Да, жить захочешь, не так раскорячишся…
Вот он и раскорячился. Тело неожиданно вспомнило, что в роду у Такэды были леопарды. Его дед, наверно, увидев внука с небес, одобряюще кивнул бы, все с той же непроницаемой мордой, с которой отчаянно карабкался вверх Такэда. И получалось же, получалось! Толстый ствол полз под лапы и огромная ветвь, лишенная листьев, приближалась, пока не легла под лапы, позволяя подтянуться и усесться на нее, как попугай на свой насест. Такэда выглядел глупо, тяжело дыша, подобрав хвост и сидя на ветке, под которой, словно голодная тигрица, прохаживалась Мисава, применяясь, а не прыгнуть ли, и сбить наглеца с небес вниз. Нет, не прыгнула, не решилась, прокомментировав его решение с иронией в голосе. Да, и правда, было над чем посмеяться, если бы все не было так плохо. Такэде было неприятно признавать, что он почти что проиграл. Но, как говорится, все дело в этом самом почти.
- Прекрасно, хоть в чем-то мы пришли к компромиссу. – скупо усмехнулся с ветки черный, прижимаясь боком к стволу дерева, чтоб ненароком не сделать неловкое движение и не кувырнуться вниз, прямо под лапы матерой. Вот тогда уж точно – конец. По этому Такэда вел себя крайне осторожно, медленно переступая с лапы на лапу и усаживаясь на ветке поудобнее: времени было много, разговор, судя по всему, предстоял длинный. А между тем, начался восход, и солнце проклюнулось над горизонтом, игриво показав свои длинные, яркие лучи из-за верхушек деревьев. Медленно развернувшись к восходу, и спиной к сидящей на земле Мисаве, Така замолчал, глядя как в ветвях деревьев путается сонный огненный шар, словно ища выход из своего темного логова по утру.
- Эй, Яжмать, скажи, а как получилось так, что твоя дочурка побежала за первым встречным львом, проигнорировав все инстинкты самосохранения? – неудачно повернувшись, Такэда сморщился. Раны что в бою не давали о себе знать, просто обжигая кратковременной болью, теперь заболели по настоящему, ноя при каждом неудачном или лишнем движении. Это раздражало, и Такэда осторожно, стал осматривать свое тело, стараясь зализать те раны, до которых мог достать без опасности упасть вниз. Пройдясь языком по правому боку, он вдруг пришел к мысли, что даже не догадывается, как зовут причину его ночных страданий, загнавшую его на дерево. Подумать только, самка загнала его на дерево! Нет, такого еще не было. Самцы, да, загоняли. Пара леопардов даже отправляли в полет прямо с нижних веток, но чтоб так… Это было что-то новое в его практике: - Как тебя зовут кстати? А то я на небесах в случае чего даже Ахею пожаловаться на смогу…
Делать было нечего и Такэда, оторвавшись от созерцания заката, снова вернулся к созерцанию Мисавы. Она смотрела на него, а он на нее, разглядывая ее тело, уже не молодое, но все равно достаточно гибкое и привлекательное, пусть и несколько массивное. С гибкостью, силой, и выносливостью этой самки он познакомился так сказать, лично. Да, было что-то в ней, счто-то такое как в сердце зебры. Вроде ничего такого, а так тянет съесть еще кусочек. Така вздохнул и облизнулся, как будто мог учуять разбитым носом ее чарующий, терпкий запах, в котором чувствовалась некая пряность, томность, опыт. Что не говори, она была хороша. Не менее хороша чем он, они оба были хороши, иначе она бы она не сидела под деревом, а он на ветке, словно сыч, глядя на львицу с высока. И во взоре каждого был огонек хищника, словно говорящий противнику: Не, я тебя все равно съем… Хотя, противнику ли? Такэда уже как-то и сомневался, что сможет убить Мисаву. Она его, может быть, но он ее – вряд ли.
Кто смотрит в пропасть, но смотрит с гордостью в глазах...
- Привыкший сражаться не ловит добычу, других хватает забот.
Отдайте наемникам целые туши, им завтра снова в поход! – совершенно неожиданно запел Такэда, решив во первых, что раз уж они так "душевно" сидят, то неплохо было бы разбавить вечер песней, а во вторых, может быть Мисаве не понравится его голос и она… уйдет? Нет, вряд ли. Скорее, заслушается и у Такэды, который немного отдохнёт за время пения, будет шанс сбежать.
- Он щедро сулил, этот вождь иноземный, Купивший наши клыки.
Он клятвы давал нерушимее кремня, Верней, чем солнца лучи.
Сказал он, что скоро под крики ворон Завьется бойцов хоровод,
И прайд упадет нам прямо под лапы, Как сладкий, вызревший плод... – воодушевленный собственной же песней, Така встал на ветке, опасно балансируя и примерился к другой, которая возвышалась прямо над головой Мисавы, не так уж и далеко от нее.
- Там слабое войско и робкий правитель, И обветшала стена,
Жратвы на полях - хоть лапой гребите. И век не выжрать до дна!
Мы там по полянам оглохнем от здравиц, Устанем от грабежей
И славно утешим веселых красавиц, Оставшихся без мужей!.. – ловким прыжком он сумел переместиться на ветку и стать, так сказать, ближе к матерой, слегка пританцовывая на довольно толстой, сухой ветке, глядя на ее со своего насеста, с довольным видом леопарда, распевающего победную песню, которую еще в детстве пел ему отец. Если б он только знал, насколько четко угадает, чем сын будет заниматься, когда подрастет, наверно бы удивился. Все же он не эту судьбу ему готовил, а Такэда тем временем продолжал:
- Когда перед нами все прайдовцы вышли, Мы ждали - вынесут туш,
Но когти сверкнули сквозь облако пыли, Как молнии из-за туч!..
Нас львы втоптали в зелёные травы, Нам когти пробили грудь.
Нас вождь иноземный послал на расправу, Себе расчищая путь!
Осмелев он стал расхаживать взад и вперед по толстой ветке над головой Мисавы. Та похоже, расслабилась и заслушалась, ну так по крайней мере казалось Такэде, пока он прохаживался по толстой и с виду надежной ветке туда-сюда, над головой своей бывшей противницы. Хотя, почему, собственно, бывшей?
- Смеялись на небе могучие Боги, Кровавой тешились игрой.
Мы все полегли, не дождавшись подмоги, Но каждый пал как герой!
Давно не держали мы трусов в отряде - На том широком лугу
Из нас ни один не молил о пощаде, Никто не сдался врагу!
Другие утешили вдов златошерстных, в саванне охоту вели .
А мы за холмом сном беспробудным лежим ниже земли,
Сделав еще один ловкий пируэт, Такда добрался до ствола, грациозно, словно он и правда был леопардом, шагая по дереву, и распевая песню. Надо сказать, что ему казалось, будто голос у него – лучше не бывает: мелодичный и густой, но не достаточно басовитый и хриплый, как это бывает у большинства крупных матерых львов. А потому, в какой-то момент, лев окончательно потерял бдительность – пройдя по ветке слишком далеко и оказавшись над головой Мисавы.
Ты упал со стоном, опаленный высотой, На земле рожденный, снова должен стать землей!
Погибель отцов - не в науку мальчишкам: Любой с пеленок боец!
Бросаются в пламя, не зная, что слишком Печален будет конец.
Эх, кровь у Такэды была частично леопардовой, а мозги – полностью львиные. Ведь любой леопард с младенчества знает – не доверяй сухим деревьям, а тем более сухим веткам! Вот и лев этого не знал, продивинувшись слишком далеко, от чего сухая ветка не выдержала, и сломалась совершенно неожиданно, с хлопком, напоминающим пистолетный выстрел. Секунда, и лев, только что пропевший:
- И скорбную мудрость, подобную нашей, Постигнут в свой смертный час... – устремился мордой к земле, так как ветка сломалась точно посередине между его передними и задними лапами. Мисава, которая как оказалось, не дремала, попыталась увернуться, и у нее почти это получилось, ну, по крайней мере, попадания ветки ей удалось избежать. А вот от попадания Такэды, который прилетел с небес, подобно четырехсот килограммовой авиа бомбе, нет. Надо сказать, что прилетел он точненько в круп львице, хряснувшись о нее головой так, что было слышно наверно во всей рощице как трещит его позвоночник, после чего лев безжизненной тушкой, как мешок с говном завалился на бок и больше признаков жизни не подавал. Ну не могло больше его сознание выдерживать подобных издевательств, и немедленно катапультировалось из тела, отправившись жаловаться Ахею, ну или на альпийские луга, собирать радиоактивные маргаритки. Кто его знает, куда там это все улетает, когда происходят подобные казусы? Будь тут Вуду, наверно бы офигела с криком: Как?! Опять? И может быть и смогла бы вернуть черногривого к жизни, хотя тот лежал так, словно и дышать то перестал. В общем, победила жопа Мисавы, как бы смешно это не звучало. Как говорится: не пробил…