Львица тяжело дернулась во сне. Легкий сон, в который она погрузилась, начал давить на её плечи, сжимать, царапать ей горло ощутимым запахом серы. Он обволакивал её легкие изнутри, мешал дышать. И когда на смену фазе долгого сна пришла быстрая фаза, львица резко вскочила на лапы, метнувшись прочь, к ближайшему дереву. Она впилась в него передними лапами, выпуская когти, отчаянно цепляясь за кору. Она едва лишь успела открыть глаза, едва пришла в себя. Шенью рядом уже не было. Смоук тоже. Одна. Совсем одна, как в проклятом сне. Спасибо на том, что здесь был только снег, а не пустыня, иначе она точно сошла бы с ума.
— Обними меня, Нейлин, — еще гулко звучал в её памяти её же собственный голос. Она помнила, как захлебывалась водой из оазиса, а как потом наступила легкость. Необычайная легкость, сменяющаяся тяжелой тупой головной болью. Очевидно, она за время сна надышалась сернистыми испарениями и поэтому мучилась головной болью и тошнотой. Нужно было разыскать Смоук. В таком состоянии она ничего сама не сделает, даже нужного лекарства себе не найдет.
— Смоук! — её голос звучал сипло, как будто был чужим. Львица не узнавала его. Но к счастью, кошка появилась быстро. Она с опаской смотрела на подругу и на пустоту позади неё. Она видела, как Шенью уходил вниз, не вняв просьбе её подруги. Смоук знала, что после подобных расставаний ей бывает очень больно. Она может плакать, может смеяться, в целом вести себя ненормально. Но в этот раз пугающее спокойствие лазурных глаз-льдинок заставляло пустынную кошку удивленно моргать глазами и пятиться.
— Эльвейти, ты... ты как? — робко спросила она. Подруга в ответ мотнула головой, тут же за неё схватившись и осев рядом с деревом.
— Не Эльвейти. Нет. Больше нет. Я объясню позже. Помоги найти мне что-нибудь от головы. Я надышалась серы, — прохрипела золотошкурая и прищурилась, приглядываясь к одиноким растениям в расщелине. Поиски не заняли много времени — уже скоро барханная кошка вернулась с пучком ароматной травы в зубах. Львица забрала его у подруги и старательно разжевала, чувствуя, как сладковатый с нотками горечи сок разливается по пасти, смешивается со слюной. Проглотить кашицу оказалось еще сложнее, но она заставила себя, сдержав рвотные позывы. И в ожидании действия лекарства, прилегла в тени дерева, разглядывая темное небо и зажигающиеся где-то там звезды. Вернее, Смоук говорила о том, что они зажигаются каждую ночь. Сама она не видела ни одной уже много лун. Хотя отчаянно хотела...
— Мне приснился сон, — начала она, смахнув влагу с морды, — я оказалась одна, в пустыне. Там не было ничего, даже времени. Кроме одного существа. Он назвал себя Пустотой. Кровавым богом...
Смоук нахмурилась и заметно распушила шерсть, намекая, что ей уже не нравится этот разговор. Но в силу своей дипломатичности, мешать подруге не стала.
— Он спросил меня, что дальше. Я снова осталась одна и что я буду делать. Сидеть на Севере и лечить подагру у не привыкших к такому климату львов? Воспитывать чужих детей? Возглавлять однажды прайд? Мне претят подобные перспективы. Ты знаешь, я люблю свободу. Я хочу двигаться вперед. Пустота сказал мне, что каждое моё убийство, каждая моя песнь была кровавым подношением ему, за что он платил мне удачей. Он существует. Он одарил меня... силой. Я еще не могу понять, в чем она проявляется, но я чувствую, что готова на большее. Способна на большее.
— А... Шенью? Он же ушел? — плавно переводила неприятный разговор Смоук в другое, не менее неприятное русло.
— Ушел. Как другие. Как все они. Все они уходили, получив или не получив желаемого. Я устала испытывать боль, больше не хочу. Теперь только Пустота.
А барханной кошке сиди и думай, что она имела в виду. Что подруга больше не сможет испытывать теплых чувств, или что место любого самца в её сердце займет этот самый кровавый бог? И то, и другое.
— Ты говоришь, больше не Эльвейти, — заметила кошка, прищурившись.
— Больше нет. Пустота подарил мне новое имя. Нейлин. Мятежное дитя, — смех самки был мягким, тихим, обволакивающим. Она на самом деле была спокойна. Она обрела равновесие с собой, с той, от которой бежала столько лет и с той, с которою живет теперь. Словно отречение от старого имени и принятие забытого бога поставили всё на свои места, — Я не думаю, что другие поймут это. Птичка-фанатичка может и поймет, хотя и накостыляет мне за другого бога вместо своей Селемены. Отец?.. Он поймёт. Всегда понимал. Всегда понимал, что я рвусь к свободе. Он поймет даже если я уйду.
— Хочешь уйти?
— Не знаю. Хочу немного спокойствия и чтобы этот звон в голове прекратился, вот и все, — Нейлин недовольно скривила морду, потирая лапой все такую же больную голову. А еще помимо головы болели лопатки. Но Смоук смотрела ТАК неодобрительно, что львице даже говорить не хотелось о подробностях своего сна. Это то, что останется только между ней и Кровавым богом. Нахмурив свои тонкие брови, Нейлин повернулась на спину, разглядывая крону дерева над ней и небо. Все равно все было лишь пятнами разной степени черноты.
— Ты не можешь сидеть здесь вечно. Пойдем, тебе пора вернуться к Скале.
