал. Во-первых - бесполезно. Захочет, не улетит все равно, зато все мозги выклюет. А во-вторых хотелось уже наконец рассказать все ну хоть кому-нибудь. А этот "любезнейший" авось и выслушает.
- Знаете, - между тем продолжал ворон, медленно прогуливаясь по самому краю и по понятной причине не боясь свалиться: - Я ведь ищу сокола. – он остановился шагах в пяти от Газбака, по правую лапу от льва, и развернувшись пошел назад: - Да, любезнейший, сокола. Вы, вот, послушайте…
Газбак тяжело вздохнул, приподняв голову к небесам и закатив глаза. Вот, сейчас ему предложат послушать о великой потере птенцов и жены, и о плане грандиозной мести… Какая же это чушь. Долбанная птичья чушь. Льву захотелось упасть на землю заткнуть свои уши лапами и не слушать. А еще лучше – сказать этому летающему комку перьев, а за одно и самому себе, что Мэриан упала вниз и погибла. Все… Но сердце говорило что нет, искало отговорки, и потому Газбак сидел, поджав губы и косясь на ворона как старая бабка на лавке у парадной смотрит на молодежь. Давай, мол, бухти иностранные словечки и играйся со всякими странными электронными штуками.
- Некоторое время назад я познакомился с одним соколом. Его звали Хорнет. И вы себе не представляете как! – ворон подошел к Газбаку, остановившись перед ним и глядя на заходящее солнце, от которого в небе остался только узкий, пламенеющий кусочек: - Лечу я значит, по своим делам... А семьи у меня как тогда не было, так и сейчас нет. И вот значит, получаю удар в голову и отключаюсь. Представляете? – птица распахнула свои крылья, и лев отвлекся, пропустив момент когда последний краюшек скрылся среди туч и темная масса ночи поглотила остатки дня. Теперь только узкие лучики золотили горизонт, но и они быстро блекли: - Этого милого летуна звали Хорнет и он сбил меня чтоб накормить свою семью. Очнулся я на ветке, а рядом он, ну в смысле Хорнет, и два леопарда. Да-с, милейший, два брата разорили его гнездо, пока он летал за едой. – ворон встряхнулся и снова нахохлился, посмотрев на льва, а затем на темнеющее небо: - И ничего, он не отчаялся, а решил построить новое гнездо, вот… прямо тут, под водопадом на карнизе.
Воцарилось молчание, которое впрочем, продлилось не долго.
- Трагично. - наконец, откликнулся Газбак: - Гнезда на карнизе не было. – сухо проинформировал лев своего нового знакомого, поднимаясь на лапы и отходя от края. Наверно, надо было осмыслить сказанно и представить, насколько велика потеря. Но он не мог. Был выжат, выпит до самого дна. Да и как можно сравнивать леопардов с самой природой? Им хоть отомстить можно, только вот... зачем?
- Моя возлюбленная упала вниз и разбилась.
- О, сочувствую. – вздохнул ворон: - Так чего же вы ждете? Указок разума или сердца?
- Разум говорит, что она мертва, а сердце… - лев запнулся на середине фразы и молча двинулся в глубь плато. Надо было попробовать найти себе еду на завтра. День окончился и сумерки стремительно накрывали мир плотным одеялом, разбрасывая на темном небосводе первые, яркие звезды.
- А что же сердце? – ворон, который не мог успеть за львом пешком, вспорхнул и уселся прямо на его голове, и Газбак сначала возмутился такой наглости, но сгонять его не стал. Он понял как сокучился по простому общению с кем бы то ни было – не важно. Хоть с улиткой, лишь бы понимала и выслушала.
- Сердце говорит, что она жива… но я не знаю, куда идти. – он резко остановился и опустил голову, да так, что ворон вспорхнул с нее, чтоб не полететь кувырком.
- Вам нужен ветер, любезнейший! – прокаркал ворон с неба.
Ветер перемен.
- Я не птица – скрежетнув зубами, медленно поднял к небесам голову Газбак. Депрессия и отчаянье уступали место бессильному гневу, который лев был готов обрушить на кого угодно, лишь бы только обвинить во всех смертных грехах не себя.
- Ветер перемен! - каркнула в ответ птица, и к лапам льва упало иссиня-черное перо: - Если сердце говорит, его нужно прислушаться, и подставить морду ветру! – и в следующую секунду необычно мощный поток теплого ветра подхватил птицу и понес куда-то к краю плато, прочь за предел этого пространства, куда-то туда, в саванну.
- Мэриан! Ее зовут Мэриан!!! – закричал ему в след Газбак, едва успев придавить перо лапой, чтоб и его не унесло: - Я передам привет Хорнету, если встречу!
Еще несколько мгновений и ветер утих так же, как и появился – совершенно неожиданно. Газбак еще некоторое время стоял и смотрел во тьму, туда. куда улетел ворон, туда где был край скалы, ставшей в его жизни новой, отправной точкой, ведущей его в новом направлении. Вот только в каком? Лев осторожно поднял перо, зажав его между двумя пальцами правой лапы:
- Сотни лет и день и ночь вращается, круговерть земля. Сотни лет все ветры возвращаются на круги своя… - прошептал он слова старой песни от которой знал только два куплета - первый и последний. А затем, заткнув перо себе в гриву двинулся в глубь плато, на охоту. К утру надо было поесть и привести себя в форму…
Ближе к утру на плато приползли тяжелые тучи, посыпая его словно усталый сеятель мелкой моросью дождя, не принесшего впрочем, большого облегчения. Все еще было довольно душно. У лап Газабка, стоявшего недалеко от реки, на том месте где он в последний раз видел Мэриан, лежала туша совсем небольшой, молодой газели. Бедняга сломала где-то ногу и настигнуть ее не составило для льва никакого труда. За прошедшее с момента разговора с вороном время он успел поохотится и привести себя в порядок, искупавшись в реке, там, выше по течению. Река будто бы знала, что он собирается сам покинуть эти земли, а потому не тащила его к водопаду, не крутила в мелких водоворотах, не пугала шумом свергающейся в пропасть воды. Лев мылся неспешно и сосредоточено, не пропуская ни кусочка шерсти, будто бы ему предстоял прием у какого-нибудь местного монарха. На деле же его ждала дорога и... ветер. Ребята неброские и простые, но от этого не становящиеся менее важными. Газбак под утро вернулся на берег, на то самое место, просто чтоб попрощаться, а за одно сделать еще кое-что. Оставив тушу недалеко от воды он двинулся вдоль реки и пройдя тридцать шагов очутился на самом краю. Звезды блекли в ожидании восхода. И новый день был готов ворваться в эту тьму яркими красками и разогнать ее, своими теплыми лучами, крича: Звери, птицы, гады! Любите меня! А я буду любить вас…
Вытащив из гривы перо. Газбак подул на него и тихо пропел:
- Кружит Земля, как в детстве круговерть,
А над Землёй кружат ветра потерь.
Ветра потерь, разлук, обид и зла,
Им нет числа. – лев покачал своей гривастой головой, глядя вниз, перед собой на земли что раскинулись внизу. Легое дуновение ветра коснулось его гривы, словно лапы любимой, обнимая со всех сторон, касаясь его шеи, плеч, подушечек пальцев и Газбак разжал пальцы. Отпуская перо, которое тут же полетело ввысь, во тьму, навстречу еще не родившемуся дню:
- Им нет числа, сквозят из всех щелей
В сердца зверей, сорвав кусты с корней.
Круша надежды и внушая страх,
Кружат ветра, кружат ветра.
Петь как следует он не умел, но все следующий куплет он пропел куда громче и увереннее, в принципе, собираясь закончить им, потому как следующий куплет вспомнить не мог, только конец песни. А там, в конце, все было хорошо:
- Сотни лет и день, и ночь вращается
Круговерть-Земля,
Сотни лет все ветры возвращаются
Hа круги своя.