В королевской пещере было темно и сыро, но от того не менее тепло, нежели обычно. Атмосфера только была не такая, как всегда: вместо бархатного спокойствия, что нападало на Девил в присутствии малышни, от которого хотелось свернуться клубком рядом с ними, да спать, сегодня даже здесь нависло тяжело ожидание чего-то. Чего именно, подростку было не понять, ибо вроде как главный вопрос, беспокоивший всех в братстве был решен: короля официально объявили пропавшим, так же, как и Люциана с его сыном.

Мысли в ее голове менялись одна за другой, словно птицы пролетающее над полями клиньями. Не уходили сомнения по поводу того, жив или мертв в действительности отец, а если и был жив, то не нуждался ли отчаянно в помощи прямо сейчас. Быть может он где-то там, за пределами чертога, был в западня из камне и льда, отчаянно пытающийся выбраться... А может?..

Взгляд львицы невольно наткнулся на белую шкуру под ее лапами. Пока сама королева не молвила ни слова, тоже погруженная в свои мысли, в сознание Девил невольно прокрались подозрения о том, что быть может лорд Траин попал в плен к Ходокам.

"В лапы той самое Белой смерти", — она вспомнила то, как Хальварда в первый его день назвала Улла. 

Ее интерес к Ходокам не был пустым. Пусть размышления о таинственном враге так или иначе тревожили разум каждого члена Братства, ведь угроза, что нес загадочный клан родом со снежной пустыни, была совершенно небезосновательной. Одно падание они уже пережили. А раз было одно, значит за ним могло последовать и другое?..

Но Девил раз за разом думала о ходока и по другой причине. Одна из охотниц, подруга ее кровной матери, однажды обмолвилась, что быть может Мунаш выносила детей как раз таки от ходока...

— Jeg vet en bønn, det vil hjelpe deg å sove.

Голос Шантэ словно вырвал Девил из размышлений. Она тревожно подняла голову с лап, переведя взгляд на мать, что впервые за долго время молчания что-то сказала. Говорила при этом она на языке севера — языке ее родного прайда. Она так же однажды заговорила на нем при Девил, что вызвало в приемыше неумолимый интерес. В конце-концов королева даже дала дочери несколько уроков, благодаря которым она и смога разобрать, что же именно сейчас было сказано.

Язык севера... Такой мелодичный, но при этом резкий и суровый, как и все на этом самом севере. Была ли сама Девил такой же, раз уж ее отец был ходоком, или все-таки ей недоставало внутри чего-то, что могло помочь ей справиться со всеми испытаниями, щедро раздаваемые ей жизнью?..

Шантэ же тем временем начала петь колыбельную. Черно-белая в ответ на это невольно прижалась к ней крепче, стараясь уловить каждое движение, каждый вздох, что тревожил грудь львицы в этой песне. Ее голос успокаивал, даже немного отвлекал от тех тяжелых размышлений, что накатывали на Ветту. Ей хотелось слышать только эту мелодию, а не голос в собственной голове, что отчаянно пытался вернуться к той самой теме, от которой они мгновение назад отвлеклись.

"Мой кровный отец может быть таким же изгнанником, как и Хальвард", — постепенно сон накатывал на нее, мысли от того текли все медленнее и ленивее, но все же не прекращались.

Быть может он действительно был таким же, как Хальвард: спокойный, уравновешенный и отчасти добрый. Ведь если это было не так, значит отец ее был точно таким же чудовищем, что сейчас служило ложем для королевской семьи.

"А используют ли Ходоки шкуры убитых ими как трофеи?.."

***

Буря была слишком сильной. Никто из них не рассчитывал, что уже на подъемы в горы их застанет стихия, разделяя и путая следы. Ледяной кусачий ветер заставлял львицу жмуриться, что и так не добавляло видимости в сплошной стене снега.
Девил знала, что сейчас плутает тут не одна. Вместе с ней было еще несколько львов, оказавшихся во владениях Ходоков по собственно дурости, которую они называли отвагой.

Что они хотели доказать? Или кому? Неужели нельзя было дождаться подмоги...

Самка скалилась, едва ли в этом оскале не набирая полную пасть словно бы режущих из-за ветра шкуру снежинок. Она гордо называла себя дочерью Севера, но на деле, столкнувшись с настоящим лицом этого самого севера, только что и могла изо всех сил стараться устоять на лапах.

Дорога вела ее ввысь, на вершину хребта, за которым и должно было быть логово Ходоков. Ледяных призраков из детских страшилок, что в один момент решили воплотиться в реальность. Жестокие убийцы и фанатики, безжалостно разделывающиеся с любыми, чья шкура было сколько то ни было темнее, чем их.

Девил кричала чьи-то имена, пытаясь в этом буране отыскать расколовшуюся на несколько частей группу. Но по итогу, во льде и холоде, ей отвечал только злобный ветер, завывающий в ушах.

— Отец! — ее крик разносится по пустыне, не смотря на ветер, слишком хорошо. Кажется, словно бы ее голос звучит и не самом деле, а только бьется эхом в ее голове. — Отец, я пришла за тобой!

Пришла ли она за Траином?.. Или на деле она пыталась найти кого-то другого?..

Огромная фигура послужила ответом на оба эти вопроса. Гигантских размеров лев стоял на той самой вершине, к которой она так стремилась. А глаза его, жгуче-ледяные, были отчетливо видны даже в белой тьмы бури.
Белый ходок. Только белый ходок мог выглядеть так.

Фигура не заговорила с ней. Не двинулась даже с места ни на миллиметр, недвижимая в этом ненормальном ветре и снегопаде. Вместо того, чтобы без нужды шататься или заводить диалог, она только прыгнула прямиком на львицу, вбивая ее лопатки в заледенелые скалы...

— Let your arms enfold us, through the dark of night...

***

Девил едва не вскрикнула, когда голос Шантэ пробился в ее сон. Точнее она сразу и не поняла, что то был голос матери: поначалу он был совершенно чужим, словно скрип льда и таким же холодным. Но выдернутая из странного видения, состряпанного на скорую лапу ее сознанием, она поняла, что все недавно произошедшее ей только привиделось... и прислышилось.

Шантэ все еще продолжала петь, пока подросток пыталась отдышаться от набросившегося на нее кошмара. Постепенно ужас от сновидения заменялся ощущениями, что дарила реальность: от теплоты материнского бока, до ее песни и посапывания львят где-то неподалеку. Все это происходило здесь и сейчас, а значит только это имело значение.

Лишь когда последние капли липкого ужаса покинули ее, полностью замещаясь насущными мыслями, она наконец-то поняла, что королева, кажется, плакала сквозь песню. То было неуловимо, так призрачно, ведь тембр голоса и ноты колыбельной совершенно не поменялись. Но все же это необъяснимое, немое ощущение того, что мать действительно сейчас плакала, плотно засело в ее сознании.
Она неловко подняла голову, когда слова колыбельной затихли и проследила за тем, как Шантэ протягивает лапу к выходу из пещеры.

— Han er alltid hos oss, — немного неуверенно прошептала она. Но на случай, если сказано было неверно, перевела свою же фразу, — он всегда с нами.

Она посмотрела в глаза Шантэ полные слез. Да, действительно, ей не показалось. Но даже подернутые пеленой влаги они сейчас светились в темноте двумя яркими серебряными фонариками.
Передней лапкой, аккуратно и нежно, Девил подобрала одну из материнских слезинок, а после прижала всю лапу целиком к ее щеке:

— Даже если он не вернется... Он будет с нами, мама... Я хочу верить в то, что он вернется, ведь он нас никогда не подводил. Но если если... — когда он успела так повзрослеть?.. Когда из львенка, которого утешал сам Траин, после смерти родителя, она сама превратилась в утешителя?.. — Я всегда буду с тобой, слышишь?.. Я всегда буду с тобой.

Она обняла Шантэ передними лапами за шею, крепко, едва ли не крепче тех объятий, что она дарила в день рождения наследников. Она могла клясться сейчас чем угодно, что ни смотря ни на что, ни на какие испытания, и в горе она будет обнимать мать так же крепко, как и в радости.

— Ты мне сама говорила, — продолжила она шепотом, — что сердце, продолжающееся биться не смотря на потери, становится только сильнее. И мы будем сильными... Ради них.

Она говорила про "них", про всех них, и про королевских детей, и про членов братства. Про каждого, кто так или иначе зависел от силы королевы, а та, как и любой живой зверь, зависела от поддержки близких. Так что Девил не разомкнула объятий и тогда, когда у самой впервые за вечер из глаз потекли слезы.

Икал малыш, вне всяких сомнений, громко и с душой... Но, уж поверьте, его вусмерть вымотанной мамаше в эти секунды икалось куда сильнее! Как минимум потому, что вывалившемуся из теплого "гнездышка" львенку очень хотелось поскорее вернуться к мягкому, теплому, вкусно пахнущему молоком животу самки, и от того он буквально захлебывался плачем напополам с характерными утробными спазмами, от которых шло звонкое эхо по всей пещере. К счастью, уже очень скоро его вернули в жаркие материнские объятия, моментально согревшие собой крохотное, тщедушное тельце; прекратив дрожать, Икки с довольным сопением зарылся в мех на груди Шантэ, лишь периодически вздрагивая, точно маленькая пушистая желешка. Выждав для верности пару-тройку минут, львенок, наконец, окончательно справился со своей икотой и, взбодрившись, снова высунул мордочку наружу: запах еды по-прежнему щекотал его крохотные, но ужасно чувствительные ноздри. Собравшись с силам, Иккинг вновь целеустремленно пополз куда-то вдоль здоровенного (уж по сравнению с ним-то!) родительского бока, на ходу перелезая либо подталкиваясь под упитанные задницы своих многочисленных сиблингов, с упорством истинного исследователя выискивая освободившийся сосок... И ведь нашел-таки! На сей раз, малыш не стал мешкать и сразу же, буквально с одной попытки ухватил его своей беззубой пастью, принявшись с неуемной жадностью тянуть оставшееся молоко — вы хоть знаете, как сильно он успел проголодаться за это время?

Теперь, когда все, наконец-то, вернулось на круги своя, Икки уже не ощущал былого страха или волнения: он был еще слишком мал, чтобы запоминать что-то и тем более всерьез это анализировать. Тем не менее, уже потом, когда вся их большая компания, вдоволь накушавшись, мирно дремала в обнимку, переваривая свой первый в жизни сытный обед, Иккинг оказался одним из первых, кто среагировал на присутствие в логове посторонних. И пускай даже это были члены их родного прайда (о чем Икки, в силу возраста, разумеется, не знал), но уже первое инстинктивное движение Шантэ, попытавшейся скрыть своих детенышей от глаз патрульного самца, вынудило его проснуться и с легким беспокойством пискнуть из-под тяжелой материнской лапы. Что там? Что такое? Кто пришел? А главное, зачем пришел??? Еще ничего толком не видя и не осознавая, львенок на всякий пожарный забился глубже под жаркую кучку сиблингов, прячась от неведомой угрозы, да так и затих на долгое время, пребывая где-то на грани между сном и бодрствованием, находя какую-то особую прелесть в том, чтобы вот так вот украдкой вслушиваться в тихий материнский голос, со сладким замиранием младенческого сердца улавливая в нем множество самых разнообразных интонаций и оттенков — и тонко реагируя на каждый из них, тревожась, когда тревожилась Шантэ, удивляясь, когда удивлялась Шантэ, задумываясь, грустя и радуясь, когда... ну, в общем, вы поняли. Но до поры, до времени Иккинг делал это совершенно незаметно, не привлекая к себе чужого внимания и в принципе не демонстрируя окружающим своих маленьких душевных волнений.

В конце концов, он был еще слишком мал для этого.

Понятие времени пока что тоже не было ему известно — он фактически не различал дня и ночи, равно как и не мог сосчитать количества прошедших дней, но зато прекрасно ощутил резкую, если не сказать, что катастрофическую перемену в настроении своей матери, когда сперва бесследно исчез один из его братьев, а спустя еще несколько дней к мирно отдыхающей львице осторожно приблизился Мтонго с поистине ужасающей вестью о гибели Траина. Холод, сковавший душу Шантэ после этого, прекрасно ощущался каждым из ее львят, и Иккинг не был исключением. И само собой, что он повел себя очень нервно, беспокойно, сперва начав плаксиво ныть, а затем и вовсе рыдать навзрыд, особенно, когда Шантэ пришлось отлучиться куда-то по своим королевским делам. Он ревел так полчаса кряду, и в итоге крепко заснул, вымотанный своим же собственным плачем, дав долгожданную передышку остальным львятам... и крайне нехотя проснулся, когда Шантэ вернулась обратно в логово, вновь принявшись беспокойно хныкать ей в живот. И лишь когда самка вдруг запела своим уставшим, надтреснутым голосом, вкладывая всю свою душевную боль и надежду в эту странную, древнюю колыбельную песню, Иккинг, наконец, затих, прекратив размазывать сопли по чужому меху.  Сперва малыш просто молча приподнял свою круглую, лобастую головенку над спинами младших братишек и сестры, вопросительно пошевелив круглыми раковинами ушей... а затем аж приподнялся на дрожащих передних лапках, всем своим невинным существом потянувшись навстречу ласковому материнскому пению, едва слышно икая и при этом еще как-то умудряясь тихонечко мурлыкать в такт мелодичному пению. Он не знал, что их отец мертв, не понимал, как сильно это ударило по их матери, но он чувствовал... чувствовал всей своей невинной детской душой, что ей сейчас ужасно, ужасно тяжело. И инстинктивно хотел ей помочь... Как-то прекратить, развеять всю эту боль. Вот только что он мог сделать? Он ведь был еще так мал. У него еще даже глаза не успели открыться — что уж говорить о том, чтобы сказать, ободрения ради, свое первое и драгоценное "мама"? Потому, за неимением никаких других вариантов, Иккинг просто вновь молчаливо ткнулся носом в густой мех на груди Шантэ, тесно обняв ее своими маленькими, непослушными лапками, и затих так на время, надеясь, что все плохое просто само собой исчезнет куда-нибудь... неважно, куда.

Лишь бы только его мама больше никогда не плакала и не грустила.

---

Разумеется, его наивное детское желание не могло так просто исполниться. Пускай с того момента, как Шантэ сообщила прайду о смерти своего венценосного супруга, минуло уже несколько недель, в воздухе по-прежнему ощущалась эта глубокая, невыразимая грусть по рано ушедшему правителю и главному защитнику Севера — каждый переживал эту утрату по-своему, кто-то ярче, кто-то слабее... Но вот подрастающий Иккинг не ощущал никакой особой грусти по умершему отцу, и в этом не было ничего удивительного: он не успел узнать Траина, равно как и не представлял себе, зачем он вообще им нужен. А вот душевная боль Шантэ, пускай и тщательно ею скрываемая, все-таки очень сильно влияла на формирующийся характер и поведение ее первенца. Несмотря на свой любознательный нрав, этот малыш вел себя на удивление тихо и скромно, не так, как это обычно следовало ожидать от самого старшего и крепкого детеныша в помете. Коли уж на то пошло, он и внешне заметно уступал своим младшим братьям и даже сестренке, и едва ли тянул на почетное звание крон-принца. Ни тебе сил, ни габаритов, ни тем более заметной тяги к лидерству, наоборот... Он много робел (особенно перед незнакомцами) и вообще казался страшно неуклюжим, за исключением тех редких случаев, когда в одиночку исследовал отдаленные уголки их небольшой пещеры — ему было тяжеловато угнаться за своими гиперактивными сиблингами, а потому он все чаще оставался где-то в стороне от их шумных детских забав, вынужденный развлекать себя самостоятельно. Тем не менее, он пока что не понимал этого, и искренне стремился составить компанию другим львятам. Вот и сейчас, когда неуемная хулиганка-Мария встала с утреца спозаранку, даже не дождавшись восхода солнца и привычно закидав их мать целой серией вопросов из разряда "я познаю мир", Икки и сам тоже продрал свои большие зеленовато-карие глазищи,  украдкой навострив уши и с любопытством прислушиваясь к ответу Шантэ. Ему тоже было безумно интересно узнать, что же находилось там, за пределами их родной пещеры... Пускай даже он планировал поспать еще часок-другой перед рассветом. Не без труда выбравшись из-под целой кучи дрыхнущих тел, наследник тихонько приблизился к нагло рассевшейся посреди логова сестре и плюхнулся рядышком, сонно позевывая и ежась от слабого сквозняка.

Сверр проснулся от пения матери и, навострив уши, прислушался к словам, которые она произносила. Чувство скорби передалось и ему, но парень рос странным львенком - уже сейчас он был сравнительно крепок и обещал вырасти в могучего война. А скорбь и грусть матери он просто был еще не в силах понять - в его маленьком мирке не было еще ничего печального и грустного. Впрочем, мелкий покрепче прижался к лапе матери и, ткнувшись носом в ее бок, стал слушать ее мягкий, всегда успокаивающий голос.

*** *** ***

Сверр проснулся и, сладко потянувшись, перевалился на спину, нагло подмяв под себя кого-то и стал рассматривать окружающий мир. Через некоторое время ему надоело так лежать и, сладко потянувшись, ребенок заковылял от матери по пещере, с интересом рассматривая и обнюхивая все то, что встречалось ему на пути. Сделав небольшой круг вокруг своего семейства, он вернулся обратно, прижался к теплому животу Шантэ , скосил взгляд на сестру, от которой сыпалось слишком много вопросов и, зевнув, прикрыл глаза. От самого Сверра, кстати, было трудно добиться разговора - по не ясным даже ему самому причинам будующий воин предпочитал молчать и слушать то, что говорят другие - возможно, именно поэтому он знал о мире вокруг несколько больше своих сиблингов. Впрочем, он был еще не способен переварить всю ту информацию, которую получал за день, а поэтому большую часть вещей, которая не касалась его самого либо его маленькой семьи, он быстро забывал. Нет, конечно пацан помнил и двух огромных львов, пришедших из прайда, где родилась его мама, а так же забавного зверька, пахнущего совсем не львами, пришедшего вмести с ними. С этими двумя титанами, один из которых мог испугать своим ледяным взглядом кого угодно (кроме самого Сверра, конечно, мальчишка почуял в госте родсвенную душу почти сразу), и второй - с двумя огромными шрамами на морде, пришли и братья Шантэ - один из ее помета и второй старший. Впрочем, у самого Сверра пообщаться  ними особо не вышло - львы ушли в странное, но явно интересное место, которое называлось "Патруль".

Парень посмотрел на сиблингов и, немного подумав, убрел в дальний угол (ну, точнее, это Сверру он казался очень дальним, маме было достаточно привстать и протянуть лапу, что бы вернуть ребенка обратно) и, усевшись там, стал рассматривать пещеру, особенно косясь в сторону выхода во вторую, еще не особо им иследованную. Убедившись в том, что мама на него смотрит, мальчишка набрался храбрости и с деловым видом заковылял в сторону второй пещеры, откуда доносились разные голоса и запахи - он уже несколько раз совершал геройский подвиг и смотрел на остальной прайд с порога,  но теперь Сверр явно решил пробраться внутрь и рассмотреть как можно больше всего, а может, если очень повезет, даже понаблюдать вблизи за тренировками молодых львов...

Отредактировано Сверр (4 Апр 2019 23:18:31)

Начало игры

Сквозь сомкнутые веки смутно забрезжил поток сознания. Плотная пелена сонного морока постепенно спадала, уступая место сперва неясному, а после всё более отчётливому ощущению нахождения в пространстве – левый бок явственно чувствовал под собой прохладу ледяного, заиндевелого пещерного камня. Под ложечкой настойчиво посасывало, побуждая ещё несколько заторможенный организм к окончательному пробуждению, и, уступив этому внутреннему требованию, Фёдор открыл глаза.

Ему довелось проснуться бодрым, полностью отдохнувшим и восстановившим силы; после столь приятного пробуждения назад в сон совершенно не тянуло. Чёткий, незамутнённый взгляд тускло-серых глаз, из-за отсутствия освещения потерявших пару тонов в цветовой гамме, сразу натолкнулся на знакомые тёмные пещерные своды, изо дня в день окружавшие всех состоявших в Северном братстве хищников, укрывая их от дождя вперемешку со снегом и пронзительного холодного ветра - непогоды, подстерегающей обитателей суровых горных склонов. Скалистый грот, неприступной стеной щерящийся на незваных гостей острыми пиками сталактитов, хоть и не выглядел как слишком тёплое и безопасное место, всё же являлся домом для многих львов, так что для местных жителей от него веяло мрачным, но родным уютом.

Неторопливо приподняв тело от земли, опираясь на передние лапы, Фёдор медленно зевнул. По завершении, этот жест показался ему недостаточным, и он, продолжая разминать уставшие от долгого неподвижного лежания конечности, припал к земле и до упора, едва не вжимаясь грудью в пол, выгнул спину. Суставы, пришедшие в движение, приятно заныли. Острые светлые когти вытянулись из расставленных в сторону пальцев и впились в холодный камень под ними, издав чуть слышный скрежет. Закончив с передней частью туловища, светлошкурый кот подался вперёд и потянул задние конечности, после чего вновь прилёг, удобно подвернув под себя передние лапы. После импровизированной зарядки по всему телу разлилось приятное, горячащее изнутри чувство покоя точно после выполненной работы.

Фёдор поднял голову к потолку, желая определить текущее время суток. Обычно сквозь расщелины наверху мягко просачивались неяркие, не бьющие по глазам лучи солнечного света, обеспечивая внутри освещение, не такое же безупречное, как и снаружи, но достаточное, чтобы те, кто находился в чертоге, не бродили и днём, и ночью в потёмках. Однако в данный момент обычный приглушённо-тусклый свет отсутствовал, в пещерах царил синеватый полумрак, подобно туману окутывая всё логово вплоть до последнего, самого скрытого от посторонних глаз уголка. Очевидно, черногривый проснулся затемно, быть может, ещё в глубокую ночь. Впрочем, это не имело большого значения - главное, что сегодня он полностью выспался.

Лев без особой заинтересованности оглянулся по сторонам, попутно выясняя, чем заняты его ближайшие соплеменники. В непосредственной близости рядом с ним никого не находилось, лишь в дальнем углу напротив, в своём личном, облюбованном углублении-пещерке беспокойно спала матёрая тёмная львица. Её тяжёлое дыхание время от времени прерывалось рычащим всхлипыванием, будто она не то отгоняла кого-то во сне, не то судорожно хватала пастью воздух. Может, ей снились кошмары. Не испытывая интереса к чужим сновидениям, Фёдор снова перевёл взгляд на каменные своды пещеры и погрузился в свои раздумья. Предстояло придумать, чем занять себя до рассвета.

Отредактировано Федор (21 Мар 2020 22:36:43)

Если бы я ей предложили пойти за ним, то она бы решительно отказалась, убеждая себя в том, что нужна еще здесь. И кто сказал, что там, в Вальгалле, они будут пировать за одной добычей? Кто сказал, что Один принял своего раба в свой острог, неминуемо вылечивая его раны от острых клыков Ходоков? И кто сказал, что Траин вовсе погиб от лап Ходоков?.. 

И кто сказал, что Один существует, когда Шантэ всегда стояла на перепутье между Айхею и целым легионом северных богов, о которых рассказывал красивые легенды ее отец. И кто сказал, что существуют боги, которым она молится, но молится, будто в пустоту, в небытие, в никуда? Кто сказал, что существуют боги, призванные лечить раны, но не смевшие это сделать, наблюдая с усмешкой за тем, как она страдает, за тем, как ее любимые единственные дети, не успев родиться, потеряли отца. Кто сказал, что ее неокрепший, едва познавший жизнь сын, счастлив теперь в чертоге, будучи не став полноправным воином?

Мысль оборвалась, сливаясь с тугой болью, отдававшей в грудь. Шантэ решительно знала, что делать дальше и в каком направлении идти: нести ответственность за детей и прайд, укрепить Северное Братство, быть стойкой перед Белой Смертью – это были ее первостепенные задачи. Но она решительно не понимала, как сможет вынести все это без Траина, без ее Найденыша, льва, без прошлого и без будущего, ставшего королем, а затем оказавшимся потомком Белых Ходоков.

…И, по иронии судьбы, погибшим от лап своих кровных, быть может, родственников. И, по иронии судьбы, она готова была сама, своими собственными лапами убить «семью» своего возлюбленного в отместку за него. Вот только это не сможет облегчить ее боль, не сможет вернуть его волшебным магическим образом. Она осталась совсем одна, один на один против богов и против их зловещих порождений.

— Han er alltid hos oss, - Шантэ поднимает влажные и блестящие от слез глаза, замерев от голоса старшей дочери, - он всегда с нами.

«Until you see the light…» - слышит она тихое завывание ветра под потолком, но ей кажется, будто бы с ней говорит сам Траин. И вдруг безграничная вера охватывает душу львицы, безграничная вера в то, что где бы Кову не находился, он всегда будет поддерживать свою семью в самые тяжелые минуты. Даже если он действительно умер, то он все равно останется королем – хранителем севера и хранителем своей семьи. От этой мысли самка зажмурила глаза, не в силах остановить усиливающийся поток слез. Не ты ли утешала свой прайд, когда сказала о том, что Траин не признается мертвым до тех пор, пока труп его не будет найден? Не ты ли убеждала прайд в том, что силы Братства не ослабли и все, что было построено Лордом Севера, ни за что не рухнет?

—Я хочу верить в то, что он вернется, ведь он нас никогда не подводил. – Шантэ смотрит в мерцавшие глаза львенка, который познал, что такое скорбь, еще раньше, чем сама Леди Севера. И как этой малышке удается быть такой сильной даже сейчас? И как ей удается верить в лучшее после всего, что произошло в ее жизни?

И все же, если верит хрупкое детское сознание, то будет верить и она.

— …Я всегда буду с тобой, слышишь?.. Я всегда буду с тобой. – Львица закрыла глаза, «падая» в объятия приемной дочери. Самка зарывается носом в шерсть на шее юной Девил, а затем мягко «скатывается», упираясь лбом в ее грудь и чувствуя стук сердца. Шантэ искренне считала, что никто в этот день не понимал ее так остро, как дочь Мунаш.

- …И мы будем сильными... Ради них. – Самка подняла на пару секунд глаза, взглянув на серьезную мордашку юной львицы.

- Твоя мать и Кову гордились бы тобой, - Леди Севера покачала головой и, обхватив передними лапами тело подростка, покрепче прижала ее к себе. Больше слов она не нашла: да и не нужны они им были.

Отходчивое сердце Леди Севера уже начинало потихоньку очищаться от боли утраты. Это называлось бы стадией принятия: нужно жить дальше. Во всяком случае, Шантэ есть для кого и для чего стараться.

***

Эмоции – сложная штука. В дневное время, занятая делами, детьми и своими королевскими обязанностями, Шантэ некогда было думать о том, что рядом с ней больше не было Траина. Ночью, когда Девил и остальные малыши уже спали, а рядом не было привычного теплого вздымающегося бока громадного Лорда Севера, львица безудержно горевала, сотрясаясь невидимым плачем. Она не могла так просто допустить мысль, что лев мог погибнуть, оставить ее одну во главе прайда и на лапах с маленькими львятами. Приходилось утирать слезы и прикидываться, что все в порядке, если просыпалась Девил и пыталась улечься прямо под боком матери: тогда самка держала себя в лапах. Она не хотела лишний раз расстраивать подростка и, кроме того, не желала никому показывать своей слабости. Если так вышло, что ее самец ушел или погиб, то она выдержит и этот удар судьбы, как учил ее Фаер. Надо всегда бросать вызов богам. Увидев твою силу, они обязательно восхитятся и наградят сполна.

И все же вода камень точит. С каждым днем Шантэ становилось все легче, плакать она перестала и полностью ударилась в дела прайда и в воспитание подрастающего поколения. Вот уже пять толстеньких пушистых комочков открыли глаза и научились передвигаться по пещере и, что самое важное, все они росли крепкими и здоровыми малышами, любознательными для своего возраста и грозящими матери парой первых седых волос.

Кроме того, случилась еще одна новость, которая не просто приободрила Шантэ, а на миг заставила забыть ее о своем горе. Не зря говорят, что лучшими докторами в душевных болезнях бывает не только время, но и хорошая компания. В данном случае, замечательнейшей новостью для Леди Севера оказалось прибытие на территории Братства гвардейцев ее отца, которые не преминули захватить с собой еще и родных братьев Леди Севера. Естественно, королева встретила гостей очень радужно, хотя и была опечалена новостью о пропаже матери.

Впрочем, в этот раз печаль ее быстро улеглась. Душа слишком устала страдать: самке нужны были новые положительные впечатления, которые она получила сполна от посещения Костеса и Шина в первую очередь. Кроме того, Рагнарёк и его сестра Исгерд, с которой Шантэ довелось познакомиться только сейчас, оказались полными энтузиазма увидеть воочию Белых Ходоков. Они немедленно организовали поход на Края Вечной Зимы, и, хотя Хранительница Севера была категорически против такой опасной затеи, она все же понимала, что это было необходимо. Своих собственных поданных львица бы отправить в сердце Ледяных земель не рискнула, а Исгерд и Рагнар, она знала это, были буквально рождены, чтобы умерщвлять таких животных, как Иные.

Теперь Шантэ с нетерпением ждала новостей от своих родственников, поэтому, должно быть, от большого нетерпения и волнения проснулась настолько рано, что едва-едва только проклюнулся рассвет. Хотя, не особо было ясно, кто проснулся раньше: львята или же их мать.

— Мама, что там? – послышался звонкий детский голосок. Шантэ широко зевнула, подхватила лапой свою единственную дочурку, которая могла дать фору любому из четырех своих братьев и усадила аккуратненько между передних лап, проведя языком по ее смешному чубчику.

- Прежде чем задавать такие вопросы, нужно умыться и позавтракать, - чубчик, казалось, хорошо прилизался, однако через пару секунд вновь стоял торчком. Шантэ недовольно нахмурила брови, но Марии это не помешало выбраться из объятий львицы и усесться напротив, с редким для детеныша упорством настаивая на своем. Теперь уже проснулись и сыновья Леди Севера, которые хоть пока были сонливыми и не столь активными, тоже, кажется, готовы были стартовать из пещеры при любом удобном случае.

Львица вздохнула. Она немного помолчала, а затем деловито сложила одну лапу на другую и хитро взглянула на любопытные мордашки своих львят.

- Об этом могут узнать только самые терпеливые на свете львята. - Шантэ усмехнулась, наблюдая за тем, как ее сын осторожно крадется к выходу, - Сверр, ты далеко собрался? – львица поманила детеныша лапой, - а оно того стоит. Верно, Девил? – Шантэ заметила, что от шепота и тихого шуршания проснулась и ее старшая дочь.

Отредактировано Шантэ (20 Июн 2019 13:03:29)

В такие моменты, казалось, мир чувствовался острее. По-хорошему острее, не так, как в минуты, когда твоих ушей касаются тяжелые скорбные новости. Нет, совсем не так: в моменты близости с другими, в моменты, когда ты видишь другого зверя таким, какой он есть, все приобретает больший контраст. Мгновения словно впиваются в твою память, каждой секундой молчаливого понимания, каждым звуком чужого сердцебиения.
Сейчас, когда Шантэ обнимала Девил (или это Девил обнимала Шантэ?..), девчонке показалось, что они и задышали вместе в одном ритме. Похоже, что они пережили один из самых особенных для них моментов.

— Твоя мать и Кову гордились бы тобой, — голос королевы тихой вибрацией перешел от ее груди по грудной клетке Ви. Она вслушалась в слова матери, вслушивалась до тех самых пор, пока последние отзвуки ее голоса не поглотились тишиной пещеры.

Это была самая высокая похвала для нее. Лучше похвалы для черно-белого приемыша и быть не могло.

"Вы будете гордиться мною и впредь... Я обещаю".

***

Горе не стихает в сердцах живых мгновенно. Бывает, что оно годами тихим эхом отдается где-то в глубине, все не желая исчезать. И Девил знала это не по наслышке.

Конечно, леди Севера была сильнее нее. Взрослее. Опытнее. Но раз за разом, день за днем, подросток все же замечала в глубине серебряных глаз неутолимое горе. Пусть уже и не такое громкое, пусть уже и не проявляемое открыто и тщательно скрываемое, но бледные искры утраты все же пробивались и через все приложенные Шантэ усилия.
Все же не зря Девил росла прямо под боком королевы. Было бы странно, если бы она не научилась чувствовать ее, замечать самое тщательное утаиваемое.

Ночами становилось тяжелее всего. Зачастую разноглазая старалась оставить хотя бы эти моменты мать наедине со своими чувствами, дать ей пережить утрату, не позволить так затравить ее поглубже и запереть там. Но иногда она не выдерживала и все же перекладывалась поближе к Шантэ, в надежде, что быть может родной бок рядом поможет ей не потеряться в горе. Девил не знала, срабатывало ли это в действительности или такая забота была лишней, но и притворяться, что она ничего не замечает, она тоже не могла.

Впрочем, довольно скоро намеренно отвлекать королеву уже не было необходимости. Наследники росли с каждым днем, все более и более проявляя каждый свой характер. Кто-то из них был потише, кто-то активнее — особенно Мария, Ветте казалось, порою, что ее характер передался королевской наследнице от нее вместе с именем или это был возвращенный богами должок, за подобную же неугомонность черно-белой в детстве — но никто из них скучать не позволял.

И у самой Девил со временем прибавилось хлопот. Она все так же желала быть причастной ко всем делам в прайде, ко всем, где она мало-мальским могла быть полезной, но ко всему прочему добавились ее личные обязанности в обучении. Недостаточно было уже робких попыток пробовать себя в травничестве, львица и сама все ближе была ко взрослому возрасту, а значить была обязана учиться охоте. Не говоря о том, что Ви все еще решительно желала быть воином, пусть Мтонго пока на это желание лишь скептично вел бровью. В его понимании Девил была сейчас гораздо более нужна для того, чтобы присматривать за королевскими львятами, а на куски разрываться пока не научился ни один лев.

Правда глава Ночного дозора явно был обречен на провал в своих попытках ее отговорить. Ведь стоило на землях Севера появится львам из клана Фаера, у Ветты тут же отпали все сомнения в том, что она будет воином. Гости из прайда ее приемного деда тоже были северянами, правда, с какого-то другого севера, но это все детали. Главное внешний вид у них был впечатляющий: огромные, сильные, воинственные. На таких в пору было ровняться, что мысленно и делала львица.

Правда и сейчас, пока воинское обучение еще не началось, скучать не приходилось... Взять в пример хоть сегодняшнее утро.

Едва ли неба коснулись первые лучи рассвета, как в королевских покоях уже начался подниматься шум. Ви поначалу лишь заворочалась во сне, пытаясь лапой вернуть на место одного из львят, мол, спи дальше и никуда не рыпайся, но ничего из этого путного не получилось. Когда же ушей достиг голос Марии, последние надежды на продолжение отдыха отпали сами собой: раз уж эта непоседа уже проснулась, дальше спать ни у кого не получится.

Сонно подняв голову, она оглянулась и оценила обстановку. Кое-кто из наследников уже вылез из общего лежбища, постепенно расползаясь по пещере в разные стороны. Больше всех успел отбежать Сверр, и Девил было хотела подозвать его обратно, но Шантэ ее опередила.

— ...а оно того стоит. Верно, Девил?

Она не сразу отреагировала на реплику матери, по той простой причине, что зашлась в широком утреннем зевке. Когда же челюсти ее снова сошлись, способные дать ей возможность ответить членораздельно, у нее такую возможность тут же отобрали:

— Конечно, верно. За пределами вашего логова есть мно-о-ого интересного. Главное слушаться маму.

— Доброго утра, Костес, — она сонно улыбнулась и кивнула брату королевы. Пока им не удавалось пообщаться вволю, но самого того факта, что он был родственником ее матери, было достаточно, чтобы Девил испытывала к нему теплые чувства.

— Не смотря на то, что за меня уже ответили, я все же выскажусь: да, за пределами логова очень много интересного. Но доставая взрослых, вы вряд ли добьетесь того, чтобы вас выпустили отсюда побыстрее... Поняли намек?..

Она хохотнула, сонно поднимаясь на лапы, чтобы в следующий момент снова плюхнуться на пол пещеры, но уже подтянув к себе одного из братьев. Судя по рыжей макушке это был Дэннис. Подхватив его инициативу привести себя в порядок, Девил несколько раз размашисто прошлась по его чубчику. Предсказуемо не добившись этим ровным счетом ничего. 

— Во имя Одина, твоя шерсть живет какой-то своей жизнью, Дэнни.

Правда от утреннего туалета львицу оторвала секундное напряжение, что повисло в пещере пред тем, как Костес снова заговорил. Ви невольно насторожилась, снова переведя взгляд на самца. И аккуратно принюхалась, пытаясь понять, что сейчас ей показалось "не таким".

"Патруль... Они же из патруля", — она прикрыла глаза, медленно вздохнув. Язык уже механически вылизывал шкуру рыжего детеныша, зажатого между лап, пока старшая пыталась совладать с уколом беспокойства, что ее коснулся.

Надо сказать, что беспокойства небезосновательного: в воздухе, помимо привычного запаха тепла и молока, промелькнул запах мороза и крови. Значить это могло только одно...

И оно же было подтверждено словами пестрогривого: ходоки.

— Ступайте, — понятливо кивнула она. — Можете не беспокоиться, я посижу с детьми столько, сколько будет нужно.

Начало игры

Вечер сгущался в слепую черноту, пожирающую всё видимое, до чего ещё совсем недавно дотягивались лучи согревающего заката.

Теон без лишней спешки направлялся внутрь чертога. Перед ним, то и дело оборачиваясь, ступала небольшая львица. Алия.

Лапы покалывало от острых камешков, а спину обдувало ночной прохладой.  Это ничего… скоро он согреется.

Здесь, в чертоге, не пробивался даже свет луны. Но и в этом мраке Алия казалась совсем светленькой. Как только что выпавший снег. По ночам он блестит и светится, словно бы вторая, земная луна, и иногда от него тяжело оторвать взгляд.

Прямо как от Алии сейчас.

Она мягко улыбнулась ему. Глаза у неё сияют ярче, чем свежий снег, и даже ярче, чем луна. Точно два солнца, вспыхнувшие в ночной тьме.  Теон кивнул в ответ и перевёл взгляд на её бёдра.

Покачивает ими, словно бы всё ещё на охоте и не хочет вспугнуть дичь. Даже хвост держит над землёй.  Неужели боится разбудить кого? А кто-то рядом храпит как стадо слонов и о тишине явно не переживает. Алии тоже следовало бы переживать поменьше. Хотя бы немного. Хотя бы сейчас.

От неё до сих пор пахнет усталостью… жаром. Походка у неё тяжёлая, хотя она и старается идти ровно. Устала на охоте.

На патруле в последнее время не легче. Ветер звереет с каждым днём. Вгрызается до костей, словно хочет сожрать внутренности, душит запахи, заметает следы и поднимает снег в слепящий, кусачий туман. Пока ещё ветер никого не убил. Пока он лишь балуется, как сегодня, но когда-нибудь он ещё сыграет с ними злую шутку…

— У тебя тут как-то прохладно, не находишь?

Алия остановилась возле кривоватой расщелины. На вид тесновато, но внутри достаточно просторно… для двух львов, если они прижмутся друг к другу.

По ночам тут и правда прохладно. Камень, и так голодный по солнечным лучам, ближе к ночи остывает совсем и до самого утра питается одним холодом. Всё равно, что лежать на ледянистой корке.

— Маленькая северяночка замёрзла?

Алия смутилась. Теон кивнул ей, приглашая за собой, и протиснулся внутрь логова.

Словно бы дождь прошёлся, да так и остался тут, испарившись во влажный и колючий воздух.

Теон прилёг. Живот тут же пожрал холод насытившихся камней.

Это ничего. Уже даже привычно. И скоро он согреется…

— Вовсе и не замёрзла, — львица проскользнула внутрь и сразу прижалась к его боку, — просто… ты так далеко от других. Тебе самому не одиноко?

Можно подумать, его сюда сослали в наказание… он сам решил остаться здесь. Подальше от других — лишь бы поменьше лишней болтовни над ухом.

— Зато нас никто не услышит.

Всё же, тут тесновато для двоих. Но это даже хорошо.

Теон отодвинулся, прижавшись к гладкой стенке, и положил лапу на спину Алии.

Тёплая. И не дрожит совсем. Привыкла, наверное. А может, и вовсе не замечает этого холода. Шерсть у неё густая, почти как у молодого медведя. Некоторые южные львицы казались облезлыми кошками рядом с ней… И всё равно, надо бы согреть её.

Теон лизнул Алию за ухом. Она мотнула головой, словно  ей муха досаждала, хихикнула и толкнула его лапой в морду.

Слегка влажная и сильно пахнет ею… вылизала, а всё равно несёт свежей кровью.

Теон легко опустил её лапу.

Лёгенькая, с трудом верится, что такой можно кого-то убить.

— Как охота сегодня?

И так понятно, как. Удачно, раз прайд поел, и без потерь, раз сегодня обошлось без слёз. Но пусть лучше говорит. Эта тишина… в ней хорошо спать, но сидеть просто так почти невыносимо.

— Всё как обычно, — Алия вздохнула и дёрнула хвостом, — кое-кто слишком много болтает и слишком мало следит за добычей. Сегодня так меня заболтала, что мне чуть не прилетело копы… ох, ты что, ранен?

Алия поднялась, резко, словно её водой окатили, и во все глаза уставилась на лапу Теона. Опустевший бок закусало холодом. Теон посмотрел на засохший кровоподтёк на лапе.

Он и забыл о нём… Такая мелочь, что даже не болит. И всё же, стоило слизать кровь до конца. Знал же, как часто Алия переживает по пустякам.

— Ерунда. — Теон тоже поднялся и принялся зализывать рану… царапину. На языке одна шерсть и почти никакого привкуса крови. — В снегу же не видно, вот и зацепился за дурацкую корягу.

— Сильно больно? — Алия прижала уши и принюхалась к ране.

Теон поморщился и отвёл взгляд в сторону. Сегодня на патруле он услышал какой-то странный звук. Ветер схоронил все запахи, и пришлось идти так — наобум. Видимо, он слишком поторопился… вот и провалился лапой в ямку. Ничего серьёзного — выбрался он сразу, и царапину эту заметил лишь когда почуял слабый запах крови. Тогда он даже внимания на неё обратил — слишком отвлёкся на кролика, выскочившего из кустов прямо у него перед носом. Наверное, этот комок шерсти рыл себе нору… вот и шумел.

В груди запылало стыдливым жаром.

Хорошо, что никого рядом тогда не было… Алии тоже незачем об этом знать, но если придумать ей в ответ что-нибудь посерьёзнее, то она и переживать начнёт во столько же раз сильнее.

— Не переживай ты так, — Теон пожал плечами, — я пожевал беладонну, и теперь уже совсем не болит.

Не жевал он ничего. Не львёнок уже, чтобы плакать из-за ерундовых царапин. Но Алия рассказывала ему как-то об этой траве… Она вообще большой любитель поболтать. Частенько рассказывает ему о всяком, а он иногда её слушает.

Алия подняла на него глаза. Они у неё блестели… как от слёз.

Расплачется, что ли? Только этого не хватало!

Теон прикусил нижнюю губу и протянул ей лапу, но она вдруг улыбнулась и прижалась грудью к земле, задыхаясь от тихого смеха. Теон так и застыл на месте. Уши загорелись, как огнём подпалённые.

— Что смешного?!

— Беладонна! — Алия уселась и прикрыла лапой улыбку. Её плечи всё ещё содрогались от беззвучного смеха, — я же говорила тебе, что от боли нужно жевать столетник, а беладонна…

Алия замолкла и посмотрела на него… как охотница на добычу. С прищуром. И хвост у неё разошёлся в стороны.

— А беладонна что?

Стоило бы скрыть раздражение в голосе, но не получалось. Да и не особо хотелось. Проявил уважение её познаниям в травничестве, а она теперь издевается как шкодливый львёнок.

— А траву эту мы ещё называем «бешеницей».

Теон задёргал хвостом.

Это слово ни о чем ему не говорит. Ей стоило бы догадаться об этом, но она молчала, лишь смотрела выжидательно.

— Бешеница?..

— Да! Пожуёшь такую, и сначала всё вроде бы хорошо: и боль проходит, и настроение поднимается, но потом!..

Алия осмотрелась, словно бы опасаясь, что их могут тут подслушивать.

— Но потом тебе становится холодно-холодно. Холоднее, чем в любую метель. И ты засыпаешь… ты же знаешь, что от холода можно заснуть? А наутро встаёшь — а у тебя язык распух и почернел, и ты его уже в пасти держать не можешь!

Алия вывалила язык, словно они правда не помещался у неё в пасти.

— А потом рас — и он отфаливаеса! — она тихонько засмеялась и продолжила, уже без смеха, — это мне бабушка рассказала.

Теон поморщил нос.

Львячья шуточка. И совсем не смешная.

В его прайде жила как-то одна львица… Как там её звали? То ли Мия, то ли Миа, сейчас уже и не вспомнить. Однажды на охоте она наступила на скорпиона, и тот в ответ пустил яд ей в лапу. Львица бредила весь вечер после этого. Ближе к ночи её разум иссох и умер, но тело… тело продолжало агонизировать до самого утра. Оно выкручивалось, как в хватке питона, покрывалось испариной и блевало пеной вперемешку с кровью. У них не было травника, но другие львицы пытались помочь ей чем могли. Или просто хотели заглушить эту вонь. Они обкладывали её разными травами и поливали её тело водой, но это не помогало. От теневого закоулка, куда её положили, разило как стухшей, обгаженной туши, и сама она продолжала хрипеть. Она хрипела всю ночь. Теон всё это слышал… Но о том, как страшно она умирала, он узнал лишь наутро от других львиц, когда наконец отважился подойти достаточно близко к окоченевшему телу. Морда у неё вся перекосилась, словно бы ей челюсть сломали, и язык… он распух и почернел от крови. Глаза у неё выкатились и побелели. Шерсть под ними была мокрой. Но страшнее всего выглядела заражённая лапа — она почернела и застыла с выпущенными когтями и широко расставленными пальцами. Словно бы львица пыталась кого-то ударить. Эта лапа звенела крылышками сотен мух, облепивших её. Теону хватило пару мгновений, чтобы насмотреться. Он почти сразу отбежал подальше и выблевал завтрак в кусты. Отец остался недоволен, и своим повелительным голосом сказал, что ему следовало видеть, как помирала эта львица, чтобы он раз и навсегда запомнил, как природа наказывает тех, кто относится к ней легкомысленно.

И он запомнил. На всю жизнь запомнил. И эти мёртвые глаза, и эту переломанную морду, и эту объеденную ядом лапу… и этот гнилостный смрад.

Теон тяжело задышал. В горле встала непереваренная пища, а желудок свело как от голода.

Этот запах…

— Ты чего это? — Алия подступила к нему, — я же пошутила.

Теон сделал глубокий вздох. Горло обожгло морозом.

— Дурацкие у тебя шуточки, вот что. Прям как у твоей ворчащей старухи.

Алия нахмурилась и вскинула голову.

— Дурацкие, кто же спорит. Но не говори так о моей бабушке. Ты и представить не можешь, сколько она повидала на своём веку. Ты моей старухе в правнуки годишься, а ворчишь прям как и она.

Теон рыкнул и отвёл взгляд в сторону.

Если б она знала, что пережил он! Но нет, он никогда ей об этом не расскажет. Хватит с него и этих откровений, как сегодня. Нечего ей знать лишнего.

— Я просто хотела сказать, что моя бабушка не только ворчать умеет, — Алия потупила взгляд, — она и травы хорошо знает. Уж точно получше моего. Вот она и пугала меня это травой, когда я забалтывалась в детстве… но я уже тогда понимала, что это шутка такая.

Смотреть бы на стену и дальше, только бы не замечать, какой у неё виноватый вид. Прям как у нашкодившего львёнка. А ведь он и не сердится вовсе… не на неё, по крайней мере.

— Значит, дурацкие шуточки — это у вас семейное?

— Вроде того, — Алия хихикнула, — если б ты только узнал её получше… она совсем не такая вредная, какой кажется на первый взгляд.

Алия толкнула его лбом в грудь. Теон криво улыбнулся ей.

Уж лучше ещё раз в ямку, чем знакомиться с этой старухой. Она и издалека смотрит на него не слишком-то и дружелюбно. Особенно, когда он рядом с Алией. Надо бы придумать, как отказаться, чтобы  прозвучало вежливо.

— Знаешь… я хочу на днях расспросить Фёдора о летних травах. Он же странствовал прежде. Может быть, он знает что-нибудь о них… Тебе не кажется, что он похож на мою бабулю? Думаю, я легко найду с ним общий язык. То-то ба удивится, когда я расскажу ей о травах, о которых она даже не слышала!

В груди сжалось и вспыхнуло чем-то горячим. Теон отстранился от неё.

Фёдор?.. Неужели тот самый заморыш? Долговязый, худющий, такого антилопа одним ударом пополам сломает. Сидит себе, как призрак, и целыми днями в облаках витает. Он вообще говорить умеет? И он… ей интересен.

Ещё одна издёвка.

Стало трудно дышать. Теон открыл пасть, чтобы что-то сказать… и не сказал.

В её глазах не было и намёка на насмешку. Только открытый и не замутнённый грязью интерес. С таким же взглядом львёнок может спрашивать у отца, почему тот запрещает называть матерью ту львицу, которая его выкормила.

— Зачем тебе вообще знать о летних травах? — надо бы помягче, а то звучит так, словно бы он обиделся, — они же не растут зимой.

Алия помрачнела и опустила голову. Теон заметался взглядом по ней.

Неужели опять что-то перепутал? Летние — значит, растут в тепле. Не в снегу. Не в этих местах. Или нет?.. Ну не травник он!

— Знаешь… — начала она так тихо, что Теону пришлось пригнуться, чтобы её услышать, — я много думала в последнее время. Мне кажется, Элика поступила мудро, когда решила уйти.

Элика… она ушла сегодня со своими отпрысками. Ещё одна перелётная птичка, упорхавшая после первых же проблем. До одури наивная львица, если она полагает, что в этом мире ещё остались безопасные земли.

— Она боялась за своих детей, вот и всё.

Алия сжалась, как от удара.

— А я боюсь… за бабушку… за себя… за тебя… и за наш прайд.

С каждым словом всё тише и тише.

— Тебе нечего опасаться. Наш чертог неприступен. Мы днём и ночью охраняем границы. И мышь не проскочит! А ты сама видела, ходоки немного крупнее мышей.

Теон улыбнулся собственной шутке, но Алия, похоже, шутку не оценила. Только понурила плечи.

— В том дело, что я их видела. Этот Хальвард… он больше любого из нас. Если б он решил напасть тогда…

— Тогда мы бы его убили.

Хальвард огромен, как медведь, это правда, но он всего лишь старый, измученный лев.

Алия закрыла глаза и покачала головой.

— Ты не из этих мест и не знаешь, на что они способны. А моя бабушка знает. Она рассказывала мне о них… они не львы, не животные даже, а ожившее зло. Нет в них ни сострадания, ни привязанностей, они созданы, чтобы убивать, и не остановятся ни перед чем. Король Траин…

Её голос дрогнул.

— Он погиб под завалом.

— Поговаривают, что им под силу управлять природой… Посмотри, погода всё хуже и хуже, никогда ещё такого не было. Как думаешь, почему? Они и медведей подчинять способны, ты же видел. Я слышала, что эти чудища жрут своих же детей, чтобы вселить их души в ветер и тела павших…

Теон дёрнул хвостом.

— Если они жрут своих детей, то их осталось совсем мало, и мы запросто перебьём их всех до единого. — Он сделал шаг к ней. — Видела, сколько шрамов у Хальварда? Никакие они не призраки, а обычные львы из плоти и крови. Как и мы. Значит, их можно убить. Как и любого из нас.

Алия посмотрела на него широко раскрытыми глазами и попятилась.

Самое время, чтобы замолчать. Ещё не поздно попросить прощения, спихнуть вину на плохое настроение или даже соврать, что ему тоже страшно, вот он и сердится.

Самое время.

Горло сжали тиски холодящего сердцебиения, и Теон шумно задышал сквозь сжатые зубы.

— А если… — надо мягче, намного мягче, но голос не слушается, — а если ты такая трусиха, что готова поверить в сказочки для непослушных львят, то что ж — беги и отдай свои земли этим тварям, но какая же ты северянка после этого?

Щёку разодрало резкой болью. Теон пошатнулся. Дикий стук сердца морозил лапы, и те почти уже его не держали.

Пощёчина. Без когтей, но тяжёлая.

Теон легонько усмехнулся. Да, такой лапой можно и убить.

— Чтоб у тебя язык отсох! — рявкнула она ему в морду и убежала.

Теон проводил её взглядом, опустил голову, оскалился… и остался на месте.

Пусть идёт. Уходит. Проваливает.

Если ей так по душе старческие россказни — пусть хоть обслушается ими.

Пугливая дура.

Лапы дрожали и подкашивались. Теон с рыком отвернулся к стене и прилёг. Сердце по-прежнему билось быстро и сильно, и при каждом его ударе грудь холодило ледянистой паутинкой.

И почему только она забоялась сейчас, когда всё хорошо? Сейчас, когда им было так хорошо вдвоём?

После смерти Траина здесь почти не слышно схема и беззаботной болтовни, и тем не менее уже много дней они живут в спокойствии, безо всяких дурных вестей… Разве не повод немного расслабиться?

Теон тяжело вздохнул и опустил голову на лапы.

Пугливая дурочка.

Она ведёт себя как маленький перепуганный львёнок, но её страх можно… объяснить.

Когда Хальвард только появился в чертоге, многие словно бы оцепенели в суеверном ужасе. И понятно, почему. Они не знали, чего от него ждать, и их пугал один только вид этого огромного льва со столь непривычной для них белой шкурой.

Если бы Хальвард решил тогда напасть, они бы убили его, но скольких перед этим убил бы он сам? Многих, судя по шрамам.

А скольких среди ходоков таких, как он? А сколько молодых и здоровых?

Они не знают этого. Они вообще не знают о ходоках ничего, кроме глупостей из местных пугалок для детских ушей. Алия выросла на этих суевериях и теперь боится ходоков как чумы, хотя и едва ли она видела кого-нибудь из них вживую… Кроме разве что Хальварда, но его и ходоком-то назвать трудно.

Едва ли настоящие ходоки способны говорить и мыслить с тем же спокойствием, что и он.

Позорно для северянки, но чего ещё ждать от Алии? Она всего лишь маленькая львица… не способная ещё даже желать кого-то. Ничего удивительного в том, что она боится. Было бы даже странно, если бы она не боялась…

Но что будет, если бояться начнут другие? Те, кто могут и должны защищать чертог? Что будет, если Шантэ тоже начнёт бояться? Она львица… мать… и недавно лишилась своего короля.

Не стоит и сомневаться, ходоки тогда перебьют их, как крольчат, и даже царапин в ответ не получат. Если же Шантэ решит увести прайд подальше от этих земель, ходоки наверняка пойдут за ними. Эти твари уже дважды доказали, что расстояния им ни по чём и что они любят убивать безо всяких на то причин.

У Шантэ, как и у всего прайда, просто нет выбора — ей придётся остаться и дать врагам достойный отпор. Они должны перебить ходоков до последнего их котячьего отродья, пока ходоки не перебили их самих. И паника уж точно не поможет им в этом…

Веки налились свинцовой тяжестью… в голове заклубился застилающий мысли туман.

Теон закрыл глаза и постарался заснуть.

***

Ночь вышла без снов, но вязкой, как после самого настоящего кошмара.

Теон зевнул во всю пасть и подтянулся до хруста в спине. Всё тело ломило, словно бы он весь вечер до этого загонял особо упрямую добычу.

Ночной воздух почти полностью растворил запах Алии, и теперь от него остался лишь едва различимый намёк — блёклый, прям как на снегу, на котором несколько дней назад поедали кровавое мясо. Кто зайдёт — и не заметит. В горле как песком обсыпали. Попить бы.

Теон встряхнул гривой и с тяжёлым шагом вышел из своего логова.

Тихо вокруг… прям как в могильнике. Вдалеке слышно, как кто-то храпит и посапывает, но и эти звуки кажутся приглушёнными, отдалёнными, словно бы звучат вовсе и не здесь, а лишь отражаются эхом от этих скалистых стен.

А ещё здесь до непривычного пусто… словно бы отсюда выкорчевали всякую жизнь. Никого не видно, да и ночной патруль наверняка ещё не вернулся, иначе здесь не было бы так тихо, но до рассвета уже близко — сейчас заметно светлее, чем было с ночи.

Теон принюхался на ходу.

Воздух морозный, иглистый — всё равно, что ежа горлом погладить. Приятного мало, но уже даже привычно.  А вот запах Алии здесь куда ярче, чем в логове… но всё равно кажется каким-то приглушённым, закостеневшим за ночь.  Она здесь ещё не появлялась. Спит, наверное, а может, ушла куда с утра пораньше. Обижается…

Ничего. Выплеснет злобу на охоте, и вечером они ещё поговорят.

Совсем рядом послышалось шевеление — как когтями по камню прошлись. После всей этой ночной глухоты такой шум всё равно, что гроза над спящей головой.

Теон дёрнул ухом, остановился и посмотрел в сторону.

Сквозь рассветные тени просматривался силуэт то ли льва, то ли львицы… Щуплый, а грива, вроде бы, есть. И шкура у него светлее даже, чем у Алии.

А, Фёдор.

Вроде бы, они с ним даже не говорили ещё ни разу с тех пор, как Фёдор остался в чертоге. Не то, чтобы это было плохо, впрочем. Ну, о чём с ним говорить? Он не патрульный, не воин, не охотник даже. С его комплекцией неудивительно, конечно… Такой хиленький — ну, куда ему ещё, кроме как не в травники?

— Ты всегда такой кислый или только по утрам?

И почему только Алия вздумала пойти к нему, а не к кому-нибудь, кто старше и трав наверняка побольше знает?

Щека совсем уже не болела, а в груди ещё саднило, как после когтистого удара.

Теон усмехнулся и принялся вылизывать гриву. От неё пахло Алией, и этот запах хорошо бы теперь было смыть.

Отредактировано Теон (18 Июн 2019 18:07:47)

Умилительно позевывающий карапуз, вяло почесывающий растрепанное ухо предусмотрительно обслюнявленной лапкой, внезапно с визгом оказался заключен в тесное кольцо объятий юной нянечки. Такой подлости со стороны доселе мирно дрыхнувшей чуть поодаль старшей сестры Дениска не ожидал, и потому знатно подохренел, когда широкий, влажный язык Девил вальяжно прошелся по его сплющенному чубчику, придавая тому уж совсем непрезентабельный вид. Глухо запыхтев рыжий, спустя какое-то время таки извернулся в огромных (как ему казалось в таком возрасте) лапах названной сестры, хищно мявкнув ей в морду, широко распахнув свою игольчатую пасть чемоданчиком и растопырив свои упитанные лапки, выпустив острые коготки. Мол ш-ш-ш! Не хочу не буду умываться! И вообще это не честно!

Подождав пока разноглазая ткнется носом теперь уже ему в молочное упитанное пузо, львенок с диким урчанием схватил самку за темную, влажно поблескивающую мочку и обхватил лапами морду старшей. не сказать что хватка этого "комка ярости" была болезненной, но острые зубки то поди ощущались весьма и весьма! Впрочем рыжий не преследовал цели всерьез навредить львице (ну еще бы, пф), и довольно быстро ее выпустил, в свою очередь с охотой облизнув чужой нос, выражая свою собственную любовь и отзывчивость к уютным семейным ласкам.

- Когда я вырасту это будет большая и красивая грива!  А ты ее мне слижешь! - отчасти капризно обратился к темношкурой Дэн, вновь переворачиваясь на брюхо и усаживаясь в теплом гнезде у широкой, пушистой груди подопечной Шантэ, с аналогичным любопытством глядя прозрачными "льдинками" вслед чинно удаляющейся с великанами-самцами матери. Да. Большая грива, пушистая! Как у них. Какие же они здоровенные, сами по себе, эти львы. Сколько бы кто не приходил к логову северной королевы, а Денисыч всегда бурно впечатлялся чужими размерами и отчаянно завидовал, что вот он такой смешной, маленький и нескладный. - А кто такие ходоки? - неожиданно, еще немного помолчав, да озадаченно пялясь в пустоту молвил львенок и запрокинул щекастую моську вверх и назад, тем самым заглядывая в нависающую над ним морду Девил. Ребенок то он может и ребенок. Еще глупый, еще несмышленый, едва ли понимающий, что вообще происходит за пределами его пещерки, его теплого и родного укрытия с мамой и целой толпой нянек и защитников, но будучи мелким, тем не менее, Денис отлично улавливал всеобщее... так сказать, напряжение. А поэтому ясно почувствовал, не смотря на заискивающие улыбки взрослых (дети не должны волноваться, все замечательно!), что дело тут пахнет керосином. - Им нельзя к нам? А почему? Помоту что у нас дом маленький? Им ведь наверное там холодно... - Деннис вновь бросил один чрезвычайно выразительный взгляд в сторону выхода.

–→ Дорога праха –→

Время все также неугомонно продолжало свой бег, не обращая внимания ни на кого. Ему было все равно, был ли кто-то счастлив настолько, что хотел бы сохранить какое-то событие навсегда. Ему было плевать, страдало ли какое-то живое существо по какой-либо причине, всем сердцем желая умереть. Вот таким жестоким было это явление. Но, кажется, для одного льва в голове течение времени будто замерло навсегда. Этот лев больше не видел смысла своего существования, не понимал, почему он все еще был жив и почему его не убили, отправив туда, где были все его близкие. Сейчас он даже был несколько обижен на судьбу, считая, что она, коварная, решила от скуки поиздеваться над ним, как только можно. Оно и вовсе не странно, ведь мало кто способен не пасть духом, потеряв всех и всё в этом мире. Да, таким образом судьба сломала далеко не одну душу и, кажется, не собиралась останавливаться.

Полностью разбитый внутри Арон куда-то шел, не понимая толком куда. Он просто шел туда, куда его вели, а мысленно все равно находился где-то в прострации, копаясь в себе. Горчичношкурый, кажется, полностью пал духом и пытался сейчас понять лишь одно — за что его оставили одного в этом мире. Если бы его чуть раньше стали вести в какой-то прайд, где была огромная вероятность столкнуться с местным правителем, то он бы испытывал некий страх, имея за плечами неудачный опыт присоединения к группировке. Да, черногривый все еще помнил тот момент, когда он зашел на территорию одного прайда, а потом его оттуда стал прогонять местный патруль. Единственным хорошим событием, что произошло тогда было знакомство с Марком... И снова он вспомнил своего друга, погибшего в ужасных муках. На душе стало еще тяжелее, туда словно кто-то запустил множество когтей, которые больно ранили внутри. Если бы его душа была чем-то материальным, то она сейчас выглядела бы полностью дырявой. Кто бы мог подумать, что жизнь успела настолько потрепать молодого льва. Сейчас же в сердце Арона не было ни страха, ни даже волнения — абсолютно все вытеснила адская боль и некая пустота. Ему было как-то все равно, если там грозила смерть. В данный момент он был бы только благодарен своему убийце.

Но тут Арон вспомнил, что лев, который помогал ему идти и пытался как-то поддержать словами, вместе с еще парой собратьев пришел ему на помощь. Это означало, что его, по идее, наоборот отдаляли от такой желанной физической смерти. Духовная смерть, кажется, уже наступила в тот момент, когда черногривый увидел шкуру лучшего друга на спине у белого льва. Так он просто молча куда-то шел, кое-как без желания пребывая в этом жестоком мире. Горчичношкурый вскоре понял, что его уже почти привели к какой-то пещере и, послушав указания льва, что помогал ему идти, медленно с горем пополам пошел вниз по своеобразным ступеням. Там он остановился внутри пещеры, у самого входа, и, услышав слова темношкурого, послушал его, кивнул в ответ и просто остался сидеть на месте. По сути у него и не было сил куда-то идти, усталость и сломанная лапа здорово напоминали о себе. Оставшись наедине Арон снова ушел куда-то в себя, все больше и больше загружая себя болезненными мыслями. Он снова забыл о реальности и стал вспоминать те времена, когда его друзья были живы и они все вместе бродили по саванне в поисках счастья. Если бы они только могли знать, как мало времени им предоставили... Может быть львы больше ценили бы те радостные моменты, или может сделали бы определенные выводы, благодаря чему смогли бы избежать горя. Но это "если бы" делало лишь больнее, ведь все равно такого никогда не произойдет. Уже слишком поздно, кричи, не кричи — никто не поможет. Хотя кричать действительно хотелось от отчаяния, которое все больше накрывало волной. Как же, все-таки, Арону сейчас было больно...

Однако внезапно его снова вернули обратно в реальность, где задерживаться действительно совсем не хотелось. Арон заметил перед собой светлошкурого льва, который положил перед ним какую-то траву и сказал, что это может помочь с лапой. Горчичношкурый в первые секунды даже несколько растерялся, явно не особо ожидая такого, но решил принять помощь хотя бы из вежливости к незнакомым львам. Они ведь тратили время на него, бесполезного раненого бродягу:

- Спасибо, - коротко поблагодарил Арон благодетеля, пока тот еще не успел уйти, и, все же, съел траву, что ему только что принесли. Корни, конечно, были горькими, но невыносимая душевная боль не позволяла толком почувствовать эту горечь. Эти раны в душе были слишком серьезными, чтобы уступить чему-либо еще. Однако стоило отметить, что это растение потихонечку помогало угомонить физическую боль от сломанной лапы. Возможно, это средство действительно сможет постепенно восстановить его больную конечность. Только черногривый бродяга собрался вновь вернуться к своим страданиям, как ему помешали это сделать. Арон заметил, что к нему подошла незнакомая ему львица, но как только она назвала свое имя, он сразу понял, что это и была та самая королева, которую упоминал патрульный лев. Самец услышал ее слова и осознал, что его ждет серьезный разговор с допросом... Снова придется вспоминать последние трагические события... Хотя лев и сам это делал снова и снова, только мысленно. Черногривый только хотел и сам хотя бы представиться, как королева уже отвлеклась и стала звать то одних, то других. В итоге в сопровождении нескольких львов и львицы Арон перешел в другую пещеру, где ему позволили прилечь на пол. Видимо его внешний вид был настолько жалким, что его решили пожалеть. И теперь ему предстояло как-то объяснить, что произошло и наконец представиться. - Что ж... Меня зовут Арон. Я обычный лев-одиночка, который больше половины жизни бродил по саванне и никого не трогал. Но однажды я потерял одного близкого друга... Мы с оставшимся другом бросились искать его, где только можно... Так нам с ним не повезло очутиться на территории, где везде один холод и странный белый песок, - лев начал свой рассказ, думая, как уместить все таким образом, чтобы не сильно нагружать лишней информацией. Потому он старался не вдаваться в подробности, пока его самого не спросят о каких-то деталях. Пока что он описывал все как можно более кратко, - там я сломал лапу, неудачно упав со скалы, а мой друг... Мой друг побежал искать помощь, но от него вернулась одна лишь шкура, которая лежала на спине у полностью белоснежного льва... Он пришел еще какой-то львицей, и они смотрели на меня со скалы. Думаю, если бы не ваш отряд, меня настигла бы участь моего несчастного друга... - Арон закончил свой краткий рассказ голосом, пропитанным душевной болью, печалью и виной, а в его взгляде присутствовала еще и некая пустота. Очень многое в его поведении доказывало, что лев говорил абсолютную правду. - Никогда не прощу себе свою слабость... Спасибо большое, что спасли от верной гибели. Прошу прощения, что отнимаю у вас время. Наверное, самое ценное, что я могу сказать — это то, что эти белоснежные львы ужасные и безжалостные... И еще, видимо, каннибалы, раз способны сотворить такое с другим львом...

Отредактировано Арон (30 Июн 2019 03:20:11)

Теон старался, и старался даже усерднее обычного, но грива всё равно не желала прилизываться. Так и этак, она оставалась жёсткой, отдающей каменной пылью на вкус и взлохмаченной, как на ветру.

Ндаа, совсем непрезентабельно. Привести такой бардак в порядок можно разве что на груди, а на затылке и шее сзади — уже нет...  Возможно, Алия могла бы помочь с этим, да куда уж теперь, после сегодняшней ночи. Чего ждать её настроения, легче найти в здешних землях какое-нибудь озерцо да окунуться в него... если получится пробить корку льда и не замёрзнуть в воде до окоченения или чего похуже, конечно.

Когда же он последний раз залезал в озеро? А в водоём?

Отец рассказывал ему как-то, что видел настоящее море — недружелюбное царство морских тварей. Можешь плыть сколько хочешь — и не доберёшься до другого берега, можешь выпить эту воду — и отравишься, можешь потонуть — и рыбы обглодают твоё тело раньше, чем оно достигнет дна. Правда это или нет...

Теон перестал вылизываться и вздохнул. Какое ему дело до таких далёких вещей — здесь о подобных благах можно было и не вспоминать. Что ж, на худой конец подошёл бы и песок, в пустыне они именно так и очищались от грязи и пыли, но здесь его тоже нет... Здесь есть только снег, снег да снег. Иногда он подтаивает в липкую кашицу, а иногда крепнет в скользкий лёд, да всё равно снегом и остаётся. И валяться в нём кажется скорее пыткой, нежели приятным времяпровождением...

— А чего мне радоваться?

Теон дёрнул ушами.

О, он всё-таки умеет разговаривать.

Силуэт Фёдора постепенно проступал сквозь отмирающие тени ушедшей ночи. Теон не удержался от неприкрытого смешка. Малец выглядел таким понурым, словно б никак не меньше окунулся в великую скорбь. Ходячее плохое настроение... что по кислому ответу, что по кислой морде. Впрочем... стоило ли ожидать от шамана... лекаря... травоядного, словом, чего-то другого?

Конечно, за свою жизнь Теон повидал их не так много, но и все те были словно бы с придурью какой-то, не от мира сего. И этот недалеко от них ушёл. Посмотришь на него — и перед тобой словно бы инкарнация давно усопшего мудреца, тяготеющего под гнётом прожитого опыта. Жаль, что только на вид, ведь в головёшке у Фёдора явно нет и толики тех полезных знаний. Сидит себе целыми днями, иногда шатается где-то, да непонятно чем занимается — и какой только с него прок? Шантэ, как и всякая львица, тем более мать, слишком уж мягка к проблемам детей и убогих, раз позволяет подобным дармоедам оставаться в прайде.

По чертогу разнеслось приглушённое эхо тяжёлых и частых шагов.

Патруль? Вернулся так рано?.. И что это за запах?..

В воздухе мелькал еле ощутимый кровавый душок... так же воняет далёкая добыча, ещё живая, но задетая тут и там когтями охотниц.

Львицы не могли вернуться так рано.

Теон выставил поцарапанную лапу вперёд и принюхался хорошенько — вроде бы, не от неё... эта ранка уже давно засохла и покрылась мягкой коркой. Но этот запах... душный и резкий, как от свежей трупятины. Может быть, Алия была права, и ему действительно нужны какие-то травы, чтобы рана зажила быстрее.

Фёдор как раз поднялся со своего насиженного места и заспешил куда-то прочь, к выходу из чертога.

Ну уж нет.

Поразительно, как можно испытывать такой помутнённый, дрожащий страх перед снежными львами и вместе с тем — гореть таким неприкрытым интересом к тому, кто носит такую же снежную шкуру.

Интересно, Фёдору самому не неловко настолько походить на ходоков здесь, в сердце Братства?

Теон хмыкнул в спину молодому льву и с усилием поднялся, побрёв в том же направлении, что и он. Раз патруль вернулся — самое время сменить его. Нехорошо, если границы будут подолгу оставаться без охраны.

На посту в последнее время тише тихого... А ведь даже в его родной пустыне, где не было ни воды, ни еды, нет-нет да проходили мимо то помирающие с голоду одиночки, то падальщики, высматривающие падшую от изнеможения тушу.

А как насчёт тех мест, где жить ещё хуже и труднее?..

Как-то раз, давно ещё, птицы нащебетали ему о настоящем кладбище, куда слоны приходят умирать. Мёртвые земли, где не растёт трава, нет добычи и не слышно даже звуков... никакой жизни, а всё равно ведь находятся безумцы, которые не прочь обгладывать давно усохшие кости в ожидании, когда очередная старческая туша придёт на эти земли помирать.

Мозгов у птиц маловато, да и то немногое забито наполовину, если не больше, песнопениями да поиском еды, и всё же в эту историю верилось даже больше, чем в ядовитую воду без краёв и дна.

Главное то, что даже в тех мёртвых землях была какая-никакая, но жизнь.

Здесь же... здесь всё по-другому. Обходишь территории — и кажется иногда, что в этих землях давно уже всё передохло. Никаких случайных одиночек, да и других животных не особо видно... Львицы ещё находят добычу, и прайд даже не голодает, но на посту и этой жизни нет — одни лишь стоны ветра и крепнущего льда. Это мёртвые земли, как то слоновье кладбище, если оно правда существует, и они сами не менее безумны, если решили остаться здесь, чтобы обгладывать останки жизни и надеяться, что беда пройдёт мимо, и однажды они заживут по-нормальному...

Может быть, и ходоков за теми краями уже давно нет...

А кровью несёт всё равно. Почему же так? Рана совсем не болит и уже почти зажила...

Теон остановился, задрал голову и шумно принюхался. Нет... это не от него. Этот запах... он совсем свежий, словно бы от ещё кровоточащей раны, и ещё... в нём пахнет чем-то... кем-то... незнакомым.

Чужак? Здесь, в чертоге?!

— Теон! Иди сюда.

Леди Севера.

Теон обернулся. Шантэ стояла неподалёку, наполовину скрытая от его взора наростами каменных глыб, и смотрела прямо на него. Её взгляд... в нём читалась неприкрытая тревога.

В груди разом похолодело. Этот запах, встревоженный голос, непонятная суета... что-то с котятами?

Нет... не с ними. В её взгляде не было слёз, и она сама не выглядела сколько-нибудь скомканной страхом или ужасом... только обеспокоенной чем-то... но чем?

Теон сделал несколько шагов по направлению к ней и остановился.

Каменистые рёбра чертога раступились перед его взглядом, и теперь он увидел, что рядом с серой львицей стоял незнакомый ему лев.

Не сказать, что Теон помнил на морду всех родственников королевской семьи и всех почётных гостей Братства... скорее даже наоборот... но он хорошо помнил, как они пахнут. И даже сейчас повсюду витали знакомые, давно впитанные этими стенами запахи: Костес, Рагнарёк, Исгерд, мелкий прихвостень-шакал... читался даже едва уловимый запах молока... но от этого льва пахло странно и совершенно незнакомо.

Он не видел и даже не пересекался с ним прежде.

— Ты не видел Мтонго? А Ларри? Нет? Странно, где их носит, когда они так нужны.

Мтонго? А разве он не...

Не успел Теон и рта раскрыть, как Шантэ заговорила о другом и попросила его проводить гостя в свободную пещеру.

Гостя?..

Теон окинул незнакомца настороженным взглядом. Светленький и совсем молодой, только вот шкура у него словно припорошена пылью, выцветшая совсем, и... и от него воняло. Воняло свежей кровью, застарелым холодом и чужими, очень далёкими землями, такими же незнакомыми, как и сам этот лев. Теон в несколько спешных шагов оказался рядом с ним.

Какой терпкий запах... словно окунулся носом в обмеченный куст... видимо, ему дали какие-то травы от боли.

— Здорово же тебе досталось, — Теон подступил совсем близко и прижался ко льву боком. Костес тоже подошёл, чтобы помочь.

Да он почти на лапах не стоит... хромает, словно б заваливается на одну сторону. Надо бы выровняться под его шаг.

Бедра коснулось что-то липкое и холодное... кровь. Теон поморщился и слегка отодвинулся.

Вот, от чего так воняло.

В груди опять закипело. Разве Фёдор не мог обработать его раны получше?! Этот лев того и гляди свалится в обморок, да и его лапа...

Теон мельком посмотрел на неё.

Она не выглядела здоровой... застывшая, окостеневшая, как омертвевшая культя.

Проклятие... Фёдор вообще хоть что-нибудь умеет делать?! Подсунул травку непонятно от чего, а такая рана уж как-нибудь сама заживёт? Куда только запропастился настоящий лекарь, когда он так нужен?!

Теон сжал зубы и помог незнакомцу забраться внутрь ближайшей свободной пещеры. Тот прилёг сразу, как Теон отступил, но прилёг не так, как обычный измотанный лев, а так, словно бы был изнеможен и на последнем издыхании — казалось, в нём и сил держать голову над лапами уже совсем не осталось.

Что же произошло...

Его нашёл патруль, и поэтому они вернулись так рано, это очевидно, но где... и откуда у него такие раны?

Его лапа... крови на ней не так уж и много — так, царапина, не больше, чем у самого Теона, от подобного не хромают. Вывих?.. или... перелом? По всему выходит, что бедолага свалился откуда-то свысока. В здешних обледенелых скалах оно неудивительно... Хватит лишь раз наступить на снежную опору-обманку, чтобы упасть и свернуть себе шею.

Хромой лев в одиночку долго не протянет.

Леди Севера, словно бы наперекор вечной зиме, пустившей корни в этих землях ещё задолго до рождения самого Айхею, во всём старается помогать тем, кому эта помощь нужна. Если бы не их патрульные и не благосклонность Шантэ — кто знает, до каких костей б уже промёрзло тело этого незнакомца...

Но это ведь не обычный раненный бродяга. Будь оно так — они бы не сидели сейчас здесь, даже не в лекарской палатке, а Шантэ не выглядела бы такой... встревоженной.

Теон нахмурился и всмотрелся в морду незнакомца. Он был... словно бы и не здесь вовсе. Телом — да, он был прямо перед ними, лежал, распластавшись, и еле держался даже в таком расхлябанном виде, но мыслями он был явно далеко отсюда, словно бы его разум остался за пределами чертога, в месте, где произошло нечто, явно более существенное, нежели неудачное падение со скалы...

Спину оцарапал холодок.

Да, ему хорошо знаком этот взгляд. Онемевший, покинутый рассудком, застывший в одном моменте прошлого — как у мёртвого, встретившего смерть лицом к лицу, но ещё поблескивающий жизнью.

Такой же взгляд был у Яры... и Нилсин...

Стало тяжело дышать.

Нет, этот бродяга не мог оказаться здесь просто так, слишком уж тихо было в последнее время, это не может быть совпадением, и этот взгляд Шантэ, и этот странный запах...

Это не обычный раненный бродяга.

Он здесь, чтобы рассказать о чём-то, о чём им слышать вовсе бы и не хотелось...

Леди Севера, как и положено главе прайда, разместилась посередине пещеры, и приказала рассказать, что случилось.

И незнакомец начал говорить.

Даже голос у него почти и не живой — слышный, но до того отстранённый, что кажется, словно бы и доносится он вовсе и не от него, а звучит сам по себе в голове чужими мыслями.

Его зовут Арон... вместе с другом он оказался в этих землях...

Другом? Никаким другим незнакомым львом в чертоге не пахло.

Упал со скалы... вот откуда и сломанная лапа. Что ж, это было очевидно. Повезло ещё, что не свернул себе...

Теон широко раскрыл глаза и перестал дышать на несколько секунд.

Он сказал, он только что сказал...

Шкура... шкура его друга... на спине белоснежного льва.

Белоснежного.

Ходоки.

Никаких сомнений. Это они. Не какие-то львы со снежной шерстью, как Фёдор, нет, а именно эти твари... кто ещё... кто ещё будет способен на...
Никогда ещё они не подбирались так близко к границам, словно бы они знают, что...

Траин.

Теон прерывисто вздохнул и посмотрел на Шантэ.

Арон ещё о чём-то говорил, а Костес, вроде бы, ещё его утешал, но все их слова слились теперь в единый поток бессмысленных звуков, отскакивающих от ушей, как эхо от гористой вершины.

Траин погиб под завалом. Он не ушёл, не попал в плен... прошло так много времени... он погиб там, это несчастный случай, несправедливая, но всё же обычная смерть, не мог же он...

Теон опустил затуманенный взгляд на свои лапы... с почему-то выпущенными когтями... и посмотрел на Арона. Сквозь слепящую дымку ему привиделось вдруг, как под ним засочилась кровь, а его глаза остекленели, совсем как у туши, которую Теон обгладывал прошлым днём.

Обгладывал... рвал когтями, зубами, тянул с треском от холодного мяса, и наблюдал, как короткий мех пропитывается тёплой, сочащейся сладким ароматом и тёплым паром кровью...

Нет... то была добыча, мясо, еда, не живое, не совсем живое, не лев... для пропитания, а не для...

— Скажи... — хрипло, и сам себя едва слышит, — скажи, эти львы... они говорили с тобой? Спрашивали тебя о чём-то?

Хуже всего жить с разбитым сердцем. Хуже всего каждый день просыпаться с мыслью о том, что ты лишен дорогого тебе льва, когда буквально вчера ты видел его еще живым, веселым, улыбающимся тебе. Хуже всего чувствовать пустоту и боль, хуже всего ощущать сдавленное нервно колышущееся сердце, которое понимает, что больше никогда не сможет испытывать эмоции от существа, которого безмерно и бесконечно любило. Шантэ знала, что такое потеря и понимала, что такое был этот взгляд незнакомца — пустой, лишенный живой энергии, потрясенный. Однако она не могла оставить все как есть, не могла оттягивать расспросы и не могла не мучить Арона, потому что его рассказ может в корне повлиять на политику Братства в отношении таких опасных соседей. Шантэ было ужасно осознавать это, но благополучие ее семьи и ее прайда были выше, чем духовное равновесие чужака, которого она видела впервые.

"И... лучше пусть сейчас все вспомнит и расскажет, чем потом, спустя время, мне придется вновь теребить его раны", — так думала Леди Севера, наверное, стремясь оправдать свои действия.

Арон начал свой рассказ. Шантэ сидела ближе других к чужаку, но на таком расстоянии, чтобы не нарушать его личное пространство. Она слушала внимательно, не перебивала, стараясь уловить каждую деталь и по мере повествования все сильнее ощущала как шерсть на ее загривке вставала дыбом, но не от страха, а от ужаса происходящего и от дико поступившей злобы на Ходоков и на их обычаи. Какое право они имеют так поступать с чужой жизнью? Какое право они имеют так измываться над себе подобными? Вечный Круг Жизни, насколько Шантэ помнила, учил чтить каждое живое существо, потому что все, от маленькой букашки до слонов и жирафов, были связаны друг с другом. Один допускал жестокость к врагам, к обидчикам, он был влюблен в битвы и кровь, любил чужие жизни в качестве даров. Мало всего прочего, но северные боги допускали и страшные пытки, однако они были применимы к тем, кто провинился. И никогда Шантэ не слышала ни от Фаера, ни от Хальварда, чтобы Один и его боги наслаждались убийствами ради забавы. Так кто же такие эти Белые Ходоки, что пошли не только против законов природы, но и против самого северного бога? Она сжала зубы, каждая мышца ее тела напряглась: каждому Ходоку следует сделать кровавого орла, чтобы они понимали какого это — лишать невиновных жизни такими путями.

"С этим надо что-то делать, — злобно думала львица, — если рано или поздно кто-то из моей семьи, из моего прайда попадет в лапы к этим чудовищам? Траин, почему же ты...".

Траина видели в последний раз у дороги праха, на стыке земель Ходоков и Братства. Да, был обвал, да, он мог бы быть там погребен, далеко и глубоко, поэтому его тело так и не удалось отыскать, но что если он попал в плен к Ходокам и теперь какой-нибудь грязный самец ходит с его шкурой на своих плечах. СО ШКУРОЙ ЕЕ ТРАИНА, ЕЕ САМЦА И ЛОРДА СЕВЕРНЫХ ЗЕМЕЛЬ!

Заговорил брат. Шантэ дернула ухом, стиснула зубы и ударила лапой по полу, когда он закончил свою речь. Она не могла больше сидеть, поэтому поднялась со своего места и быстрым шагом достигла сначала одной стены пещеры, а затем — противоположной. Морда ее, до этого момента спокойная и аккуратная, выражала неподдельный гнев: ноздри вздувались туда и обратно, зубы крепко стиснулись, а глаза готовы были метать искрами. Можно было бы подумать, что сейчас такая маленькая самка сможет с легкостью повалить на землю и убить гиганта-ходока — настолько Шантэ сейчас была озлоблена и не могла себя контролировать.

Вопрос Теона, хриплый и срывающийся, будто окатили львицу холодной водой. Она вдруг остановилась, злобно взглянув на молочного брата Траина (на самом деле так получилось случайно, потому что одни эмоции еще не успели так быстро смениться другими), а потом перевела взгляд на пострадавшего, смерив его сочувствующим взглядом. Морда ее вновь разгладилась, принимая черты спокойной и вдумчиво царственной королевы. Она внезапно вспомнила о том, что Арон обмолвился об еще одном друге:

— Так вас было трое? — спросила львица после того, как черногривый ответил на вопрос Теона, а затем поджала губы. Третий самец также пропал без вести и, по всей видимости, был схвачен в белый плен. Шантэ хотела было сказать об этом Арону, но осеклась, вновь встретившись взглядом с его грустными глазами. Если она скажет об этом, хотя бы выдвинет такое предположение, то несчастный точно сойдет с ума.

— Послушай, Арон, — львица села совсем близко к чужаку, положив лапу поверх его здоровой лапы, — Костес прав. Ты не виноват в случившимся. — Леди Севера оглянулась на самцов, сидящих позади нее, а потом пододвинулась ко льву еще ближе, заговорив уже шепотом и так, что их, пожалуй, если и слышали, то только обрывками, — я тоже потеряла дорого мне существа. Мы до сих пор не нашли его тела, поэтому я даже не знаю, что случилось с ним. Мои дети родились, так и не увидев своего отца. На мне остался прайд. Но я победила свою боль и пообещала себе, что обязательно исполню его волю и сохраню всю свою семью: может быть, именно поэтому Боги оставили меня в живых. Я уверена, что и твой Бог оставил в живых тебя непросто так. Твой... друг был хорошим львом, я знаю это, поэтому он наверняка сейчас вместе с Айхею. И он не хочет, чтобы ты падал духом, понимаешь?

"Я бы могла предложить тебе месть, но для этого мы еще недостаточно окрепли", — почему-то вдруг подумалось Шантэ.

Львица отстранилась.
— Отдыхай пока.
Взгляд ее был печален, но если бы она была на месте Арона, то, пожалуй, не упала бы духом, а напротив ринулась в бой даже заведомо зная, что погибнет. Отец научил ее не давать обидчикам спуску, поэтому она ни за что не проиграет. Кошка посмотрела на всех присутствующих здесь и нахмурилась. Больше говорить с Ароном Леди Севера не желала, потому что боялась высосать из него последние силы, а об остальном она могла спросить и Костеса: о том, насколько большие львы в горах, о том, насколько они готовы были ринуться в бой и о том, что, по его мнению, им было нужно. Львица не могла себе даже представить для чего им понадобилась шкура южанина.

— Что же, — протянула Шантэ после многозначительной короткой паузы, — если говорить прямо, то мы в д*рьме и с каждым днем погружаемся туда все больше.

Пора отбросить все эмоции и подумать, что в такой ситуации делать. Впрочем, у Леди Севера уже были мысли на этот счет.

>>> Северные владения >>> Долина горячих сердец >>>

—————

Это был тяжёлый день. Хотя, скорее, не столько день, сколько утро. Или ночь…

Фредерик и Чака шли в сторону земель Братства половину ночи, затем получили непередаваемые впечатления от встречи с патрульными прайда, затем – ещё более непередаваемые от битвы с призрачным медведем, и, в конце концов, совершили казавшийся бесконечным переход из Мёртвых зарослей в Великий чертог. Ох, Чаке хотя бы не приходилось идти самому: знай себе, лежи на спине Октавиана да покачивайся в такт шагов льва… Фредерик даже было подумал о том, что был бы не прочь оказаться сейчас на месте своего пустынного друга, однако, стоило ему поднять взгляд и увидеть всю муку боли в глазах Чаки, как это желание пропало. Базилик (или по крайней мере трава, так сильно на него похожая) всё ещё действовал, но, похоже, не помогал полностью – в какие-то моменты, когда черношкурый сопрайдовец делал особо резкие движения, Чака кривил морду. Но, отдать ему должное, молчал и терпел боль. Ха, тебя тут несут, а ты ещё и претензии предъявляй! Как же… Ньязи же, которая проделывала этот путь на спине Фреда, тоже сидела молча. Вначале они с подростком без конца болтали, но примерно на середине пути юнец почувствовал неожиданно накатившуюся на него усталость – и мартышка, поняв это, перестала к нему приставать, дав возможность отдохнуть хотя бы морально. Ну, и физически тоже – время от времени она спрыгивала со спины Фредерика и шла своим шагом, однако из-за своих небольших размеров не всегда поспевала за львами, а потому возвращалась на своё место на спине юного лекаря. Да и к такому холоду южное создание не сильно привыкло – лапки быстро замерзают и всё такое, долго по снегу не походишь – даже поттаявшему.

Чем ближе группа подходила к Одинокой скале, тем сильнее билось сердце Фредерика. Не сказать, что он отсутствовал в прайде уж слишком долго – во всяком случае, по ощущениям, – но сейчас подросток ясно осознал, насколько он соскучился по своей семье. Да, пожалуй, теперь он со стопроцентной вероятностью мог их так назвать. Остановившись прямо напротив входа в Чертог, Фредерик подождал, пока все зайдут внутрь, а затем присел на землю, закрыл глаза и глубоко вдохнул исходивший из пещеры тёплый, нагретый лёгкими сопрайдовцев воздух. Пахло сыростью, землёй и, конечно, прайдом. Множество запахов разных львов слились в один – тот, который заставил сердце молодого льва трепетать от восторга. К чёрту страхи, переживания, волнения – он дома! Они вновь примут его – Фред в этом не сомневался.

– Ты чего? – поинтересовалась уже спрыгнувшая на землю Ньязи, с любопытством глядя на прикрывшего глаза друга.

– Да так, – отстранённо ответил тот, открыв глаза и с улыбкой на морде ступая под своды Одинокой скалы, – просто вспомнил кое-что. Пойдём.

***

Первым, что почуял Фредерик, стоило ему пройти по узкому мосту и спуститься по широким ступеням, был запах добычи. Не свежепойманной, конечно, но на безрыбье и рак рыба. Желудок тут же отозвался на запах громким урчанием и чувством пустоты внутри – сильнее чувства усталости подростка одолевал только голод. Не сильно соображая из-за дурманящего голову аромата дичи, Фредерик первым делом направился в сторону недоеденной туши, однако окрик Чаки, полный ноток недовольства и жалобы, заставил юного лекаря взять себя в лапы: да, дружище, ты прав, в первую очередь – лечение больных! И только потом уже всё остальное, тем более если Мтонго, Октавиан и Ларри с его подругой выглядели ещё более-менее сносно, то вот Бейлфаеру и Чаке требовалось уже более серьёзное лечение.

Фредерик обвёл взглядом их группу, чтобы понять, кому первому оказать помощь. Начать ему хотелось, конечно, с простого – не только из-за того, что это было легче, но и потому, что на лечение лёгких травм ушло бы меньше времени. В первую очередь подросток подошёл к Ларри и Танго, на которых не присутствовало каких-либо видимых царапин, ссадин, ранений и кровотечений. Убедившись, что с ними всё в порядке – небольшие синяки не такая уж и серьёзная проблема, – Фредерик вновь призадумался. Мтонго и его ободранная о камни спина. Не хотелось, конечно, лишний раз попадаться на глаза командира отряда, которого подросток ослушался, но… Мысли юнца моментально прервались, стоило ему увидеть, в чьей компании стоял лев. Шантэ. Сердце вновь пустилось вскачь – ещё бы он не был рад видеть их Леди Севера! Но, погодите, а где же Траин? Почему Мтонго докладывает о случившемся королеве, а не Лорду? Их правитель отсутствовал в Чертоге потому, что даже ему был необходим отдых, или случилось что-то настолько серьёзное, что требовало присутствия именно Траина?..

– Фредерик? – только когда маленькая лапка Ньязи опустилась на предплечье подростка, он понял, что всё это время стоял и, не отрываясь, глядел на Шантэ, погружённый в свои мысли. Так, всё, соберись! Сейчас ты срочно нужен остальным, а потом делай что хочешь!

– Да, так о чём это мы? Ларри и Танго помощь не требуется, Мтонго тоже не настолько серьёзно ранен – а к тому же и занят. Получается, остались Октавиан, Чака и Бейлфаер, верно? – получив утвердительный кивок от своей спутницы, Фредерик продолжил рассуждать вслух. – Давай… Дава-а-ай… Давай, давай, давай, – беспорядочно произносил он, собирая мысли в кучу. – Давай-ка вот что! Чтобы не терять времени, ты займёшься Чакой, а я помогу Октавиану, а потом мы вместе разберёмся с Бейлом, идёт?

«Знать бы ещё, как вправляются вывихи…» – с грустью и страхом подумал он про себя. Конечно, Фредерик осознавал, что он только начинает свой путь лекаря и, в общем-то, нет ничего зазорного в том, что он чего-то не знал… Но сейчас все раненные надеялись только на него и его помощников.

– Не идёт, – послышалось со стороны фенека. – Я перетерплю, – ответил он на вопросительные взгляды своих друзей, – а первым делом лучше разобраться с вывихом, пока Бейл не задохнулся или – не приведите Предки – не залил своими слюнями весь Чертог! Не хочу плавать в чужих слюнях, знаете ли… Тем более со сломанной лапой.

Подойдя к кучке трав, собранных по дороге в пещеру, Фредерик немного в ней покопался – подвинул что-то лапой, к чему-то принюхался, – а затем подхватил зубами пару длинных и будто с колючками на концах листиков, несколько широких листьев и направился к черношкурому воину.

– Надо осмотреть твою лапу, – ответил он на вопросительный взгляд воина, который, похоже, не считал свою рану серьёзной. – Это, конечно, не перелом и не вывих, – намекнул подросток на травмы Чаки и Бейла, – но большая рана, в которой может начаться заражение, – он наклонился и обнюхал то место, из которого когда-то рос коготь льва. Естественно, пахло железом, но к нему примешался и запах чего-то ещё – Фредерик не мог точно сказать, все ли раны пахли этим «чем-то» (он впервые в жизни столкнулся с ранениями) или этот запах намекал на начавшееся заражение, но лучше бы ему было перестраховаться. Хорошо хоть Ньязи, которая сейчас с интересом наблюдала за действиями подростка, хорошо разбиралась в травах и захватила с собой и алоэ, когда его увидела! Разжевав толстый конец сорванных трав – так, чтобы оттуда начал течь сок, Фредерик взял зубами лист растения с другой, более тонкой стороны и, промычав, не разжимая зубов: – Жаждвинь пальчы пошишре, – обработал рану льва соком алоэ, после чего наложил сверху широкий лист неизвестного растения – чтобы хотя бы первое время лечебный сок не вытекал, а в рану не попала грязь. – Вот и всё. Будет совсем хорошо, если ты какое-то время просто полежишь – хотя бы до тех пор, пока сок полностью не впитается в рану. Так, теперь Бейлфаер, – пробормотал юный лекарь последнюю фразу больше себе под нос, нежели Октавиану.

Подросток задумчиво поглядел на льва, сидящего чуть в стороне с опущенной вниз головой и ожидающего своей очереди. Самое сложное. И как же тебе вправить челюсть…

– Пойдём, я покажу, как, – подросток обернулся на голос – Чака стоял на трёх лапах, а четвёртая, сломанная, висела в воздухе, неестественно раздувшись. – Ну, что ты на меня так смотришь? Как будто ты забыл, что у нас с миру по косточке! Ты знаешь то, что не знает она, – кивок в сторону Ньязи, – а она знает то, чего не знаю я. Ну, а я знаю, как вправлять вывихи, в отличие от вас. И не гляди на меня так! Сказал же – от боли не умру! Благодаря твоему псевдобазилику... Так, смотри, – продолжил он, когда вся компания подошла к Бейлфаеру. – Сначала нащупай пальцами его нижнюю челюсть. Вернее, те её части, которые соединяются с черепом. Нашла? Отлично! Помассируй там немного, чтобы мышцы расслабились. Ты-то как, нормально себя чувствуешь? – обратился фенек к Бейлфаеру. – Ну, ничего-ничего, придётся потерпеть, зато благодарен потом будешь! Так, смотри, – вновь завёл он разговор с Ньязи, – теперь захвати эти части его челюсти и по моей команде тяни чуть вниз и на себя, поняла? Только не бойся, нужна очень большая сила, чтобы это сделать! Готова? – «Конечно же нет!» – так и хотела выкрикнуть мартышка, но будто у неё был выбор. – Тогда давай. Раз. Два. ТРИ!

На последнем слове, буквально выкрикнутом Чакой, Ньязи что было сил потянула нижнюю челюсть Бейлфаера на себя. Всех троих (а может даже и четверых, включая самого больного) пронзил пот: лишь бы всё получилось!

Фредерик применяет лот "Алоэ" (списан с профиля), тем самым полностью убирая риск заражения крови у Октавиана. Также, тип полученной им травмы может быть распознан как "легкое кровотечение".

Начало игры

Как сладок сон младенца! Сотни длинных путеводных нитей опутывают маленькую головку, слоем за слоем, являясь своеобразной дорогой в мир чудес снов. Из такого запутанного клубка довольно трудно выбраться. А впрочем, надо ли? Всё равно, когда время придёт, нити сами собой падут с сознания. И кроха проснётся, откроет сонные глаза, выбираясь из сладкого мира чудес. Но в этот раз нити раньше времени начали опускать свои путы. Что-то происходило. Что-то вне головы...

Лани недовольно поморщилась, заёрзала и попыталась отвернуться от внешнего раздражителя. Но нечто шершавое, влажное, принадлежащее несомненно маме, всё касалось и касалось крохи. Вдруг оно коснулось мордочки и крайне интенсивно принялось за вылизывание глаз и ушей, в прямом смысле, смывая с лвёнка остатки сна. Лани дёрнулась было прочь от такого наглого вторжения в её личное пространство, но не тут то было. Мать крепко сжимала своё чадо лапами, обрекая кроху на вечные мучения вылизыванием.

- Ма-ам, - протянула Лани, безуспешно пытаясь вырваться из плена, - Ну всё, хватит, мам. Прекрати!

Наконец, малышка разлепила глаза и сердито уставилась на причину своего пробуждения.

- Мне оставалось совсем чуть-чуть, а ты меня разбудила. Я бы сама проснулась, когда сон закончился, - Лани потянулась, - Теперь я никогда не узнаю, что было дальше. И всё из-за тебя.

Кроха посмотрела на мать, как на врага народа. Будто это её вина, что сны не имеет конца и постоянно ведут тебя куда-то. Впрочем, Лани этого не знала и ей правда было интересно, что случилось после того... после того как... А что ей снилось?