Рейвен крепко-крепко зажмурилась. Перед глазами заплясали чёрные точечки, но они всё равно не могли отогнать зрелище крови, текущей по морде Вирты. Зрелище, которое ребёнку видеть не следует – никогда. Но теперь уже поздно, в трёх жизнях маленьких львят уже сделан надлом. И сквозь сомкнутые веки сочатся горячие слёзы, которые ничем не удержать, да и есть ли в этом смысл? Внезапно пришедшее озарение о том, что бандитов не остановить ничем – ни показной храбростью, не жалостью и мольбами – просто подкашивает ноги, но Рейвен проще – она и так почти лежит, впитывая нежной шерстью на брюшке грязную мутную воду, дрожа всем телом и мечтая лишь об одном: чтобы всё поскорее закончилось, и уже даже не имеет значения, как оно должно закончиться, просто пусть бы поскорее.

Когда до ушей донёсся гулкий страшный голос, Рейвен едва не потеряла сознание от страха, и сквозь звон в ушах она даже не понимала смысл сказанного, в её разбушевавшейся фантазии она уже ощущала горячее дыхание на шерсти и страшные клыки, вонзающиеся в тело, и как кто-то хватает её и… и тащит куда-то…

А вот это уже происходит в реальности. Рейвен повисла безвольным комочком в чьей-то хватке и не сопротивляется, когда её снова опускают, а затем… лижут в макушку?

Это что ещё за бандит такой ласковый?

Львёнка раскрывает глаза и с удивлением смотрит на Юми, да-да, на свою старшую сестру, которая и перенесла её, любимую старшую сестру, а вовсе не на большого страшного злого льва! Оцепенение спадает, словно его никогда и не было, Рейвен вскакивает и суматошно оглядывается, подмечая всё новые и новые незнакомые морды вокруг. Что случилось? Что произошло? Откуда они? И где те, те, плохие?

«Эти вроде бы не плохие».

Вирта почти рядом, возле неё светло-серая львица, а ещё рыженький лев, а ещё этот, бежевый… ужасно знакомый!  Рейвен порывается подойти к нему и заглянуть в лицо, но он всё же довольно далеко, а её лапы заплетаются от пережитого шока. И вдруг страшный треск и грохот словно примораживают её к месту, где она находится. Рейвен смотрит не вверх почему-то, а вниз, и видит в отражении в изошедшей рябью воде яркую вспышку света и какую-то объёмистую тень, стремительно увеличивающуюся.

«Что это? Что это такое?»

Неожиданно кто-то сбивает её с лап, и Рейвен кубарем летит в воду, а сверху наваливается ужасная тяжесть, и грязно-рыжая шерсть забивается в глаза и уши, даже в раскрытый в не прозвучавшем вопле страха рот.

– Кхах… – львёнка потерпела поражение в том, чтобы произнести хоть что-то членораздельное, немой волной её задавил слепой ужас, да-да, совершенно буквально передающий все ещё физические ощущения, и невозможно ни пошевелиться, ни вздохнуть.

Рейвен даже не может осознать, что происходит, в голове только возникает неуместное размышление:

«Это не тот рыжий, который стоял возле Вирты. Этот другой», – но пользы от него – ноль.

Сознание милосердно погружается в пучину небытия на те несколько минут, пока Диего вызволяют из-под придавивших его ветвей. Рейвен удаётся полной грудью глотнуть воздуха, только когда она оказывается лежащей на густой гриве одного из спасателей. Открывает глаза и мутным взором ухватывается за распластавшееся под ветвями тело грязно-рыжего цвета.

«Кто это?.. Он спас меня, он… меня спас?»

Сейчас слишком сложно сложить даже два и два – страшный шум и упавшее дерево, но одна-единственная ясная мысль полностью овладевает Рейвен, полное и чёткое осознание того, что если бы не грязно-рыжий, она бы… с ней бы…

– Спасите его… Спасите, – слабым ломким голосом привлекает она внимание льва, несущего её прочь, в безопасность, уносящего от него…

Шея, стопы, голова, не трещит - значит, цела! Девиз на все случаи жизни и отлично помогает не ударяться в панику. Конечно, паниковать совсем не в стиле Кхикизы, скорее психовать и грязно ругаться. Вот это да, вот это можно. Оставалось только поржать над беспомощностью себя любимой и Танди, который, вместо реальных усилий, приложил вербальные. Конечно, тоже вариант, но вообще-то, пока ты там орешь, кто-то может и сдохнуть! А подыхать в таком юном возрасте, не нажравшись забродивших фруктов, не потрахавшись и не заимев как минимум восемь охерительных историй, Кхикиза не очень хотела. Зато, если выберется из-под дерева, то у неё будет эпических сказов целых шесть.

Благо среди банды есть светлые умы да каменные мускулы, которые догадались, что делать. Сквозь головокружение от недостатка воздуха Иза слышала из говор. Повторять план не пришлось, чтобы львица сама, словно мыло, не выскользнула из-под ствола злое... кхм, треклятого дерева. Тут даже помощь Тандоса-ракоса не понадобилась. Кхикиза в положении полулежа потрясла головой и вдохнула полной грудью.

- Обожаю вонь сырой паленой коряги по утрам! - издала она победный возглас.

Превозмогая ноющую боль в спине, юница поднялась на все четыре лапы и быстро размялась-потянулась, кажется, в нескольких местах даже кости хрустнули. Ну досталось же ей. "Надеюсь, что ночью от сотрясения не сдохну!" Очень позитивные мысли, дорогуша.

- Спасибо, - с ухмылкой обратилась Кхи ко львам.

Спасение чьей-то шкуры это вам не хухры-мухры. Такое на всю жизнь. И внукам рассказать, и перед какой-то другой шкурой повыеживаться. Но речь, конечно, сейчас не могла идти только об этом. Поначалу слегка покачиваясь, львица побрела к тем, кто уже более менее оклемался и уже был готов к переходу. Среди них были тот рыжий, спасенная вожаком самоубийца, великий герой, спасший детеныша, батя семейства и куча не менее интересных персонажей. Так и хотелось сказать, мол, ребята, какие вы охеренные! Но не при детях же говорить, поскольку Кхи выразилась бы ещё более грубо. Но чем грубее, тем фееричнее и восторженнее бы то звучало из её уст.

- Как бы я не была обижена на то, что мы не можем надрать задницы тем ублюдкам прямо сейчас, вынуждена признать, что нам всем надо скрыться, - фыркнула Иза, говоря будто сама с собой, - Но как только все устаканится, я буду первой, кто рванет в патруль искать их. Уж по шлейфу из трусливого пердежа их найти труда не составит.

Молодая самка ещё раз осмотрела всех.

- Кому-то нужна помощь? Не стоять же мне столбом после того, как меня только что вытащили из-под того же столба.

Даже помощь Кхикиза предлагала с ноткой грубости в голосе. Такая вот она была.

Вирта нависла над львятами пытаясь их защитить. Соображала ли она сейчас?.. Недавний стресс оставил на ней свой отпечаток, она неосознанно продолжала держать на своей морде оскал, не замечая этого. Лишь когда её окликнул знакомый голос, самка изумлённо вытянулась, её лицо переменилось, оставляя за собой осадок из неопрятной тупой боли в ещё недавно напряжённых скулах.   

- Элайджа? Но... как это может быть? - она могла бы обрадоваться и кинуться в его объятья, но... всё-таки... она осталась на месте инстинктивно продолжая загораживать детей. Долгие месяцы она выполняла свои функции матери и теперь, даже когда опасность миновала, она не могла забыть всё, что произошло. Это не правильно. Довериться кому-то вновь сразу и без лишних слов. Отец её детей, однако и лев, взрослый лев - угроза.

- Вирта, ты ранена, кто-нибудь ранен? Вы в порядке?

- Не подходи, - львица прижала уши к голове. Она безумна? Отнюдь. Голос её спокоен. Она не хочет чтобы этот лев прикасался к детёнышам. Её гложет сомнение, но Вирта точно знает, что делает сейчас. За такой срок любой мог поменяться, даже любимый, она обязана знать что это именно Элайджа, её Элайджа и никто другой.

- Прости меня, - львица опустила голову закрыв глаза, стараясь укрыться от воспоминаний. "Он умер. Он погиб. Он ушёл. Разве это всё может быть правдой?" - она ничего не ответила ему, заглушая свой внутренний зов одуматься.

***

- Я лекарь, позволь мне осмотреть тебя и детей, - голос львицы звучал приятно, обволакивающе, напоминая горячее молоко с кусочком масла и мёдом, принимаемое в разгар простуды, а Вирта, будто опустошённый сосуд жаждала вновь быть наполненной привычным теплом. Она не могла довериться льву, но львице... что-то подсказывало ей, что ей необходимо начать с кого-то, чтобы адаптироваться, тем более, Ванесса не намного была старше её первого выводка.

- Микото, - самка кивнула на коричневого детёныша, - нахлебался воды, но кажется всё и правда обошлось, - она хотела добавить ещё и пару слов про то, что все они вусмерть перепугались, но от мысли её передёрнуло. "Твои эмоции тут никому не нужны".

Когда молоденькая травница ушла, Вирта краем глаза посмотрела на притихшего Элайджу, примеряя их давнишние щебетливые разговоры о львятах на нынешнюю ситуацию, но ничего в её воспоминаниях волшебным образом не щёлкнуло, то что было - прошло и его не вернуть.

Во всяком случае, Вирта чуть присмирела после стычки с бандитами и кидаться на всех подряд больше не собиралась, какая-то её часть подтверждала, что этот лев который сидит возле неё - старый знакомый, однако это мало снимало ту неловкую молчаливую паузу повисшую в воздухе.

***

Вирта не запомнила момент когда грянул гром и миллионы искр посыпались на их головы, но удар, что пришёлся на Элайджу она запечатлела во всех подробностях, будто в замедленной съемке. Он закрыл её и львят телом, не раздумывая пожертвовав собой.
- Элайджа, Элайджа, Элайджа, - она беспомощно пыталась растрясти его лапу, желая лишь одного - знать, что он остался жив. Вирта старалась рассмотреть, подымается и опускается ли его грудная клетка за пеленой собственных слёз, впрочем, ей это мало удавалось.
- Элайджа! Элай-л-джа, - она беспомощно стала вертеть головой. Кто-то может помочь? Кто-нибудь? Пожалуйста...

И кто-нибудь пришёл.

- Так, Вирта, ты должна взять себя в лапы и помочь мне, -  она решительно кивнула. - Постарайся уложить его на бок, но при этом очень аккуратно с шеей и головой, слышишь? Это важно.
Попутно вникая в слова Ванессы, Вир перевернула льва лапой чуть придерживая его за гриву зубами, чтобы не травмировать голову и шею. Работа целительницы выглядела вполне профессиональной, во всяком случае, похожей на работу Рафики. В воздухе помимо палёной шерсти запахло дурманящими душистыми травами.
- А это тебе, съешь.

***

- Спасибо, что... позаботились о ней, - она поклонилась молодому рыжему льву, который принёс Рейвен. К своему стыду Вирта уже успела намутить воду в ненужном направлении чуть ранее, когда группировка Фастара только пришла. Она понимала, что поступила тогда неверно, накинувшись на Никонани посчитав его одним из "врагов", он попал под горячую лапу. По её вине Рейвен(не уследила) отбежала слишком далеко и если бы за ней не проследили другие львы...

***

Измотанная и местами зашарканная львица, ссутулившись, пыталась выловить взглядом того, кто бы прояснил ситуацию для неё и семьи. Элайджа в своём состоянии явно не мог взять поводья в свои лапы, да и после такого внушительного отсутствия вряд ли младшие детишки шагали бы под его дудку смирно.

Когда голос подал серый лев, по её хребту прошлись мурашки.  Он не был похож на тех бандитов, Вирта соотнесла ту жирную слащавую улыбку на лице одного из нападавших и холод, что источал Лютер. Ванесса, Лютер, Никонани... все они. Она никогда не видела таких молодых и отчаянных львов, будто мир окончательно сошёл с ума. Впрочем, может оно и к лучшему?

—→ Южное озеро

Путь вдоль реки был слишком долог, но это как раз то, что требовалось Фурахе. Она переставляла лапы, одну, другую, третью, четвертую — а потом заново, и времени на то, чтобы размышлять о своих горестях, просто не оставалось. Главное идти, вперед и вперед, с одного боку саванна, с другого — река. Река позади, и впереди тоже она, простирается далеко, исчезая где-то за горизонтом. Это в идеале, а пока что густой туман позволяет рассмотреть лишь то, что на несколько метров впереди. Рядом с ней плечом к плечу идет Вирро, но даже кончик его хвоста почти теряется в тумане.

Какое-то время они шли быстро, молча, целеустремленно. Гильфи, постоянная спутница самки, нахохлилась на ее плече, покачиваясь при каждом шаге. Она и так не особо любила летать днем, а туман полностью лишил ее возможности ориентироваться. Фур не имела ничего против такого соседства; она просто привыкла к компании совы настолько, что порой пугалась, если не ощущала на плече привычную хватку острых коготков.

— Как далеко, — наконец, спустя какое-то время львица нарушила молчание, — значит, говоришь, море? Не могу себе представить. Знаешь, я ведь только одно Южное озеро видела. Когда-то я думала, что оно самое большое в мире, и одно такое, — она усмехнулась с легкой горечью; это воспоминание потянуло за ней другие, связанные с родителями, и это отдалось в сердце непрошенной болью, — да и реку увидела вот только недавно. Там, где мы жили на Килиманджаро, ничего подобного не было, только один маленький ручей. Я очень испугалась, когда впервые увидела такое большое количество воды. И... животные. Так много, и такие большие!

Она ненадолго замолчала, погрузившись в воспоминания. Болезненно было думать о том, что отца больше нет в живых, но воспоминания, связанные с ним, были приятны, хоть и изрядно омрачены чувством потери. Оставалось только надеяться, что со временем боль сгладится и не будет такой острой — ведь она, в конце концов, смогла смириться с гибелью сестры и брата, и сейчас даже уже не скучала. Всего лишь детские воспоминания... они померкли и стали совсем смутными — а оползень и вовсе будто исчез из памяти, будто разум Фур изгнал все самое жуткое, оставив лишь то хорошее, что было.

Из тумана вынырнула слоновья голова; животное не обратило на львов ни малейшего внимания, хотя львица шарахнулась от него, наполовину прижавшись к земле и ожидая нападения. Кажется, ей теперь не так-то просто будет привыкнуть к тому, что саванна полна крупными животными. Каждое из них казалось ей теперь потенциальным убийцей. Нет, ненависти к ним не было, только страх, животный и непредсказуемый.

Постепенно туман рассеивался. По мере того, как львы приближашись к устью, видимость стала куда лучше, и вскоре стало ясно, что небо затянуто тучами, уже расходящимися в стороны. Сквозь прорехи в них проглядывало солнце, но дневной жары не было и в помине. Воздух был свежим и пах немного странно, будто бы солью; ветер трепал челку Фур. Ее оглушил птичий щебет, а река стала гораздо шире и мельче. На берегах ее можно было увидеть греющихся крокодилов — а может, это были бревна, издалека не различить.

И ни малейших следов Фальки. Хотя львица отчаянно принюхивалась всю дорогу, даже намека на запах матери на нашла. Тела ее тоже не было — хотя его могли утащить крокодилы или другие твари; или же оно могло остаться под водой.

— Смотри! — впереди, наконец, заблестело что-то огромное, разлившееся настолько, что вода сходилась с горизонтом где-то далеко.

Зрелище и в самом деле стоило всех пройденных километров. К тому моменту, как львы добрались до побережья, шторм успел успокоиться. Сейчас тучи расходились, из широких просветов в них пробивались солнечные лучи, заливая светом воду, делая ее невыносимо сияющей. Самка то и дело жмурилась, не в силах вынести мелькания бликов. Пахло тоже странно. Вирро сказал, что это запах соли — чем-то он немного напоминал кровь, и, в принципе, неприятным его назвать было нельзя.

Фур вдруг ощутила себя маленькой и беззащитной перед большим миром. Так мало она в своей жизни видела, так много еще предстояло увидеть. Почему же они с родителями сидели сиднем в степи, когда совсем рядом такое прекрасное место?
По другую сторону реки тянулись, подступая к самому морю, песчаные дюны — совсем пологие у воды, они становились выше по мере отдаления от нее. Там, должно быть, начиналась пустыня. О ней Фур тоже слышала, но никогда не видела собственными глазами. Хотелось бы ей заглянуть и туда тоже. Хотя отец рассказывал, что это очень опасное и коварное место, но ведь краешком глаза-то можно взглянуть, верно?
По другую сторону, будто река была разделительной полосой, зеленела трава и кусты. Песчаный берег тянулся вдаль, потрясающе красивый даже сейчас, когда морской мусор, выброшенный штормом, неряшливыми кучками лежал вдоль полосы прилива.

Еще дальше, — так далеко, что почти не разобрать, — темнел лес. Совсем не такой, как та рощица в облачных степях, где жило их небольшое семейство. Там было совсем мало деревьев, были они не слишком высоки, их окружали густые кусты. Но выгоревшая на палящем солнце листва была совсем не такая; в ней было много светлых тонов и желтизны. Лес, который издалека виделся львице, был густого, приятного глазу темно-зеленого оттенка — сейчас она даже в чем-то понимала травоядных; так и хотелось откусить кусочек этой красивой листвы.
— Чудесное место, — Фур немного помрачнела: вот они и дошли до моря, но Фальку так и не нашли, и в голову ее все чаще приходили мысли о том, что она потеряла еще и мать; отогнать их от себя было очень трудно.
Но Вирро буквально разрывался от счастья, не в силах устоять на одном месте, и львице, хоть и не сразу, передалось его настроение. Ответив тычком на его дружеский тычок, она, наконец, впервые после смерти отца негромко и будто немного неумело рассмеялась, — а потом бросилась бежать к воде.

Остановилась, тяжело дыша, уже почти там, где волны могли лизнуть ее лапы, оглядываясь на спешившего следом Вирро. Прижалась к нему на миг, — она уже привыкла искать у самца помощи и защиты, — потираясь мордой и лукаво посматривая на него. Отпрянув, львица брызнула на Вирро соленой водой и, фыркая от смеха, бросилась удирать вдоль воды, оставляя на песке глубокие, сразу же наполнявшиеся водой следы.

Угомонились они нескоро. Лес за это время стал ближе, а запахи разнообразнее. Окончательно запыхавшись и пару раз не без помощи Вирро окунувшись в воду, Фураха вдруг снова посерьезнела.
— Думаешь, кто-нибудь здесь ее видел? — хотя она не произнесла имени, и так было понятно, о ком она говорит, — я боюсь... что, если она утонула? Река такая огромная и длинная, чтобы добраться сюда, ей бы понадобилась куча времени.

——→ Песчаный берег

Когда Шарпей убедилась, что детёныш не получил видимых повреждений, она лишь отрывисто кивнула и продолжила аккуратно поддерживать рыжегривого льва, что буквально пять минут назад схлопотал упавшим стволом дерева прямо по голове. Вести, указывая направление, и перекрикивать грозу оказалось не самым сложным делом, куда больше львица опасалась, что пострадавший в какой-то момент потеряет сознание и попросту придавит её либо Финна своим телом. Он казался настоящим гигантом рядом с некрупной Шарп и леопардом, даже совместными усилиями они бы вряд ли справились с ним. Второй же рыжик был занят детёнышем и, совсем немного, болтовней с Шарпей.

— Если к хорошему, то ты храбрая, — раздался голос рыжика совсем рядом. Самка скептически хмыкнула, уставившись на льва изучающим внимательным взглядом, но тот ни капли не смутился и продолжил говорить. Отвечать Шарпей не стала, лишь передернула плечами, как бы говоря “ничего особенного в этом нет”, да мотнула головой, побуждая продолжать путь. Сейчас им необходимо было найти целителя, чтобы тот осмотрел побитую голову рыжего гиганта, да родителей детёныша. Но кто из собравшихся обладал навыками врачевания, если такие вообще были? Шарпей начала чувствовать, как решимость постепенно сменяется отчаянием, ведь она не знала здесь решительно никого, и понятия не имела, кому именно следует передать пострадавших самца с детёнышем.

На выручку им пришел гепард — тот самый, что встретил компанию на побережье, предупредив о бандитах. Не утруждая себя представлением и бессмысленной болтовней, меланист быстро осведомился о состоянии огромного самца с детёнышем и, не дожидаясь внятных ответов, указал им, куда и к кому идти. После чего был таков.

— Ладно, — только и успела выговорить Шарп, прежде чем гепард шустро умчался дальше. Имя Ванесса показалось ей знакомым, и через несколько секунд в памяти всплыл образ светлошкурой самки. Точных черт её морды Шарпей не помнила, но была уверена, что узнает Ванессу, как только увидит.

— Эй, рыжий, ты ещё не отключился? Давай, осталось совсем немного, сейчас тебе помогут, — красноглазая задрала голову, чтобы взглянуть в морду гиганта рядом с собой и убедиться, что тот не собирается потерять сознание в самый последний момент. Грубовато пихнув его плечом, Шарпей упорно пошла дальше, держась бок о бок с рыжиком и одновременно выискивая взглядом упомянутых львов. Ванесса попалась на глаза первой, к тому моменту, когда компания достигла её, целительница уже вовсю хлопотала над желтошкурым львом и самкой, в которой Шарп признала жертву бандитов.

— Его ударило деревом, скорее всего, по голове, — обратилась Шарпей к Ванессе, в то время как её рыжий помощник передавал львёнка родителям. Удостоверившись, что целительница услышала её, серошкурая шагнула назад, переглядываясь с Финном и рыжиком.

“Никонани”, — вдруг всплыло в её голове имя, сопровождаемое голосом самого Нико. Он представлялся ещё на берегу океана, но, честно говоря, Шарп запомнила в лучшем случае его имя и Ванессу. В такой неразберихе поди упомни каждого.

Ждать, что же будет дальше, пришлось недолго. Когда пострадавшие в инциденте с грозой были спасены и переданы лекарю, а общим шум немного поутих, слово взял лев, стоящий рядом с вожаком. Стоило ему заговорить, как Шарпей вскинулась, с огромным удивлением осознавая, что ей знаком этот голос, но точно вспомнить она не могла, как ни вглядывалась в темную шкуру самца. Он однозначно не был одним из её братьев, старших и своих ровесников Шарп знала слишком хорошо, а младшие ещё не выросли бы так, да и что им здесь делать. Возможно, он тоже был родом из прайда у вулкана, и его жизнь привела его к побережью океана? Побуравив знакомого незнакомца взглядом ещё немного, Шарпей услышала своё имя и с мрачной готовностью кивнула, всецело одобряя предложение как следует прочесать джунгли от бандитов. То, что темношкурый самец знал её по имени, подтвердило догадку львицы о соседстве в прайде, ведь сейчас Шарп никому не представлялась.

— Что же, идем, — обратилась самка к Никонани. Третий названный лев, Танди, оказался белоснежным самцом, на добрую голову выше самой Шарп, если не больше. Разобравшись, кто есть кто, они вместе отправились в джунгли.

> skip 2 недели > Нижнее течение реки Лузангва

Отредактировано Шарпей (12 Авг 2018 18:42:05)

Спайро никогда не был самым умным зверем, уж тем более не в семействе Вирты. Однако определенно был до безумия храбрым в свои-то восемь с хвостиком месяцев. Восхитительный львенок, который настолько любил свою и был обременен обостренным чувством справедливости, что готов был пуститься на верную смерть, лишь бы показать свое небезразличие и браваду. За что и получил. И это даже не было смешно.

На самом деле тогда Спайро очень повезло избежать смерти. Как только львенок с писклявым недо-рыком напрыгнул на одного из бандитов, готовый искромсать его лапу в щепки, он тут же кубарем полетел в сторону, его тельце несколько раз перекатывалось, что громкими всплесками отдавалось над устьем. Совсем ненадолго он потерял сознание, и никто этого даже не заметил, в том числе и он сам, потому что когда он очнулся, ситуация вокруг не слишком изменилась. По крайней мере в плане атмосферы. Мир вокруг был все таким же темным и страшным, он слышал чужие крики и панику, и от того малыш не сразу понял, что опасность в лице бандитов миновала.

Однако встать он пока не мог. Голова кружилась и его слегка тошнило, а в прохладной воде лежать отчего-то было приятно. Рядом с ним изредка мелькали чужие ступни, и в этот момент Спайро шевелил ухом. Спустя время, которое по меркам львенка длилось вечно, он почувствовал, как кто-то ухватил его тельце зубами, а сам он оторвался от земли и стал молча наблюдать за тем, как картина вокруг него изменяется: теперь-то из-за высокой травы он увидел силуэты и очертания других львов, которые ни разу не были похожи на тех злодеев, что угрожали маме и сиблингам. И их было гораздо больше. Так Спайро и тащили до самой пещеры: с непониманием, удивлением и даже страхом на мордашке. Но вскоре все станет хорошо. И бояться больше не придется.

→ Взросление → другая локация

—→ Песчаный берег

Солнце беспощадно заливало округу ярким светом, разгоняя последние сомнения в том, что происходящее — не более, чем дурной, навязчивый сон. Как бы хотела Фалька, чтобы так оно и было! Она тайком укусила губу; после, не убедившись, прикусила посильнее, пока не почувствовала во рту солоноватый привкус крови — но так и не смогла проснуться.
Она плелась впереди, нога за ногу, устало опустив тяжелую голову к земле. Сперва направление выбрала наугад, но уже через пару сот метров стало понятно, что она идет почти по следам Освин и Вирро, обратно к реке. Что ж, сейчас ее устраивало и это.

В ребре остро кольнуло; вслед за этим, будто назло, заныло плечо, заставив львицу припасть на переднюю лапу, почти задев подбородком влажный песок. Она не отстранилась от бросившихся ей на помощь детей, но, пройдя еще несколько шагов с их поддержкой, покачала головой.
— Я в порядке.
Я буду в порядке, — с непонятным для самой себя ожесточением подумала она.
Ничего и никогда больше не будет в порядке, — услужливо подсказал внутренний голос.
Трусливая гадина.

В глубине души даже сейчас, оплакивая потерю супруга, Фалька знала: время излечит и это. Она уже пережила гибель своих первенцев, из которых теперь осталась одна Освин, — теперь она почему-то просила называть себя Фурахой, но для самки это пока что было слишком непривычно, и в мыслях она продолжала звать дочь прежним, старым именем, — она переживет и гибель Рудо. На это уйдет немало дней, и все же когда-нибудь она снова посмотрит на этот мир и ощутит где-то глубоко внутри радость. Она жива. Этот мир жив. Жизнь не заканчивается.
И потом, разве Рудо хотел бы, чтобы и ее жизнь закончилась с ее смертью? Разве хотел бы он видеть, как она живет, будто и не живет вовсе, а так, бродит по свету лишь потому, что не хватило сил прервать свое существование?..

Ветер изменился; повеяло речной свежестью. Львица медленно выпрямилась, настороженно потянула воздух пересохшей пастью. Ей давно уже хотелось пить, но к реке она тащилась так, будто это было последнее, чего ей сейчас хотелось.
Потому что хотелось сдохнуть.
Просто сдохнуть и не видеть всего этого. Не видеть опечаленную, но все же неприлично счастливую близостью к Вирро и внезапно повзрослевшую дочь (в разум самки на миг вкралась подлая, ревнивая мыслишка на тему того, не станет ли она в ближайшее время еще и бабкой). Не знать, что Рудо больше нет в живых. Не помнить того чертова сна, который бередил ее воображение еще до того, как она все узнала.

Значит, носорог, говорите.
Фалька нерешительно остановилась у самого берега реки. Здесь она не казалась ни опасной, ни страшной. Мелкая, широко разлившаяся, обильно поросшая кустарником... и все же она вызывала у хищницы, уже однажды чуть не утонувшей, вполне закономерные опасения. И все же, пересилив себя, львица шагнула вперед, так, что пальцы ее погрузились в мягкий крупитчатый ил, и подчеркнуто неторопливо напилась.
Спешить ей теперь было некуда.
Или все же...

Обернувшись к дочери, самка даже смогла выдавить из себя тень улыбки — неискренней и кривой, больше похожей на страдальческую гримасу, но все же.
— Очень жарко, — после того, как Фалька напилась, голос ее немного окреп и перестал напоминать подыхающую гиену, — может быть, переждем жару где-нибудь здесь, в кустарнике? Потом решим, что делать дальше и куда идти.

"Всё", - с этой короткой мыслью, Фастар внемля деятельности Лютера рядом, скинул с себя тяжёлое мёртвое дерево, потревожив неловким движением раненное плечо. Он ощутил с глухим падением груза вниз, своё разочарование, и вся тяжесть упавшей ноши почему-то вдруг водрузилась на него своим полным весом, отгоняя даже помощь товарищей. Ему хотелось сделать намного больше, чем это. Точнее, он должен был уже сделать больше, чем это.

На что он сейчас способен?

Слова Кхикизы пролетели почти вскользь его ушей, возможно потому что рана на плече, подобно львице, тоже ощущала обиду и требовала внимания. Она пыталась причинить ему мучение ссылаясь на своё оскорбление ситуацией. Точнее, сам Фастар предпочёл бы назвать это вовсе не болью, а "неприятным стечением обстоятельств". Ему было неприятно отдавать время на подобные казусы.

И всё же, он его отдал.

Что уж говорить, Фастар постарался со своим молчанием, что аж даже сам Лютер заговорил. Да и ещё как. Красношкурый это оценил и взял на заметку, всё-таки их общая малообщительность иногда выбивала, то у одного, то у другого светлые мысли, словно маятник Ньютона, похороненные под занавесами характеров. Славно. И всё же Фастар не являлся львицей в положении на последнем сроке. И при весей благодарности другу, и маловыраженности этой благодарности внешне, он не собирался стоять истуканом дальше. Он должен исправить то-самое-разочарование немедленно.

Когда небольшие отряды отправились в дорогу, Фастар скептически оглядел округу, критично отвергая даже взгляд молодой целительницы банды. Он сделал ей больно? Возможно. Сейчас, не смотря на множество львов вокруг себя, он предпочитал быть чуть выше суеты. Они все уже видели единое движение, но ещё не видели в глаза лидера. В потасовке он действовал за маской, его указания имели скрытый характер, через посредника - гепарда, скорость и тишина. А в стычке с бандитами? Был лишь короткий разогрев в самом начале. Фастар являлся частью круга и старался быть единым с теми, кем руководит. Он считал, что глава, должен появляться лишь в тот миг, когда он действительно нужен, а всё остальное время Фастар был таким же обычным членом банды.

И в тот момент, когда растерянность после всех событий накатила волной, оставляя вопросы, лидер действительно появился.

- Полагаю, все прекрасно слышали, что сказал Лютер? От себя скажу, что хотел бы побеседовать с каждым из новоприбывших лично, но в другой атмосфере, разделяя пищу и кров, а не в той, что вижу сейчас. Прошу вас, побыть моими гостями и больше не беспокоиться о дороге лежащей впереди. Вопреки вашим сомнениям, мой дом не столь ужасен, как вам могло показаться сначала, впрочем, как и я сам, - лев заманивающим взмахом хвоста потянул за собой невидимую нить соприкосновения и поволок за своей тенью множество других теней.

->Пещера целителей (морские пещеры)

Львица начала устраиваться на отдых еще до того, как дети согласились; по крайней мере, по ней явно было заметно, что дальше она не пойдет — по крайней мере, пока не посидит спокойно хотя бы десяток-другой минут.
Вирро, однако, с охотой и согласился. Фалька в очередной раз неожиданно осознала, что ее дочь выросла. И сильно... Прошло не так уж много времени в разлуке, но прежде Ос... Фураха всегда смотрела на родителей, прежде чем сделать что-то; теперь она, как само собой разумеющееся, глянула на своего друга, и, увидев, что тот укладывается в тени кустарника, без колебаний устроилась у него под боком.

Что ж... Оставалось только улечься рядом с дочерью.
— Львы здесь есть, — Фалька немного помедлила, прежде, чем ответить, — хотя я видела только нескольких. На этих берегах живет прайд... нет, банда. Кажется, так. Я встретила их целительницу, она помогла мне, — новое напоминание о Авелин всколыхнуло неприятные воспоминания о посетившем львицу кошмаре, и она на миг зажмурилась, медленно выдыхая сквозь стиснутые зубы, прежде чем смогла снова заговорить, — их логова дальше по побережью, там, откуда я пришла.
Несколько минут львица молчала, перебирая в памяти все случившееся с ней за последние дни. Когда, собравшись с мыслями, она вновь собралась заговорить, то обнаружила, что ее собеседники мирно спят, свернувшись большими клубками.

Полежав тихонько, самка решительно поднялась — и только тут заметила внимательный взгляд совы, которая все время молчаливо сопровождала Фур, то порхая поблизости, то пересаживаясь ей на спину. Сейчас она сидела на спине своей покровительницы, настороженно и, как казалось Фальке, неодобрительно взирала на нее круглыми, обрамленными мохнатыми ресницами глазами.
— Скажешь, что я вернусь к ним позже, — шепотом проговорила львица, осторожно выпутывая лапы из хвоста дочери.
Взгляд совы стал еще более неодобрительным. Она медленно, будто бы сонно моргнула. Прежде Гильфи ни разу не заговаривала ни с кем из львов, кроме самой Фурахи — она всегда побаивалась взрослых львов, старалась даже на глаза им лишний раз не попадаться. Кажется, она не собиралась изменять своим привычкам. Прятаться сова не собиралась, но и в разговор не вступала, лишь продолжала пялиться, отчего львица чувствовала себя не в своей тарелке.

— Со мной все будет в порядке, — довольно уверенно соврала она, — просто сейчас мне нужно немного побыть одной.
Сова продолжала глазеть — но когда Фалька потеряла всякое терпение, она, наконец, кивнула, соглашаясь.
И, нахохлившись, отвернулась, давая понять, что разговор окончен.

Довольно по-хамски, но львица лишь вздохнула. Она бы вытерпела какое угодно хамство от Октана — если бы только он был рядом. Пока сокол был с ней, они частенько ссорились, тем более, что характер у птицы был несладкий. Но Фалька давно привыкла к этому, и в обиду себя не давала; в конце концов, их перепалки начали приносить удовольствие обоим.
Но где Октан теперь, жив ли он вообще?..

Сперва, впрочем, львица собиралась выяснить совсем другое. Мягко ступая, она двинулась прочь от спящих, к реке — а там пошла по мелководью, чтобы течение уносило ее запах. Лапы ее погружались в ил, но стоило ей сделать очередной шаг, как следы размывало водой. Подушечки приятно холодило; шкуру пригревало солнце.
Словом, день был прекрасный. Правда, Фалька этого не замечала. Отойдя подальше от детей, она пошла быстрее; затем, выйдя на берег, пошла неторопливой экономной рысью, решительно двигаясь в сторону озера.

Что бы там ни случилось, она должна была увидеть все сама.

—-→ Южное озеро

Сон был крепким, дарующим отдохновение и спокойствие. Впервые за все время с момента гибели Рудо львица спала спокойно и умиротворенно. Ее отдых не тревожило ровным счетом ничего, одним боком она чувствовала присутствие рядом своего верного друга; другим — прижималась к матери, будто в детстве.
На сей раз Фур не мучили кошмары, как порой случалось с ней последние дни — и чаще всего главным героем и ужасом этих снов был, конечно же, носорог. Его мрачная темная фигура не однажды всплывала в мыслях самки; воображение услужливо придавало его внешности демонические черты, награждая светящимися красными глазками, делая рог еще более кривым и изогнутым, а пасть — покрытую свежей кровью.

Нет, сейчас ничего подобного в снах львицы не было. Она открыла глаза, чувствуя себя настолько прекрасно, насколько вообще могла.
Что-то было не так. Фураха взволнованно потянулась, не сразу сообразив, что Вирро не только умудрился встать, но и отошел в сторону. Земля там, где лежал лев, все еще хранила его тепло, и хищница, расслабленно изогнувшись, перекатилась по земле, потираясь о нее мордой и шеей.
И лишь после этого она вдруг подскочила на месте, осознав, что они были не вдвоем, а втроем.
— Мама? — еще пока не сообразив, что происходит, шепотом проговорила львица, осматриваясь.

Оказавшийся неподалеку Вирро призывно прорычал в сторону леса, позвав Фальку; ответом ему стал лишь заполошный писк какой-то пичуги, в панике сорвавшейся с ветки кустарника.
— Где она? — одним прыжком Фураха оказалась рядом с самцом, в панике осматривая все вокруг.
На песке не было следов крови, да и вообще не было никаких следов. Запах Фальки можно было почувствовать, но место, где она спала, давно уже было холодным, а след, по которому немедленно бросилась Фур, почти сразу оборвался, бесследно растаяв на каменистом берегу реки.

Чертовщина какая-то. Если бы не запах, не шерстинки, оставшиеся там, где лежала Фалька, Фур, пожалуй, подумала бы, что их с Вирро настигла групповая галлюцинация. Нет, все случилось совершенно точно наяву; тем не менее, еще несколько часов мать была здесь — а теперь ее след простыл, и куда она могла пойти в таком состоянии — кто ее знает.
Тут-то Фур в полной мере прочувствовала все то, что обычно чувствуют родители, когда расшалившиеся дети убегают слишком далеко от дома. Конечно, Фалька не была ребенком — она была взрослой и самостоятельной львицей. Но она совсем недавно была ранена, чудом избежала смерти, к тому же, только что узнала о гибели супруга... куда могли понести ее лапы в такой момент?

Главное, чтобы не топиться.
— Как думаешь, куда она могла пойти? — дрожащим голосом спросила самка, утыкаясь в плечо Вирро в поисках утешения.

Львица была безутешна. После стольких дней поисков и долгожданного воссоединения семьи получить такой облом... Конечно, слова Вирро не лишены были логики: Фалька действительно была и взрослой, и самостоятельной. Да мало ли куда она могла пойти? Вот хотя бы в кустики отлить.
Фур с надеждой повертела головой и принюхалась, но ничего нового не ощутила.

Вирро тем временем уже деловито шарил в реке, успокаивающе разговаривая с самкой. Та остолбенело наблюдала, пытаясь понять, что он делает. На ловлю рыбы это было непохоже, хотя при мысли о еде в голову Фур пришла мысль о том, что перекусить им обоим не помешает. Вот только ни одного травоядного на этом берегу не было, и понятно почему: травы ведь здесь тоже нет, один лишь песок. Что, жрать этих мелких крабов? Их нужно не меньше ведра, чтобы наесться. К тому же, у них колючие панцири, хотя хищница была убеждена, что под ними наверняка скрывается мясо. Может быть, не такое вкусное, как свежеубитая антилопа, и все же...

С легким уколом когтей на ее спину приземлилась сова. От неожиданности львица вздрогнула, но тут же, взяв себя в лапы, с надеждой повернула морду к подруге.
— Она сказала, что должна побыть одна, — смущенно призналась Гильфи, полурасправив крылья, будто желая побыстрее улететь от этого разговора, — и ушла.
— Ну вот спасибо, — обиженно протянула Фур, — ты не могла задержать ее? Или хотя бы сказать мне об этом раньше!
Передернув плечами (отчего сова качнулась и переступила с ноги на ногу, но не улетела), львица мрачно уставилась на реку, прослеживая ее течение к морю. Там, где темная речная вода мешалась с бирюзовой морской, течение создавало причудливые узоры. Правда, сейчас это не особо-т вдохновляло львицу.

— Ладно, — через некоторое время со вздохом сказала она, поворачивая взлохмаченную голову к Вирро, — я уже поняла, что Фальку искать бесполезно. Ты прав, давай поищем местных. Хотя бы покажемся им на глаза, чтобы они знали, что мы им не враги. И поохотиться бы не мешало — я умираю с голоду.

Несмотря на то, что на словах Фур вроде бы успокоилась, на деле это было вовсе не так просто. Как не волноваться-то? Конечно, она могла сколько угодно говорить себе самой и Вирро, что ее мать взрослая и самостоятельная львица, способная позаботиться о себе. И все равно, после того, как они столько времени потратили на поиски Фальки, не зная, жива она, или в конце путешествия их ожидает ее раздутый от речной воды труп... Да и ожидает ли вообще — ведь поиски могли закончиться ничем; в реке, в конце концов, живут крокодилы, да и мало ли падальщиков, готовых добить раненую хищницу и растащить по саванне ее кости?.. В общем, после всех усилий, приложенных львами, Фур ожидала большей благодарности.

Вместо этого мать сбежала, не сказав и слова — лишь передав через сову, что она уходит. Серьезно, через сову?! Фураха чувствовала себя так, словно они с матерью поменялись местами. Если бы еще можно было всыпать Фальке за ее уход...

Пока Вирро купал в воде лапы, Фура по инерции продолжала бухтеть — успокоилась она далеко не сразу. И все же, присоединившись к нему и тоже немного поплескавшись, она почувствовала, что постепенно успокаивается. Сделать в этой ситуации все равно больше ничего было нельзя: они могли бы попробовать разыскать Фальку, но разыскать и удержать — это разные вещи, особенно, если сама Фалька этого не хочет...
— Если только недолго, — неизвестно зачем энергично встряхнувшись — шерсть все равно снова быстро намокнет, — самка, наконец, ответила согласием на предложение порыбачить, — не уверена, что мне это понравится.

Глядя в прозрачную воду, она невольно содрогнулась. Когда-то у них уже был подобный разговор — так давно, что, казалось, это было в прошлой жизни, она сама предложила порыбачить...Тогда-то как раз все закончилось падением Фальки в реку, а затем, когда все они отправились на поиски, погиб Рудо... Никакой рыбы тогда они не поймали, да и думать про нее забыли, не до того было.
Вздрогнув, львица вздернула морду и обернулась. Шкуру ее трепал пропахший солью морской ветер, вокруг был совсем другой пейзаж, и ничто не напоминало о трагедии, разделившей жизнь Фур на "до" и "после". Нет, здесь не было ничего опасного — ни носорогов, ни даже крокодилов — река в этом месте разливалась широко и просматривалась прекрасно, так что любое подозрительное движение они сразу заметят.
Правда ведь, заметят? Кое-как успокоив себя, львица пошебуршила лапами в воде, пытаясь рассмотреть хоть что-то живое.
— Разве ты видишь рыбу? — вяло заметила она, снова и снова разглядывая песок и камешки на речном дне, — я не вижу здесь ни одной.

Песок и в самом деле был симпатичным. Если, конечно, забыть о том, что желудок самки все чаще напоминал о себе урчанием, а рыбы она по-прежнему не видела — ни одной!
Вирро резко поднял лапу, брызгая на Фур водой. Та отскочила, фыркая в притворном гневе, но, увидев, как лев, поскользнувшись, в буквальном смысле сел в лужу, в смысле, в реку, не могла не расхохотаться над его проделками. Какой все-таки он был забавный — другого такого нет.
— Да уж, — львица коснулась его носом в ответ на прикосновение, — только не говори мне, что поблизости после твоего падения осталась хоть какая-то рыба! На ее месте, будь уверен, я бы уплыла подальше.

Самец и впрямь повел ее в сторонку, видимо, выбирая непотревоженное место. С облегчением, сопровождаемая тучей брызг, Фураха выскочила из воды, шумно отряхнулась и бодро затрусила за другом вдоль берега. Ее дурное настроение как ветром сдуло, и предчувствия тоже растаяли без следа. Рыбу он собрался ловить, посмотрите-ка... Самая крупная рыба шлепала по песку перед львицей, покачивая хвостом на ходу и то и дело встряхивая мокрой гривой. Она уже даже примерилась цапнуть самца за кисточку хвоста, но тут он резко свернул к воде, хватая что-то, невидимое львице.
— Гляди, — рак, как назвал его Вирро, безвольно покатился по песку к опешившей на мгновение Фурахе.
Нервно переступив с лапы на лапу, она склонилась, обнюхивая странное членистоногое, показавшееся ей очень опасным. Немудрено: на вид оно напоминало очень крупного скорпиона, а их, как учила Фалька, следовало избегать.
Но этот рак, кажется, опасным не был, по крайней мере, лев крутил и вертел его вполне безбоязненно. Осмелев, самка тоже ткнула его добычу когтем и, ободрившись, когда рак никак не среагировал, решилась наклониться и схватить его зубами — вместе с панцирем. Тот хрустел, но Фураху это не слишком смущало, так что она выплевывала лишь крупные куски, перемалывая челюстями мелкие.

— Странный, — честно сказала она, облизывая губы, — и очень маленький. Пойдем поищем рыбу. Я хочу большую! Чтобы можно было наесться одной.
Зайдя в воду, она с надеждой пошебуршила лапами, наблюдая за тем, как вихрятся вокруг нее крупинки ила и песчинки, но тщетно: ни рыбы, ни раков она не обнаружила.