После того, как Шаграт удалил жажду, он заметно оживился: малыш уже не выглядел таким измученным жаждой и зноем, а из его пасти так и сыпались вопросы. Подросток усмехнулся. Чем-то они были схожи. Почти одинаковые оттенки шерсти, гривы, глаз, оба любили весёлую компанию и поговорить (во всяком случае, такой вывод песочный сделал из поведения Шаграта).
— Да, одиночка, — ответил Маслахи. — Не могу сказать, что у меня было много приключений и все они были такими уж интересными, но скучать не приходилось, скажу тебе!
Солнце уже находилось в зените и нещадно пекло земли, но подросток то ли уже привык к такой погоде, то ли был слишком увлечён беседой с мальцом, однако жары он будто и вовсе не замечал. А вот неизвестная львица не ускользнула из поля его зрения. Да и как он мог её не заметить, если та сначала утолила жажду недалеко от львов, а затем подошла к ним, попутно поздоровавшись с песочным?
— И Вам доброго дня, — поприветствовал Маслахи подростка в ответ.
Судя по всему, незнакомка приходилась Шаграту сестрой. Ну или на крайний случай знакомой (хотя какая знакомая будет называть не родную ей львицу мамой?). Но не прошло и минуты с появления голубоглазой, как возле реки невесть откуда взялась ещё одна львица, на этот раз взрослая. Очевидно, она-то и приходилась матерью Шаграту. Кто ещё может так отчитывать заблудшего львёнка при свидетелях, не стесняясь никого?
Маслахи невольно вспомнил свою мать и улыбнулся. Песочный, конечно, был послушным львёнком, но порою и он проказничал. И тогда мать так же отчитывала его. Правда, её злость не длилась долго — поругает и тут же перестанет. «Всё ещё не могу поверить, что никогда больше не увижу её...» — только было забывший о своём горе, одиночка вновь вспомнил о потере самого родного существа.
Подросток так глубоко ушёл  в свои мысли, что и думать забыл о Шаграте и его семействе, а тем более о сером незнакомце.

Самец развесил уши в ожидании длинной байки. Он был почти на сто процентов уверен, что Маслахи, даже будучи ещё столь молодым, уже успел много где побывать, повстречать опасности на своём мути и так далее - в общем, самые эпичные картины уже начали всплывать в воображении мальца. Однако байки не последовало, лев лишь сказал, что скучать не приходилось ему в жизни, но об опасном внешнем мире не было сказано ни слова. Подросток немного сник - его всепоглощающий интерес не утолил должным образом. Он, что, скромничает? Мне вот тоже скучать не приходится, однако приключений-то ноль! - мысленно пробурчал Шагр. Неожиданно в его поле зрения попалась сестра-  она была совсем рядом, да ещё и что-то о матери начала говорить. Тьфу, вот навязались, женщины. - выругался мелкий. Его старшая неродная сестра безразлично поглядывала на его шерсть, таким же тоном она сообщила о беспокойстве его матери. Ишь, учить меня вздумала, хотя всего-то на четыре месяца меня младше, а уже считает себя большой, небось. - при этой мысли Шаграт весь напыжился. Ты мне не мать, нечего меня отчитывать. Я уже не маленький! – фыркнул он в морду сестре, даже не думая двигаться с места. Но вся его бравада пропала, когда явилась Мэлис. Вид матери не предвещал ничего хорошего, а упоминание про наказание и вовсе заставило все поджилки затрястись. Рыжая похвалила Ариу, словно та совершила великий подвиг, - ещё один повод для обиды! Самец не знал, куда себя деть. Оставалось только ждать, когда мать даст команду трогаться в путь к скале. В конце концов, он и без неё медленно поплёлся в сторону земель прайда.
=====>>>> Пещера внутри скалы прайда.

Отредактировано Шаграт (8 Авг 2012 15:53:56)

Перед глазами сцена до сих пор была впечатляющая и Фригус не отрывал глаз от происходящего. Всё-таки они странные, но вмешиваться не буду... - мысль так и просилась высказаться вслух. С одиночками, похожими на фригуса, никто не общался...да и не хотел наверное. Слишком уж угрожающе он выглядел. Хотя никакой опасности он не представлял из себя - сточенные когти, забитые песком, ослабшее от путешествий и недостатка воды и еды тело. Фригус не могу чувствовать себя не то что бы убийцей, но и роль охотника давалась ему тяжело. Лев почти всем телом погрузился в прохладную воду и застыл на месте. Вообще, сейчас было бы неплохо перекусить...но чем? Думать о антилопах Фригусу не хотелось, не то состояние...найти бы хотя бы мышь или суриката...Мимо проплыла небольшая рыбёшка, но поскольку серый заметил её поздно, поймать её он уже не мог. Перебирая лапами по влажному песку он выбрался заново на берег и лёг на бок закрыв глаза. Сейчас лучше спать...спать...но главное - не уснуть навсегда. - монотонно и тоскливо прозвучала в голове Фригуса.

Ты мне не мать, нечего меня отчитывать. Я уже не маленький! Она посмотрела ему в глаза, будто прося его повторить. Ариа понимала, что сама была не давно такой, но эта фраза...Она ее как-то задела. Ари попыталась улыбнуться, нет, изобразить подобие улыбки. -Я отчитываю тебя, потому что волнуюсь. Да, это была правда. Голубоглазая безумно волновалась за него. Она не хотела сейчас нагружать его лекциями, потому решила отложить разъясняющий разговор на потом. "В любом случаи, - размышляла она, - еще будет время поговорить..."
Улыбка спала с ее морды, и взгляд ее вновь стал равнодушным. Ариа слышала приближение матери, она чувствовала ее запах. "Все кончено", - хотела сказать юная львица, но промолчала. Какое-то мимолетное сочувствие отразилось в ее взгляде. Она пыталась мысленно сказать неродному брату одно слово - держись.
Пришла мама и похвалила Арию...Ей было приятно и печально одновременно. Такая похвала ценилась ею дороже всего, но Шаграт...
Ари лишь тихо вздохнула, отводя взгляд к земле. "Все, пора возвращать самоконтроль. Слишком много эмоций для одного раза." Голубоглазая вновь нацепила каменную маску и лишь ожидала, когда Мэлис скажет отправляться в путь.
Мысли юной львицы занимала лишь скука, которая мучила ее. "Вновь никаких занятий, я уверена, что сейчас мы отправимся в эту дыру - пещеру. Мне кажется или там действительно ничего никогда не происходит?"
Идём, из-за тебя ещё и твоему старшему брату влетит. Можешь собой гордиться. Ариа еще долго переваривала сказанную Мэлис фразу. Ее снова одолела жалость к старшему брату...Вновь тихий вздох. Она молча пошла сзади за мамой и братом, оглядывая окрестности задумчиво-скучающим взглядом.—-)Пещера внутри скалы прайда

<<< Джунгли

Люциан всегда отличался своим спокойствием, которое он сохранял в любой ситуации. Исключения начались только сегодня, когда сначала под раздачу попал его сын, а потом вышла вся эта история с его семьей. Если бы его попросили описать то, что он ощущал, идя по саванне в поисках возлюбленной, он бы сказал, что это похоже на пустоту в груди. Боли не было, как и ощущения потери чего-то, но в тоже время там было волнение и что-то непонятное ворочалось внутри. Названия этому чувству нет. Слишком много всего, чтобы назвать это одним словом: беспокойство, волнение, растерянность, но уверенность только в одном. Он хотел найти ее. Сейчас. Не ждать того момента, когда львица успокоиться и сама вернется в их логово. Даже если он не нужен ей сейчас, он хотел просто быть рядом. Не обязательно что-то говорить, пытаться оправдать себя. Коснуться, наблюдать за ней, чувствовать ее пребывание рядом. Больше ничего.
Синегразый остановился, смотря в песок под лапами. Когда он покидал логово, возвращаясь к тому месту, где они разминулись, чтобы взять новый след и после, он бежал вперед, сейчас медленно шел, пытаясь собрать все мысли в одну кучу и расставить все на свои места. Ничего из этого не вышло.
Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что он не беспокоился за детей, которых оставил одних. Гил мог убежать и доставить не мало неприятностей. Ребенок, который еще не в состоянии понять всех проблем взрослых. Куда ему понимать, если даже они не могут разобраться во всем.
Все будет хорошо. Нужно только найти ее.
Сбавил темп, переходя с бега на размеренный шаг. Не сдался и не передумал. Усталость в теле - плевать он ан нее хотел. Была какая-то странная слабость, закравшаясь внутрь него, тяжелым грузом повиснув на шее - вес пустоты.
Он никогда не думал о том, что одна только мысль с тем, что он может лишить Кальмирен будет так дорого стоить ему. Разом лишиться всего и потерять интерес. Что-то такое он уже чувствовал, когда лишился разом обоих родителей и прайда, который был ему семьей. Верно, тогда Рен вернула его прежнего, а без нее все вернется к тому, что было. К одиночеству.
Подняв морду, лев осмотрелся. Запах львицы привел его сюда.
Пастбища. Она действительно пошла на охоту? Решила отвлечься на это или же уже пришла в себя? Не так быстро.
Осмотревшись, Люциан увидел близ воды знакомый темный силуэт и легко улыбнулся. Она была здесь. Стало немного легче, но не до конца. Как он и думал, Рен не охотилась, просто уединилась тут, решив, что так ей станет легче. Ему же становилось легче, когда рядом был тот, кто дорог.
Синеглазый сдвинулся с места и подошел ближе к львице, не став звать ее. Достаточно было того, что он нашел ее. Молча, подошел ближе и лег рядом с ней, позади. Разумеется, она имеет право на то, чтобы прогнать его, поскольку львица пришла сюда ради того, чтобы побыть в одиночестве, а он не позволил ей даже этого, сначала напоминая обо всем одним только своим присутствием, но он не мог иначе. Не хотел.
Я люблю тебя. И никогда не оставлю одну.

Любимая не сразу отреагировала на присутствие синеглазого. Молчание и отсутствие реакции пугали его еще больше, чем то, что она может оттолкнуть его от себя и прогнать. Возможно, навсегда. Шевеление с ее стороны, всего одно движение и львица прижимается к нему. Люциан невольно вздрогнул. Ощущения были приятными, но не дождавшись итога, он подумал, что Рен отпихнет его, а вместо того, прижалась, чувствуя, что рядом с ней он, а не кто-то другой. Волнение и страх ушли одновременно. Хватило ее жеста, который уже говорил о том, что она не против его присутствия. Ей не противно, возможно, больно, но она хочет этого.
Синеглазый тепло улыбнулся, нежно смотря на львицу перед ним. Это все, чего он хотел - ее рядом с собой, не сторонящуюся и не находящуюся поодаль, а вот так прижимающуюся к нему, дарящую своё тепло. Ее запах, который закрадывался в ноздри, он знал наизусть все ее повадки, черты. Мог бы узнать ее среди тысячи других и никогда бы не назвал ее похожей на других. Спокойствие и умиротворение в сердце, когда она рядом. Тепло, нежность, любовь - всю отражалось во взгляде, который она не видела, но могла почувствовать. Он любил ее и любит.
Камень с души и сердца. Чувство пустоты не забылось, но оно пропало, когда появилась эта взаимность и исчезло расстояние между ними. Догадки оправдались. Лекарство от одиночества.
Разумеется, все могло изменить в единое мгновение, от одного его неверного слова или ее мысли, но он был рад, что на какое-то время она снова его.
Моя...
Кальмирен молчала так же, как и он, возможно, она просто не знала, что ему сказать или же не хотела, а вот Люциан придерживался другого мнения. У него были тысячи слов, которые он мог бы сказать ей, но всем им предпочел тишину и эту близость, посчитав, что иногда слова лишние и передать все это, можно чем-то другим. Рядом с ней тишина была не в тягость, они понимали друг друга и так, через прикосновения, жесты, взгляды, даже если она не смотрит на нгео и он не может поймать ее взгляда.
Он мог нарисовать перед собой ее глаза и улыбку, мог добавить ко всему этому ее голос, который обращается к нему, но вместо этого склонился ближе к ней, плотнее прижимаясь телом, создавая теплые объятия.
- Ты нужна мне, - вторив ей шепотом, практически касаясь губами ее уха, которое было дальше от него, задевая раковинку теплым дыханием, как и ее загривок теплом своего тела. Прислоняясь грудью, словно от этого она почувствует биение его сердца, которое не может лгать, как слова и взгляды. Врать могут даже глаза, являясь зеркалом души, но никак не сердце.
Чуть сжать ее в своих "объятиях", чтобы она смогла ощутить его желание быть ближе, потереться о нее щекой, вдыхая запах. Закрыть глаза, чтобы запомнить этот момент, еще и еще проворачивая в памяти картины с ее глазами и улыбкой.

В ответ на свою ласку синеглазый получил урчание львицы. Он улыбнулся, еще какое-то время грея её в своих объятиях, но хорошее всегда заканчивается быстро. Слишком быстро. Рен не отстранилась от него, но после ее движения пришлось изменить положение и расслабить свои "объятия", поднять голову, чтобы посмотреть на нее.
Она задала необычный вопрос, которого он точно от нее не ожидал. Люциан запнулся, но не от того, что не знал, что ей сказать, а из-за того. что не ожидал подобной темы разговора.
- Хм... - лев ответ взгляд в сторону, смотря куда-то вдаль. Ему не было стыдно смотреть на любимую и он точно не хотел ничего от неё скрыть, хотел быть честен, поэтому немного отвлек себя и дал возможность всё хорошо обдумать и определиться с тем, что он тогда ощущал. Водоворот чувств, но удалось собрать из осколков общую картину. Трещины в ней остались видны, но суть от этого не менялась. - Сначала я разозлился. Разозлился на ее мать. Она ничего мне не сказала о дочери. Я был удивлён и напуган. Удивлён тому, что у меня есть дочь и она не клянёт меня за то, что меня всё это время не было рядом. Она нашла меня. Если бы в тот момент я встретил Джеру, я бы мог сорваться и всё испортить одной своей злостью. Неведение, тайны. Мне не понравилось то, что я так поздно обо всё узнал, а если бы она меня не нашла и так бы сложились обстоятельства. Я бы не знал о том, что где-то у меня есть дочь. Я злился на Джеру, но не на Фэй...Я остыл, растерялся, когда она сказала, что её больше нет и она осталась одна. Мне не нужно было доказательств о родстве, как и этих внешних сходств. Она копия своей матери. Даже если бы она была не моей дочерью, я бы всё равно её оставил, - возможно, сейчас Рен его не поймет, как можно было бы приютить у себя чужого, имея возможность потерять родных, но если говорить честно, то до самого конца. - Я чувствовал свою вину за то, что не был рядом с ней тогда, когда был нужен ей больше всего, хотя и не могу представить себя рядом с другой львицей, но могу представить Фэй в нашей семье. Захотел всё исправить. Сам не заметил, как появилось...Беспокойство. Поставил себя на её место. Я тоже когда-то лишился родителей и знаю какого это. В ней я увидел себя. Тогда в моей жизни появилась ты и всё снова стало на свои места. Я хочу , чтобы в этом мне помогла ты. Испугался, - лев сделал небольшую паузу, позволив голосу едва уловимо дрогнуть, - Испугался не ответственности, а того, что могу потерять тебя...Гила... - он перевел взгляд на львицу на какое-то мгновение, будто считал, что зрительный контакт сможет подчеркнуть его слова, но снова ответ взгляд.

Ему нечего было скрывать от любимой. Больше нечего. Он успел за свою жизнь, до встречи с Рен, обзавестись несколькими подружками, которые принесли ему потомство, но больше такого не будет. От кого он и хочет еще несколько комков, вечно влипающих в несчастье, то только от неё. Говорить об этом он не стал, просто нашел в себе силы снова посмотреть ей в глаза. Не смотрел не от того, что пытался что-то скрыть от нее, где-то приврать или не договорить. Не было и стыдливо опущенного взгляда, просто боялся увидеть в её реакции что-то из того, чего он хотел меньше всего. Она могла его не понять или оттолкнуть от себя только за одно его мнение, за эту честность. Просто не хотел ей лгать. Зачем? Только потому, что ложь была бы красивее?
То, что он увидел в зеленых глазах его потрясло. Он видел огонь. Радость и счастье, а не злость и обиду. Именно счастье. Такого после лжи вы никогда не увидите и никогда не почувствуете того, что в этот момент почувствовал этот лев. Весь мир остановился, для него не существовало никаких звуков, никаких картин кроме пары светящихся радостью и счастьем зеленых глаз. Перехватило дух, когда по телу прошел этот электрический разряд, который через себя пропускало замерзшее сердце. Отчетливый единичный стук. Всего один удар, но прозвучавший так, словно он стоял рядом с колокольней. Оглушающий удар - единственное, что он услышал. Один короткий миг перед тем, как всё снова вернулось на свои места. Сердце забилось в привычном ритме, появились звуки и понимание всего происходящего.
Люциан растерялся, чуть не опрокинулся на бок просто от неожиданности, а не веса самки. Мгновение и синеглазый нежно улыбнулся, не отрывая от львицы влюблённого взгляда. Она со стороны походила на резвящегося детеныша. Чем-то напоминала Гила, но ему было всё равно. Он любил ее такой, какой она была и есть.
Лев немного приподнялся, чтобы ответно поймать ухо самки, легко и скорее нежно прикусывая плоть, он "заключил ее в свои объятия", подтолкнул, чтобы мягко опрокинуть Рен на спину. Весовая категория Люциана сыграла ему на лапу. Он не стал прижимать ее к земле своим весом, но склонился как можно ниже, чтобы она могла чувствовать его присутствие рядом с собой.
Выиграл для себя пару минут, ловя ее взгляд, а затем склонился ниже, чтобы коснуться шершавым языком ее лапы рядом со своей щекой, затем шеи. Провести носом от шеи до ее носа, замирая так. Закрыв глаза, он наслаждался ее пребыванием рядом, вдыхал ее запах. Такая только одна. Только его.
Все нутро приятно задрожало, когда из горла вырвалось приглушенное урчание. Синеглазый радовался, не как маленький ребенок, который получил внимание от своих родителей, а как взрослый влюбленный лев, которому отвечала взаимностью его возлюбленная.
- Я люблю тебя, - тихий шепот перед тем, как он открыл глаза и немного отстранился, чтобы снова посмотреть на неё.

Нежность вперемешку с игрой двух влюблённых, которые на время забыли о том, что есть кто-то кроме них, что они уже давно не дети, а родители, которые решили удариться в детство. Но не это ли любовь, когда каждый раз окунаешься в воспоминания, живёшь этим. Живёшь ей, радуясь любому вниманию. Ведешь себя как дурак, как ребенок, как подросток, который готов делать сотню глупостей раз за раз, повторять одни и те же ошибки, а всё ради нее. Ради того, чтобы она посмотрела в твою сторону, чтобы заботливо коснулась, даря свою нежность. Свою любовь. Он упивался ей, каждый мгновением, что проводил рядом с ней. И никогда не мог насытиться.
Люциан всегда был рядом с любимой. Не мог сказать, что появление Гила как-то сказалось на их отношениях с Рен и они стали меньше проводить времени вместе. Нет. Всё было так, как и было до этого. Чувства только закрепились появлением первенца. Он не то, чтобы не забывал проявлять нежность по отношению к любимой, он просто не мог лишить себя удовольствия лишний раз услышать ее довольное и нежное урчание или тихое сопение рядом с ухом, почувствовать как при дыхании ее спина задевает его. Он запоминал каждую мелочь. И сейчас, если бы разом лишился всего, почувствовал бы эту пустоту. Не хватало бы этих "пинаний" во сне и еще одного дыхания рядом с тобой, которое громче, чем звуки бурного потока воды, обрывающегося вниз со скал.
Таких, как он, называют влюблёнными дураками, но именно в этом он находил своё счастье. В этой детской возне, в этой забаве, которую не хотелось прерывать. Рен юлила, пытаясь высвободиться и отомстить ему игривым укусом. Люциан на короткий миг давал ей такую возможность, давая немного больше пространства, но снова брал узды правления в свои лапы. Легко прикусывал ее ушко или сглаживал свои прикосновения, вылизывая место укуса.
Он остановился, перестал что-либо делать, когда игра приобрела совершенно другое значение. В прикосновениях появилась забота. Лев закрыл глаза, с улыбкой на морде, получая каждое прикосновение львицы, которая решила немного привести его в порядок. Синеглазого не заботила его внешность, но он всегда был рад такому вниманию Рен, той нежности, с которой она проделывала, казалось бы, бытовые вещи.
Переплетя хвосты, Люциан едва заметно вздрогнул. Чем дальше заходила их игра, тем сильнее становился этот поток внутри него. Неуверенность. Нежность. Любовь. Забота. Сразу после них пришло и Желание, но не просто хотел обладать ей, хотел отдавать всего себя, получая взамен то, что называется Любовью. Настоящей любовью, а не простыми подачками.
Он не заметил, как увлекся и расстояние между ними стало еще меньше. Лев не упал на неё, но теперь Рен могла почувствовать на себе легкую тяжесть его тела. Приятную тяжесть. Он не забыл, когда в последний раз позволил себе коснуться ее так. Тело отзывалось сладким, манящим желанием вкусить этот плод еще раз. Позволить себе упиваться ей.
Урчание синеглазого приобрело совсем другой характер, в нём появилась хрипота. Дыхание стало тяжелее. Стало жарче. Каждое прикосновение Рен обжигало, как палящее солнце саванны в полдень. Горячее дыхание касалось ее шеи и щеки.
Он напоминал себе путника, который несколько недель провел в жаркой пустыне, не имея при себе и капли животворной воды. Он умирал без неё, но продолжал лелеять надежду снова смочить губы и почувствовать этот вкус. Только лишенный воды может почувствовать этот вкус, для других она безвкусна. Рен...она напоминала ему тот самый оазис, на который случайно набредет путник. Хочется упиваться ей. Не просто жадно глотать воду, пока не пойдет кругом голова от этого чувства и пить даже тогда, когда не хочется. Он бы окунулся полностью, нырнул бы с головой и только бы тогда понял всю ценность животворной жидкости. Понял бы ее вкус. Хотел бы ее снова.

Прикосновение Рен к его брюху, как и ее урчание слившееся в один продолжительный звук раззадоривали сильнее. Неизвестно, чьи прикосновения сейчас были горячее: его или её. У каждого на этот счет свои мысли и соображения. Всё это неважно. Не сейчас, когда она настолько близко. Синеглазый не торопился, нарочно оттягивал момент. Дразнил и себя, и ее, оставаясь на грани. Он мог позволить инстинкту захватить разум целиком, но пока чувства были сильнее. Сильнее было желание обладать и получать, а не брать.
Нависнув на любимой, Люциан приобнял ее одной лапой, будто бы боялся, что она сейчас передумает и убежит или же просто хотел стать еще ближе.
Не торопился, не пренебрег прелюдией. Нежно вылизывая загривок львицы и ее спину вдоль позвоночника. Уподоблялся ей в проявленной заботе. Иногда прикусывал загривок или ушко, инстинктивно, придвигался ближе, но снова освобождал, чтобы подарить еще немного ласки.
Укуса со стороны Рен было недостаточно для того, чтобы он просто так взял и отказался от этого плода с шипами, зная, что после шипов всегда получит мягкость лепестков, если не отступит от своего. Всего лишь игра, которая немного отрезвила рассудок, но следом за наказанием последовало немного корявое извинение, но настолько родное, что не замечаешь того, что в нём есть какие-то помарки. Нежность в ответ на дерзость. Еще одно прикосновение языка к ее загривку, после чего он навалился на тело самки, заставляя её припасть к земле грудью, оказаться в его власти.
Переплести хвосты переде тем, как они стали одним целым. Чувства вместе с ощущениями захлестнули его. Из глотки вырвался полу хрип, полу рык. Разом из легких выбило дыхание, закрылись глаза, когда по телу прошла сладкая истома и нутро заныло от желания, от жара ее тела. Обжигающее прикосновение, после которого теряются остатки рассудка, но и простым инстинктом это назвать нельзя.
Дать привыкнуть себе, дать привыкнуть ей. Посмотреть на любимую сквозь полуприкрытые глаза и снова склониться к ней, чтобы провести языком по ее шее вверх до уха, раз за разом немного отстраняясь от неё, чтобы снова стать ближе. Жарко дышать в затылок, не захотеть останавливаться, а только чувствовать жар, чувствовать ее податливое тело под собой, которое изгибается и извивается от этого танца для двоих.

Люциан не помнил себя. Ему было хорошо рядом с ней. Им обоим было хорошо друг с другом - не это ли высшая похвала за всё? даже за эти промашки в их жизни. Все это слилось в единый водоворот жизни, где есть свои промашки, но без них жизнь была бы идеальной. Приторно идеальной. Тогда бы всё это слилось в однообразие и не было бы таких моментов, когда разом находит подобная волна чувств. Он не устал любить её, не устал быть ближе к ней. Только в эти моменты понимал насколько она дорога ему. Именно она, а не подобная близость. просто быть рядом с ней. Владеть ею.
Собственник, но и расточает себя только на неё. Только для неё. Только для них.
Не замечать ничего вокруг себя, кроме неё. Не смотреть на время, которое, кажется, в этот момент остановилась, окуная их в пространства без времени и места. Выбивая из реальности.
Синеглазый снова подался вперед, прижимая любимую. Сцепить зубы на её загривке. Немного не рассчитать силу, но сгладить грубое прикосновение прикосновением языка и снова придержать её. Дать ей немного больше пространства, но не позволить отстраниться от себя.
Тело получало желаемое, но, чем больше он окунался в этот омут, тем сильнее его затягивало. Тем больше хотелось погрузиться в это чувство. Каждый раз, как последний. Крепче. Сильнее. Быстрее. Жарче.
Пылало все тело, горела кожа и пересыхали губы от горячего дыхания. Создавалось даже такое ощущение, что его собственное дыхание обратилось в огонь и сейчас нещадно обжигало губы, но еще не оставляло после себя ожогов. Приятно ныло все тело.
Люц закрыл глаза, дыхание становилось тяжелее, каждый раз обжигая прикосновением загривок любимой. Вырывая из глотки вместе с выдохом приглушенный рык.

Тот, кто считал местные земли полностью вымершими, жестоко ошибался. Да, недавний пожар почти полностью уничтожил бескрайние пастбища по соседству с королевством - но только по другой берег реки. Та же часть, что граничила с Землями Прайда, чудом уцелела... и на ней все еще можно было встретить редкие стада травоядных по типу зебр или газелей. Но никто из местных уже давно не видел здесь по-настоящему крупных животных. Пожалуй, если бы Люциан и Кальмирен не были столь сильно увлечены друг другом, они бы непременно удивились невесть откуда взявшейся группе слонов - огромные носатые зверюги с поразительной аккуратностью прошествовали мимо затаившихся в зарослях голубков, не привлекая их внимания (по правде, они и сами не заметили львов). Судя по всему, стадо спускалось к воде напиться... Матриарх стада - пожилая и очень морщинистая самка - внимательно оглядела берег на предмет хищников и подвинулась в сторонку, пропуская к реке своих усталых собратьев. Сама она осталась стоять на стреме, пока остальные слоны были заняты утолением жажды. Утомленные и грязные, животные старались не только напиться вволю, но и по возможности поплескаться водой на бока друг друга. Матриарх негромко вздохнула - очевидно, ее очередь подойдет еще не скоро. Слегка попятившись, старуха без какой-либо задней мысли плюхнулась на землю, решив немного передохнуть... и с удивлением обнаружила под собой что-то маленькое и шерстяное. Только сейчас до нее дошло, что берег не был так уж пуст, как ей могло показаться вначале.

Едва до слонихи дошло, что она, гхм, на ком-то сидит, как у бедолаги аж сердце в пятки упало. Но почти сразу же вернулось обратно и вдобавок едва не срикошетило в голову: еще бы, поди не испугайся, когда под, пардон, сидением такая ожесточенная возня! Утомленный рассудок старухи в красках вырисовал ей преужаснейшую картинку: вот разозленные мохнатое и рычащее нечто заползает в ее... в нее и рвет несчастную изнутри, жестоко мстя за причиненный ущерб - как материальный, так и в некотором роде психологический. Слониха аж подскочила на месте и, неуклюже поерзав на Лаванде морщинистой задницой, с кряхтением поднялась обратно на ноги.
- Ох-охо-ох! Я прошу прощения!... - запричитала она надтреснутым от ужаса голосом, не замечая, как изрядно помятая хищница окровавленным блинчиком отползает к воде. - Это все моя невнимательность... старая стала, слепая... простите, простите!... Но куда же вы? - старуха в смятении уставилась на Лаванду, наблюдая за тем, как бедолага укладывает свою изломанную тушу в воду. Спохватившись, слониха тотчас рванула к стаду и протолкнулась сквозь сородичей, сердито шлепая тех хоботом по бокам:
- Ну же, в сторонку, подвиньтесь! Не видите - тут раненная львица?!
- ЛЬВИЦА?! - хором взвизгнуло стадо в ответ и без промедления расступилось в сторону. Слониха с чувством шлепнула себя хоботом по лбу:
- Глупцы, она РАНЕНА! Я, кажется, что-то там ей сломала...
- И правильно сделала! - проворчала самка помладше, с отвращением выходя из воды на берег. - Наверное, она хотела атаковать нас из зарослей, иначе с чего еще бы ей оказаться рядом с нами?!
- Ох, Байлин, не будь столь жестока! Бедняжке совсем худо... ох, но где же она? - старуха вновь повернула голову к Лаванде и неожиданно поняла, что та уже покинула реку и теперь с непритворным страданием на морде отползала в высокую траву. Слоны сгрудились в кучку, провожая кошку напряженными, но жалостливым взглядами.
- Баааа, она умрет, да? - один из слонят потянул старшую самку за хвост, на что та с сомнением покачала ушастой головой.
- Вот уж не знаю! Если подумать, я не такая уж и тяжелая...
- Святая наивность, - едва буркнул кто-то сзади, на что тотчас получал влажным хоботом по лбу.
- Ладно, отставить разговоры! - грозно промолвила матриах, вновь покосившись на рычащую от боли Лаванду. - Раз уж я ее... ммм, немного покоцала, я же и помогу ей. Она, должно быть, из местного прайда... - старуха бросила долгий, прищуренный взгляд на горизонт - туда, где темнела громада Скалы Предков. Прикинув расстояние до границ королевства, слониха удрученно вздохнула: - Ох, ладно, я отнесу ее обратно к своим... Ждите меня здесь, - и, оставив шепчущихся сородичей позади, матриарх осторожно приблизилась к зарослям травы, в которых залегла Лаванда. Помешкав, отогнула сухую растительность хоботом и виноватым тоном поинтересовалась:
- Как вы себя чувствуете, дорогуша? Я хочу еще раз извиниться за это ужасное недоразумение! Я правда не заметила вас... Вы можете встать и пойти? Я могу проводить вас к границам львиного прайда - вы ведь оттуда, если я не ошибаюсь?

Кажется, слух Рен уловил какие-то голоса неподалёку от них, но даже если кто-то сейчас и был рядом, её это не заботило. Тёмная отказывалась воспринимать действительность  – она могла находиться только здесь, только сейчас, только с ним, а всё, что вокруг, её не волнует.
Наконец, зубы льва сжали загривок самки, отчего та довольно рыкнула – пожалуй, теперь они могли понимать друг друга намного лучше, у них больше получалось двигаться в такт друг другу. Но следом за этим самец чуть отстранился от неё, дав больше пространства. Наивный. Полагает, что так ей будет лучше. Рен тут же приподнялась вслед за львом и, ощутив своей спиной его широкую грудь, вновь издала приглушённый рык.
Ей хотелось, чтобы это мгновение остановилось, было с ними вечно, но – увы. Лев сильнее сжал её загривок, его движения стали быстрее и жарче, а это могло означать только одно. К большому сожалению для них.