Вот тебе и на. Андре задал всего лишь один простой, обычный, повседневный, казалось бы, вопрос! Как и следует спросить адекватному льву, что делают трое маленьких львят одни в ночное время вдали от родителей. Но и тут случился прокол - совсем неожиданное изречение из маленьких ртов.
— У меня нету мамы, — с гордым видом поднял мордочку один, самый тёмный из всех.
— О... Прости, я... — начал было оправдываться Андре, как его тут же прервал белый (хотя что-то в нём не было белизны, честно говоря) малыш:
— У меня тоже. И я хочу сбежать отсюда вместе с друзьями, чтобы никто не трогал ни меня, ни их. Чтобы никто не указывал, не навязывал своё мнение. Это раздражает, — произнёс львёнок это так, будто Андреас был именно тем, кто трогает львят без причины, пристаёт, навязывает своё мнение насильно, указывает, что делать. Как делала это добрая половина взрослых, да...
На кофейного смотрели, как на кусок дерь... В общем, вы поняли.
Ладно, даже после этого Андре не обиделся и решился на второй вопрос. Даже два. И вот после этого случился полный неждан! Второй (Роланд) вскоре... расплакался!.. Ох...
— Нет у меня дома. И не только у меня. Я. Хочу. Отсюда. Свалить, — продолжая недоверчиво коситься на незнакомца (коим сейчас и выступал для львят добряк-Андре), огрызнулся Октавиус.
— Все случилось! — и этот, казалось, не хотел довериться новому гостю у высохшего древа. Он выждал паузу, потом выдал:
— Ты давно в этом прайде? — маленькая пауза, — я так давно не виде паПУУУУУУУ! Я не хочу больше... Здесь. Не любит... Никто. Хочу отсюда... — львёнок всхлипывал через каждое слово.
Самый активный из троих закопошился после реакции Роланда и спросил:
— Чего ты плачешь? Чего он плачет? — и принялся бегать вокруг львов трусцой, смотря на всё, что попадалось под его взор.
Последний вопрос был адресован Октавиусу и/или Андреасу.
«Ну и дела... Надо же, какие в прайде дети бывают. А я-то был уверен, что все поголовно веселые и игривые... Ну, что же...» — с сожалением посмотрев на бедного Роланда, не ответив Аджабу ничего (пока что), Андреас немного поднял брови, пару секунд тупо не решаясь трогать незнакомого львёнка, который, похоже и так не питал к нему доверия, как и второй, самый светлый из всех троих. Но преодолев всё это, Андре сделал шаг к маленькому грустняшу и сел подле него, положив лапу на его спину, придвинув к себе и обняв. Да, Андреас обнял Роланда. А что такого? Все они жили в одном прайде, а Андре дал себе обещание ещё в детстве, что будет помогать всем и каждому, кому только сможет. И вот, как только лев увидел нуждающегося в успокоении (тоже своеобразная помощь) львёнка, он сделал всё, как и пообещал себе когда-то — помог. Поглаживая коричневого по спине, самец улыбнулся и склонился над Роландом, начиная тихо говорить ему:
— Не плачь. Не нужно плакать. Всё случается, все мы теряем кого-нибудь рано или поздно. Таков Круг Жизни, где мы все живём, — говорил лев тоном заботливого отца или старшего брата (скорее, второе, ибо разница в их возрасте была не так уж велика). — Это ужасно трудно пережить, я знаю. Понимаю. Но нужно быть сильным и стойким. Жить дальше, — как бы закончил самец. Он не был уверен, что его слова сильно приободрят ребёнка, но наделся, что хоть капельку помогут.
Слизав слёзы с глаз и щёк бедняги Роланда, Андре улыбнулся ему снова, глядя в глаза, и повторил:
— Всё будет хорошо.
Ан хотел пообещать это, но... нельзя обещать того, чего не сможешь выполнить. Так что своё «обещаю, малыш» лев припрятал для другого случая, надеясь, что он выпадет. Это обязательно случится. Нужно просто быть оптимистом. Хоть для львят это и было очень трудно, но нужно было постараться.
Андреас не удивится, если Роланд оттолкнёт его, начнёт ругать и всячески проклинать. Скорее, наоборот, Ан охренеет, если реакция маленького львёнка будет положительной. В крайнем случае, Андреас просто уйдёт и оставит их в покое. Ему это будет стоит всего лишь упрёков совести, ничего более. Переживёт.
Тут в памяти вспыхнули, словно огонёк, слова львят: «Хочу отсюда свалить», «Хочу сбежать», «Хочу отсюда».
«Они хотят... сбежать?» — лев подивился собственным мыслям. А не слишком ли рано им хотеть такое? Но, судя по тому, что он только что услышал... нет, не рано. Не его это дело, ясен пень, не ему в это лезть, только ещё больше их взбесит, ничего не добившись. А портить отношения сразу же после знакомства не хотелось.
— Так вы хотите... убежать, да? — не очень уверенно, но всё же спросил Андре.
Он будет не один, эти парни будут ему компанией! Если, конечно, они согласятся. Он не был против них, потому что всегда мечтал о младшем брате, коего у Андре никогда не было и вряд ли будет вообще. А они все могли бы подружиться и вместе поскакать покорять саванну!
Но опустимся чуть пониже, точнее, совсем низко, с небес. На самую землю.
— Я тоже и уже давно хочу сбежать из прайда. Хочу свободы, вольной жизни. Ни приказов тебе, ни наставлений. Самостоятельность, риски, опасность! Всё это — именно то, о чём я всё детство мечтал. И уже завтра, если ничего не случится, я планирую свалить отсюда и зажить новой жизнью.
Андре на несколько секунд замолчал, давая парням переварить эту информацию. А затем, оглядев всех троих, произнёс то, чего они все наверняка уже давно жаждали услышать хоть от кого-нибудь, необязательно от Андреаса:
— Вы со мной?
Согласятся — отлично. Наутро можно будет отчаливать. А пока их можно отвести в пещеру к родителям. Его предки устроились в другом месте, не с королевскими отпрысками, а отдельно. Ещё давно сделали так, чтобы не мешать королевской семье наслаждаться жизнью. Ведь они тогда были чужаками здесь и ещё мало знали прайд, а потом просто привыкли, и уже не было смысла куда-то переходить и искать новое место. И на старом оказалось хорошо. Не очень большая, но уютная и тихая пещера могла бы подойти этим львятам, которые, как оказалось, не любят шума. И мама с папой будут рады, и дети будут рады. Всем счастье.
Так размышлял Андреас, ожидая ответа от юных путешественников.

— Роланд? Роланд… — Октавиус хотел было уже по-братски обнять лучшего друга, но не успел: его опередил Андреас. Этот оказался не таким плохим, как его вначале оценил Окто. Да. Хотя казалось бы…
Слёзы лились у Роланда из глаз рекой Зимбабве. Крокодилов только не хватало для полной картины.
Октавиус стоял и молча наблюдал за происходящим: золотистый вертелся вокруг, прыгал, скакал — как обычно, в общем. А Андреас…
— Чего он плачет?
— Это… долгая история. И лучше при Роланде (да и вообще, знаешь ли) её не вспоминать. — почти шёпотом обратился к Аджабу кремовый львёнок.
Роланд, к большому удивлению Октавиуса, прижимался к кофейному, рыдая в его «дружескую жилетку».
«Ну, ничего себе. Незнакомому (ну, ладно, едва знакомому) льву в плечо рыдать, а при мне за столько времени ни одной слезинки не проронил? Серьёзно?»
Вот после этого стало даже как-то обидно. Зовёт — и уже давно — лучшим другом, а ни разу в плечо не уткнулся, чтобы пореветь! А тут… приходит на ночь глядя какой-то незнакомый парень, и Роланд ему, как брату старшему или отцу, начинает выплакивать всё своё горе? М-да…
«Что я пропустил?»
Да, возмущения возмущениями, но ведь это лучший друг! За что его обвинять? За то, что был сильным и стойким и не ревел при всех, хотя на душе его целая гора? Или за то, что всегда, даже несмотря на депрессию, поддерживал кремового?
У каждого рано или поздно случается нервный срыв. У каждого, долго держащего все эмоции в себе, весь поток когда-нибудь вырывается наружу. И никто, даже хозяин своего организма, своей души, не знает, когда ему приспичит выплакаться. А, главное, при ком? Вот сейчас у Роланда именно такой момент — дорвался.
До Окто долетали некоторые слова молодого льва. Кремовый стал прислушиваться к тому, что говорит Андре.
— Не плачь. Не нужно плакать. Всё случается, все мы теряем кого-нибудь рано или поздно. Таков Круг Жизни, где мы все живём... — кофейный говорил тихо и спокойно, словно боясь, что одним словом может дать повод львёнку разбушеваться.
«Круг Жизни? Хм-м-м, — Окто на несколько секунд задумался, — мама никогда не говорила мне про это. Надо будет спросить у… него» — подняв взгляд, львёнок посмотрел на Андреаса, который продолжал свою миссию по успокоению Роланда. С каждой минутой нахождения рядом с новым знакомым Октавиус начинал всё больше доверять ему. Все его, Андреаса, действия сводились к тому, что он, наоборот, даже старался помочь ребятам. Да, не только Роланду, но и Октавиусу, и Аджабу.
— Так вы хотите... убежать, да?
Хотел ответить, но опять не успел. Теперь Роланд выпалил ответ раньше.
«Никто сказать не даёт, хех», — грустно усмехнулся Окто и обвел взглядом присутствующих.
— Ддда. Прочь. Отсюда...
Голос говорившего дрожал, через каждое слово слышался всхлип. Ничего удивительного. Гораздо более удивительным казалось то, что коричневый перестал плакать так быстро. То на пустом месте устроил истерику (и Октавиус его за это, как и остальные двое, не винил), а то — хоп! — и будто не было этого ведра слёз.
— Вы со мной?
Вот она — заветная фраза, которой все трое (ну, Аджабу под вопросом, конечно, но…) ждали с нетерпением хоть от кого-нибудь! Совершилось. Львиный бог услышал молитвы двоих депрессят.
Октавиус  хотел сделать выпад первым, чтобы его никто не прервал и мог бы…
Ан, нет. И опять Окто опередили. Роланд. Снова!
— Да, да!
«Конечно, кому тут вообще моё мнение интересно?» — грустно усмехнулся львёнок и уже оставил все попытки что-либо сказать вообще, как тут к нему обратился сам Роланд.
— Мы пойдем? Если ты не согласен, то мы останемся здесь и... Я просто не хочу уходить без тебя. Ты - мой единственный друг. Тебе решать.
Неждан. Нет, то есть, очень даже ждан, но… Как-то не в таком заботливом и относительно веселым для депрессивного львёнка тоне ожидал услышать слова Роланда Октавиус.
— Конечно, Роланд! Я всегда и везде с тобой пойду, хоть на край света зови! — ободряюще произнёс кремовый, и хвост его приподнялся, как и настроение.
— И куда идём теперь, если мы с тобой? — обратился к молодому льву Октавиус, переводя на него взгляд.

На востоке вспыхивает ослепительное багряное зарево, отчего в саванне на несколько мгновений становится светло как днем. Спустя считанные мгновения земля содрогается, как перепуганная зебра, вода во всех водоёмах начинает ходить ходуном, а с возвышений скатываются камни — как мелкие, так и покрупнее. Поначалу все это происходит в жуткой тишине, но затем с запада доносится дикий, оглушительный грохот, настолько громкий, что он заглушает все и вся. Постепенно интенсивность этого звука начинает затихать, но его отдельные раскаты, глухие и зловещие, время от времени по-прежнему долетают до ушей местных обитателей. Стихает и дрожь земли. Обвалы прекращаются, а, со временем, проходит и волнение на воде. Небо в восточной его части заволакивает странными, зловещими тучами, сквозь которое по-прежнему пробивается странное и жуткое зарево — а снизу их озаряют красные огненные всполохи. Кажется, подножье Килиманджаро, а также все его окрестности, охвачены страшным пожаром.