Начало игры, v 2.0

Унылое пространство облачных степей казалось Танари в высшей степени привлекательным.
Она выросла как раз в такой обстановке. Конечно, первые несколько месяцев жизни не задались, — сказать по правде, белошкурая их уже не помнила, и это было за счастье: кому же нужны столь мрачные и безрадостные воспоминания? — зато остальные были вполне неплохи. За годы жизни в прайде она привыкла к огромным пространствам, привыкла пересекать их играючи, будто от нечего делать, презирая усталость и фыркая в морду всякому, кто упомянет о передышке.
Возраст, однако, уже не тот, чтобы усталость презирать. Хотя Танари все еще не чувствовала ни разбитых суставов, ни других признаков неизбежно надвигающейся старости, недавно она все же перешагнула черту, которая когда-то казалась ей непостижимо далекой.
Она заматерела. У ее сына, наверно, уже были собственные внуки; может статься, и до правнуков дело дошло. Львица же пока чувствовала себя все еще довольно сносно, записываться в старперы не собиралась, и вот, пожалуйста — лапы несли ее по незнакомым землям, ноздри чуть подергивались от изобилия незнакомых запахов, а шкуру припекало жаркое дневное солнце.
Мечта приключенца. Особенно, если этому приключенцу года этак полтора от роду. Танари не особо горела желанием шляться по саванне из угла в угол; впрочем, оставаться на месте тоже не любила. Стремления раздирали ее на части: когда тебе одновременно хочется быть частью прайда и не быть его частью, трудно выбрать что-то одно.
Но выбирать все же пришлось. Покинув свою семью и тех, кого могла назвать родственниками, матерая вот уже несколько недель шла без особой цели — не слишком быстро, но все же так, чтобы оставить между собой и прайдом максимальное расстояние. Она больше не увидит их, и пускай, зато не помешает случайно их охоте, а они не потревожат ее.
Вот когда было самое время пожалеть о том, что у нее было так мало детей. Всего один, да и тот пропал без следа. Он большой мальчик, может сам решать, чем заниматься и где находиться, да и Танари не горела желанием  проводить старость, приглядывая за чужими детьми. И все же было бы неплохо отыскать родную кровь и просто держаться вместе. Для безопасности и, — белая не признавалась в этом даже самой себе, — ради компании.

Компания, к слову, приближалась издалека, этак беспечно переставляя лапы и сперва даже не заметив белошкурую. Что было весьма странно: она как бельмо на глазу. На фоне яркой зелени и золота травы ее светлая шерсть бросалась в глаза всегда и всем. Черт бы ее побрал. Охотиться всегда было труднее, чем остальным; сейчас, когда Танари была одна, она прочувствовала это заново. Поди подкрадись к этим тварям рогатым, когда они видят каждое твое движение.
Ночью, однако же, было попроще. И тогда, когда матерая стала пренебрегать чистотой шкуры ради набитого брюха. Вываляешься в пыли или жидкой грязи — и тебя не увидят; возможно, что и не почуют. Как бы то ни было, а бока львицы лоснились, выдавая тот факт, что питалась она регулярно и довольно сытно.
Итак, Танари настороженно зыркнула в сторону чужака. Насколько она была белошкура — настолько же он был черен. Даже еще чернее. Кажется, ему тоже было не слишком-то сладко в этих переполненных зелеными и золотыми тонами степях. Кроме того, наверняка еще и солнце припекает так, что мама не горюй. Если бы не ветер, нагнавший облака и влажный воздух со стороны моря, матерая, пожалуй, посоветовала бы самцу прилечь в тенечек, а то, чего доброго, загорится прямо здесь.
Поприветствовал он ее, однако, довольно мирно и издалека. Сразу дал понять, что не ищет драки; вот и славно. Танари не побоялась бы вступить в бой даже с таким здоровяком — голова-то большая, а мозгов в ней маленько, — но возраст и несколько полученных трепок от тех, кто крупнее и сильнее, все же вбили в нее некоторое количество ума. Она ответила учтивым кивком, может быть, чересчур холодным, но вполне приемлемым.
— Доброго дня, — довольно сухо откликнулась она; а затем матерая на миг замолчала, будто задумавшись, хотя и так отлично знала, что в ближайшие дни не видела не то, что львицу — вообще ни одной живой души, исключая вездесущих копытных, — не припомню такой.

Если поведение самки и можно было расценить как не слишком общительное и душевное, у Хромого не возникло к этому никаких претензий – даже напротив. Не было ничего странного в том, что столкновение со здоровенным обломом самого свирепого вида и наружности не способствовало особому красноречию и стремлению изобразить какую-то ещё радость от встречи. Чего там, уже одно то, что настороженная львица заговорила с ним вместо того, чтобы счесть себя в опасности и ретироваться, было чудесным стартом диалога. Впрочем, затаённая слепая надежда, с которой чёрный здоровяк обратился к незнакомке, так и не оправдалась – если светлошкурая и встречала какую-то компанию на своём пути, крохотной рыжей львёнкой этот кто-то со всей определённостью не был... Единственным видимым отражением разочарования самца стали опустившиеся на пару миллиметров брови.

– Спасибо за ответ. – Медленно произнёс Сэйтан, чуть заметно качнув головой в знак принятия её небогатых сведений и на миг утомлённо прикрыв глаза. Стоило напомнить себе, что отрицательный ответ не совсем бесполезен. Там, откуда львица пришла, скорее всего, не было Эйлирейны, а значит, ему следовало искать кроху в другой стороне. На пути, которым двигалась матёрая, не было маленьких рыженьких трупов, которыми так быстро становятся одинокие подростки, оставшиеся без пригляда...

Одна эта мысль заставляла что-то мрачное в глубине его бочкообразной груди кипеть. Если что-то случилось, какого рожна в таком разе мог делать Хайвинд?! Ему пришлось остановить себя."Нет. Что бы там ни было, до этого не могло дойти". И как бы тревога ни толкала его к бездумной злости на крылатого спутника, Хромой мягко улыбнулся неразговорчивой львице.

– Спасибо... Мне стоило бы заплатить за услугу услугой, но я сейчас должен отыскать свою племянницу, пока та не угодила в историю. Безопасного тебе пути, куда бы ты ни шла. – Пожалуй, это прозвучало излишне похоже на извинение, но львица действительно немного ему помогла, а вернуть любезность он не мог. Оторвав зад от травы, Ночь развернулся было, чтобы взять севернее, но не сделал и трёх шагов: его внимание привлек пронзительный клёкот, и он достаточно долго имел дело с орлами, чтобы узнать в нём сигнал тревоги.

– КАКОГО ЧЁРТА?! – Гнев чистейший дистиллированный и совсем уж непристойные децибелы прокатились по округе физически ощутимой волной баса, а после долгих полминуты не было слышно переклички ночных птиц. Реакция Сэйтана оказалась проста как три копейки: Хайвинд вернулся с дурной вестью – Хайвинд облажался, имея всего лишь одну задачу, и взрыв раздражения на сей раз не смягчило даже присутствие рисковавшей безвинно оглохнуть дамы. Но Танари, по крайней мере, избежала удовольствия видеть искажённую яростью морду, и без того щедро разукрашенную паутиной глубоких шрамов разной степени давности. Зрелище ещё то, прямо сказать. Ничего она не потеряла.

– Маленькая цела, и таковой останется, если ты доберёшься до неё быстрее гиен! – С не меньшей злобой проклекотал снизившийся орёл, плавным широким кругом скользя над головами львов. – Да и подружку прихватить тебе было бы нелишне, этих тварей не меньше, чем лап у вас двоих!

"Никчёмная, наглая цесарка!" – он был далёк от справедливости как никогда, вина и страх за Рейну говорили в Хайвинде столь же громко, как в нём самом, но об этом лев подумает позже, когда сменится настроение. Просить о помощи шедшую по своим делам одиночку, которая была вовсе ни при чем в их проблемах, не казалось ему чем-то достойным, но разве он не забыл думать о достоинстве куда раньше, чем в очередной раз упустил из-под наздора племянницу? Широкие крылья беркута вновь набирали высоту, грозя скрыться из глаз в налившемся чернотой небе, и Хромой не стал тратить время. Вновь обернувшись к почему-то не успевшей покинуть общество жутковатого чужака самке, он согнал с морды оскал и тихо обратился к светлошкурой с кладбищенской, смертельной серьёзностью и прямотой в гулком голосе.

– Вынужден извиниться за моего не слишком умного друга. Мне опять нужна твоя помощь. Единственное, чем я могу отплатить – сытная добыча.

Жирная просьба, и единственное, что могло хоть как-то натолкнуть на мысль, что она вдруг не покажется львице слишком жирной – сеть шрамов на лапах и плечах той.

→ Саванновый лес

Все оставалось позади: гора, вызывающая такой большой интерес, жители прайда, новый знакомый, но стоило ли переживать по этому поводу? Жизнь львицы всегда состояла из потерь и находок, каждый день с ней случались какие-то новые происшествия, которые либо выбивали ее из колеи либо, наоборот, заставляли собраться и идти дальше. Но все всегда пропадало, оставалось позади, растворялось и позже проявлялось лишь малыми осколкоми в памяти. Единственное, что всегда было с Кисонькой - память о том, что она кому-то помогла, благодарные (или не очень) взгляды и, самое главное, чувство удовлетворения. Так что и сейчас, направляясь на юго-запад, львица была довольна собой, ведь сейчас она идет не просто ради собственного удовольствия. Нет, она собирается оказать помощь Лекарю. И чего стоит эта гора, если есть ещи важнее?

Львица остановилась и обернулась. Несмотря на то, что у нее была своя миссия, она периодически останавливалась, чтобы мимолетом пробежаться глазами за пейзажем, оставшимся позади. Все равно это чудное облако манило ее, заставляло то и дело думать о нем, отвлекая от главной миссии. Кисонька тряхнула головой и пошла дальше, вперед. Какой будет толк, если Дея будет каждую минуту останавливаться и смотреть на пройденный путь и на вулкан? Верно, никакого. Львица энергично пошла дальше, но, увы, в следующую минуту что-то пошло не так.

Вспышка. Буквально на пару мгновений темную ночь саванны озарил такой свет, будто наступил день. Но в следующую секунду все погасло. Дея не успела придти в себя и, собираясь поморгать, чтбы избавиться от рези в глазах, она была обречена испытать кое-что еще. В следующий момент земля содрогнулась.

Резкий толчок, Дея еле удерживается на лапах. Сбивчивое дыхание. Львица смотрит по сторонам, стараясь понять, что происходит, но мысли ее были далеки от всего, что происходило. Выжить. Сбежать. Все, что хотелось сейчас сделать. Уткнуться в бок Шерифа, он бы немного поворчал, но с ним Дее было бы гораздо спокойнее. Она всегда чувствует себя с ним в безопасности. Еще одна страшная вещь, которая сейчас происходила - полнейшая тишина. Все было настолько тихо, что львица слышала стук собственного сердца и дыхание. А потом последовало еще кое-что.

Громкий грохот. В тишине он прозвучал столь неожиданно и страшно, что львице еще больше захотелось сбежать. Если бы Дея сначала о таких вещах, как пушки, то она бы непременно сравнила этот грохот с ними. Но в ее словарном запасе не было ничего, что могло бы описать нечто подобное. Это просто было ужасно. Громко. Кисонька никогда не думала о конце Света, но, если бы она раздумывала на эту тему, то в ее представлении он выглядел бы именно так.

К счастью, со временем гул начал утихать, хотя по прежнему нагонял страх. Дея инстинктивно повернулась назад, чтобы посмотреть на гору, но то, что она увидела, ей не понравилось. Небо заволокло тучами, подножье объято огнем. Дея могла быть сейчас там, но она в безопасности. Кисонька стояла в оцепенении, смотря на то, как горят те места, где она только что была, где хотела познакомиться с жителями прайда, но встретила Лекаря... Стоп. Лекарь. Эта мысль прогремела как взрыв вулкана в тишине, и Дея повернулась в ту сторону, куда и направлялась. Лев дал ей наставление, попросил выполнить просьбу - привести его друга. И разве может львица не исполнить свою миссию? И, хоть внутри все содрогалось от ужаса, Дея вдохнула полной грудью и сделала шаг вперед. Чтобы ни случилось, она приведет медведя к Лекарю.

Удивляться тому факту, что первая встречная самка (что примечательно, отнюдь не выглядевшая ненормальной) мало того, что не попыталась смыться от потенциально опасного громилы сверкая пятками, так ещё и решительно согласилась рискнуть помочь ему в мокром дельце, у Хромого попросту не было времени. Лев только резко кивнул в ответ на поставленное Танари размытое условие, обозначая своё безоговорочное согласие раздобыть кремовой кошке хоть тушу слона, хоть эквивалент его съедобного веса в мышах, кабанах и буйволах – на выбор дамы, если только она не шутит насчет готовности посетить встречу с гиенами и разнообразить без того богатую россыпь шрамов на белесой, светящейся в ночи шкуре. Хромой подозревал, что всё-таки шутит. Но шелест примятых и задетых трав под лапами белой, спешной рысью следовавшей за ним, служил приятным подтверждением редкостной исключительности так удачно подвернувшейся ему натуры…

Спустя несколько минут пробежки Сэйтан начал видимо поддаваться простреливающей искалеченную лапу боли, так что лёгкая хромота уже никак не могла не бросаться в глаза его спутнице, и ему поневоле пришлось сбавить темп. К тому времени он уже тяжело отдувался, изредка кривясь и скаля клыки; летевший впереди пары хищников беркут сделался оканчательно неразличим в ночном небе, но далеко впереди, ему то ли мерещился, то ли и в самом деле виднелся древесный ствол. Чёрный напряг сощуренные глаза…

…но это не потребовалось, потому что вопреки всем устоям мира затянутое в свинцовую черноту туч небо вдруг осветилось густой и мрачной ржавой краснотой, яркой и почти огнистой на западе, и никакого труда в том, чтобы разглядеть вдали одиноко стоящее дерево, ни для кого одарённого зрением больше не было. Ночь обратилась в неестественный, воспалённый закат, заставляя ошеломлённого льва на миг приостановить бег, дабы осмотреться и попытаться понять, что ж за светопреставление такое во тьме ночной происходит.

– Что за… Ты видишь то же, что и я? – он обернулся к Танари, вопросительно всматриваясь в морду львицы, вместо призрачной белизны теперь окрашенную розоватым маревом. В голосе отразилось лишь угрюмое недоверие ко всему творящемуся со сменившими вдруг масть небесами: ничего хорошего от странного сюрприза, нарушившего привычный ход событий, изгнанник не ждал. Списать же зловещую игру красных отблесков на тёмных облаках на неправильную траву возможным не представлялось. Ничем таким Эйли его в последнее время не потчевала, да и в остальном галлюцинациями Хромой не страдал. Так какого пекла?.. Тратить время на решение этого вопроса, впрочем, он не стал: убедившись, что ничего угрожающего в себе льющееся с запада свечение не несёт, лев снова прибавил ходу. Тем паче что до цели оставалось лапой подать…

Только вот не успели они покрыть сколько-нибудь заметную часть пути, выяснилось, что сюрпризы этой ночи не ограничатся одной лишь экзотической подсветкой. Следующим, что застигло еле успевших оправиться от изумления львов врасплох, стала исходящая дрожью и мелкими трещинками почва. Дрожь и редкие толчки отдавались в подушечках лап, неприятно, порой до зуда резонировали в костях, но если ночное сияние и было для Сэйтана совершенной загадкой, то о землетрясениях он кое-что слышал. Можно сказать, даже был свидетелем тому, на что они способны, если, конечно, стоит брать в расчет дурные сны… Ну а двух таких странностей, случившихся в одно и то же время, не связал бы между собой только глупец.

– То, что происходит так далеко на западе, едва ли доберется сюда прикончить нас, – негромко заверил он Танари на бегу, желая развеять возможные мысли той насчет поисков укрытия, да и вообще успокоить на всякий случай, хоть на перепуганного котёнка эта матёрая походила примерно как он, – и землетрясение тоже. Но что бы там ни было, тамошним жителям не повезло.

"Что бы там ни было, это что-то большое. Гораздо больше какого-нибудь слона, или их стада. Не хотел бы я там оказаться". Совсем не хотел. Всё же на что способно землетрясение, чёрный помнил очень отчётливо; вставшая перед глазами память о стремительном падении в огненную преисподнюю заставляла шерсть вставать дыбом, иссечённую полосами и залысинами шрамов шкуру будто вновь лизнул голодный жар раскалённых недр. И, словно в подтверждение его слов, вслед за толчками пришел гневный, закладывающий уши рокот. Отовсюду, то ли с обречённого запада, то ли из-под самой земли – пронизанный низкими частотами звук, которого не могло издать ни единое живое существо, ни даже все они вместе взятые, проникал глубоко под шкуру, без труда находя в телах животных их тоненькие смертные нервишки, и различий между птицей, хищником или добычей для него не было. Но оказываемое звуком действие явилось для львов проблемой в крайне малой степени, чего нельзя сказать о всполошённой кучке гиен, рыщущих под ветвями. Устремлённые на запад взгляды и внимающие жуткому подземному гулу уши сделали их слепыми и глухими. Им стало не до загнанной на дерево добычи, и тем более не до приближающихся силуэтов двух матёрых зверей, или надёжно скрытого дьявольским шумом звука шагов.

Но когда им появилось дело до всего этого, им стало куда страшнее, поскольку для них громадные чёрный лев и белая львица возникли из ниоткуда – и первый был разъярён достаточно, чтобы не тратить времени на подбор тактики, а просто с оглушительным рёвом влетел в самую гущу пятнистых, ударив ближайшую, не успевшую отпрянуть крокуту по спине. Во взмах массивной косматой лапы было вложено довольно силы и злобы, чтоб играючи перебить гиене хребет. И, будто чёрный барбариец не был достаточной проблемой для и так уже дезориентированных катаклизмом крокут, крупный орёл пронёсся над самыми их головами, ещё больше отводя их внимание от выбирающей жертву львицы или неуклюже спускающихся с дерева мелких рыжей и чёрной кошек.

Сказать по правде, белая особого энтузиазма не испытывала. Зато и благодарности за свою помощь не ждала. Одарят — будет хорошо. Забудут — да и фиг бы с ним. Но это был первый встреченный ею лев за туеву хучу километров, которые она отмахала за последние пару недель, и, хотя Танари даже себе в этом не признавалось, ей было приятно увидеть сородича.
А еще он так сильно от нее отличался... В своем родном прайде Танари тоже выделялась как бельмо на глазу — она и была бельмом, единственная белошкурая среди рыжих и коричневых тонов. Этот здоровяк тоже отличался от того, что она привыкла видеть, его шкура была темна, как жопа носорога.
А еще он хромал, — с каким-то мелочным удовлетворением отметила матерая спустя несколько секунд монотонной рыси. Сама она была свежа как цветочек, но не лилия, как можно было подумать, а, скорее, аморфофаллус — здоровенная, припорошенная пылью и пахнущая кровищей и трупной гнилью. Нет, погодите-ка. Пока еще не пахнущая, но, судя по мрачному описанию беркута, вскоре заблагоухает вовсю.
Так и не добравшись до цели, самка резко затормозила, оседая на задницу.
— Что за… Ты видишь то же, что и я? — не выдержав, черношкурый изумленно обернулся к ней, чтобы убедиться, что не одному ему привиделось зарево на горизонте.
Да какое зарево! На несколько секунд кромешный мрак превратился в самый что ни на есть светлый день; Танари хмуро щерилась навстречу неведомому, ничего хорошего от него не ожидая. На ее памяти солнышко не позволяло себе таких вольностей, и сейчас на физиономии матерой были здоровенными буквами написаны все те слова, которыми она, к счастью, про себя, крыла несчастное светило.
Тот факт, что зарево мило подкрашивало ее щечки розовым, лишь заставлял львицу чувствовать себя еще более свирепой.
Спустя несколько секунд зарево немного поутихло, и Танари осознала, что ее проклятия не по адресу — солнышко здесь было ни при чем, оно, как и полагалось ему в это время суток, пряталось за горизонтом. Виной всему был вулкан — вот сейчас львице стало очень хорошо от мысли, что она находится от него так далеко. Ей приходилось слышать рассказы о том, что подобное может случиться, но львиная жизнь слишком коротка, и на ее памяти ничего подобного никогда не происходило.
И вот, пожалуйста, произошло. Будет, что внукам рассказать — если они когда-нибудь у нее появятся.
— Это называется вулкан, — она резво перебирала лапами, стараясь не упасть на полном ходу, — я слышала о таком. Но не представляла, что все настолько... серьезно.
Она лишь пожала плечами на следующую реплику самца. Сказать по правде, ее не особо заботили те, кому не посчастливилось проживать в окрестностях Килиманджаро. Своя шкура всегда дороже.
Наконец, ночь снова стала ночью. Танари старалась не обращать внимание на силуэт вулкана, подсвеченный красно-багровым. Сейчас у них была другая цель, хотя животный страх, охвативший самку, вовсе не располагал к драке.
Или все же располагал? Перепуганная — хоть она и не желала сознаваться в этом, — львица могла стать в разы опаснее. А уж когда они практически налетели в темноте на кучку гиен... Ссыкотно было только в первый момент. Танари и так-то никогда не была особенно адекватной, а уж оказавшись посреди исконных врагов всех львов, она довольно быстро сориентировалась, причем неизвестно еще, чего было больше — ярости или все же страха. Сэйтан уже продвигался вперед, пугая гиен диким рыком; матерая же визжала на пару тонов выше, причем именно визжала, с этаким истеричным оттенком, вращая налившимися кровью глазами. Едва морда одной из гиен оказалась в досягаемости, как Танари что было сил отвесила ей смачный удар.

Все необычные вещи решили случиться с Деей именно сейчас. Сначала территория прайда, где никого не видно, потом Лекарь, который дает задание львице, затем взрыв вулкана. Теперь еще появился голубь откуда-то. Ладно, похоже, все время он ехал на голове у Кисоньке, потому что, стоило ему взлететь, он сразу почувствовала, как голова стала меньше весить. Или это все игра воображения?

Но голубь, увидев, что львица обратила на него внимание, уселся ей на нос. Может, кто-нибудь бы другой и сказал, что он наглый, но не Дея. Она лишь с интересом посмотрела на него. Честно говоря, Кисонька ожидала услышать подробный монолог о том, что нужно птице, но в ответ получила лишь какой-то странный звук.

- Курлы, - говорил ей голубь. Львица нахмурила брови, потому что она по голубиному не смыслила. Да и можно ли было изучить голубиный язык? А вдруг да. Тогда надо будет непременно узнать у Лекаря или его друга об этом. Ну, когда выпадет шанс это сделать. Потому что на данный момент они топтались на месте, потому что Дея не могла никак понять, что же ей пытаются сказать.

Птица резко взлетела с носа Деи, опять сделала несколько кругов вокруг львицы, наверняка не задумываясь о том, что Кисонька то следила, не сводя глаз. У нее даже немного закружилась голова, пока она ей вертела, чтобы уседить за быстрым голубем! А потом он взял и полетел вперед. Наверняка он что-то хочет ей показать, поэтому львица припустила за ним, стараясь не отставать. Даже впечатление от взрыва вулкана прошло, теперь только птица имела значение.

Голубь спикировал вниз и затем опустился на цветок с оранжеватым плодом. Кисонька посмотрела на плод. Наверняка это сердецей. Возможно, у того, кого она ищет, остановилось сердце? Глаза львицы округлились. Надо было непременно найти траву, чтобы помочь несчастному!

Дея очень сильно волновалась, потому что ситуация действительно была серьезной. Вы только сами посмотрите: за спиной взорвавшийся вулкан, где, к слову, был Лекарь, а перед вами голубь, который своим курлыканьем пытается вам что-то сказать. И, мало того, что вы ничего не понимаете и действуете, надеясь, что правильно поняли кивок голову, так вы еще и переживаете, что сделаете что-то не так.

Но, к счастью, Кисонька не ошиблась и правильно поняла то, что ей хотел сказать голубь. Когда она наклонила голову к цветку, тот довольно взвился в воздух. Львица, держа траву в зубах, постаралась глубоко вздохнуть. Вроде бы стало полегче. Главное сохранять трезвость ума, какая бы ситуация не случилась. И не впадать в гнев, если вдруг что-то будет не понятно.

- Курлык! - раздалось откуда-то сверху. Дея подняла глаза, чтобы посмотреть, куда направляется голубь, и устремилась за ним. Вообще, это приключение было, пожалуй, одним из самых необычных за последние несколько месяцев. Следовать за голубем, почти не понимая его языка! Вот Шериф бы обрадовался, увидя, что она опять помогает кому-то! Поворчал бы, скорее всего, но порадовался. Впрочем, львица привыкла пропускать его ворчание мимо ушей - было еще масса всего интересного, что можно было послушать. Да и подумаешь, ворчит. Это же не драки какие-нибудь.

Дея бежала следом за голубем, стараясь не выронить траву. Нет, правда, если она умудрится что-то потерять, будет крайне неудобно и, главное, страшное. Травы ведь зачем-то нужны. И, скорее всего, они нужны для того, чтобы вылечить Здоровяка. А к этому нужно подходить с ответственностью. Чья-то жизнь превыше всего остального.

Когда голубь снизился, Дея облегченно вздохнула. Гораздо проше бежать, не задирая голову. А так, в темноте, она различала маленькую фигурку птицы. Все будет хорошо. Кисонька справится.

→ Колючий кустарник

Как это и бывало обычно, её бросок оказался точен, цель – повалена в траву, вот только не охота это была, совсем не охота, и от осознания этого юную львицу мало не трясло от испуга. Кругом трёх сцепившихся зверей бушевали грохочущий рёв, напитанные ужасом крики и визг, мир целиком окрасился недоброй мутной краснотой и врывался в сузившееся поле зрения хаосом мечущихся пятен, и всё это слишком, слишком походило на уже виденную ею резню (пусть гиен там не было и близко). Посреди сумасшедшей кутерьмы боя, одновременно совершенно чуждой и призрачно знакомой, Рейна боялась даже всего лишь осмотреться – хоть на миг отвести полузажмуренные глаза от гиены, которую она прижимала собой к земле. Только что гоготавшая над ней, будто над обречённой добычей, крокута теперь билась и вертелась, безуспешно пытаясь ускользнуть, но ни вывернуться из-подо львицы, ни освободить шею от сомкнувшихся на ней челюстей гепарда ей покамест не удавалось: ни он, ни она, не собирались давать пятнистой второй шанс.

После первого своего успеха Эйли изрядно растерялась, до такой степени, что в замешательстве ей так и хотелось спросить кого-нибудь, что же делать дальше. Нет, конечно, она прекрасно знала, что львам следует делать с гиенами – убивать всегда, когда только подвернется случай, иначе гиены сами убьют их… Но одно дело знать с младых когтей неписаное правило, живущее в словах старших, текущее в жилах твоего рода, коренящееся в самих устоях мира, а исполнить его, будучи мелкой, до дрожи перепуганной и всего лишь охотницей – совсем другое. Решимости рыжей хватило лишь на то, чтобы удерживать Флоки пойманной.

Колебания имели свою цену.

Пока львица медлила, не развивая нападение, один из рывков крокуты помог той вывернуть шею из впившихся в плоть зубов. Не успела Эйлирейна понять, что происходит, как что-то ударило её в живот, едва не отбросив с гиеньей туши, и тотчас перед её ошарашенной мордашкой замелькали, разбрызгивая слюну, челюсти – ощеренные, длинные, усаженные крепкими бледно-жёлтыми конусами зубов. Предназначенные для перемалывания вместе с податливой плотью и костей.

Может, именно оттолкнувший удар в брюхо и спас её от потери лица в самом буквальном смысле.

– Не медли! – резкий, почти что злой оклик вывел её из ступора, в котором она пребывала.  Словно очнувшись, подросток заливисто взвизгнула от вида лязгающих зубов, и, шатнувшись было от крокуты, абсолютно бездумно замолотила лежачей гиене передними лапами по шее, нанося удары со всей силой, что только у неё была. Нет, это совсем не охота, во время которой загодя просчитываешь свои действия, стремясь лишить добычу возможности сопротивляться, умертвить и уцелеть самой… На сей раз каждый взмах вооружённых когтями лап был нацелен единственно на то, чтобы как можно сильнее повредить, причинить боль, глубже разодрать плоть, чтобы в воздух брызгала чужая кровь, а не слюна – и никакой более осмысленной цели за действиями львички не стояло. Шок сменился припадком слепой, замешанной на страхе и злобе ненависти, за которой Эйли уже не различала ничего, кроме очертаний жертвы, над которой нависала. Ей и не нужно было видеть что-то большее. А потому выпад протиснувшегося между ними в попытке вгрызться в мышцы гиеньего бока гепарда никак не отпечатался в её памяти.

———————-Разрушенное подножие вулкана

Темнота, густая и пугающая, не исчезала, сколько ни пытались львята от нее убежать - гонка на жизнь с пламенем взорвавшегося вулкана затянулась, и Дэйо, с трудом переставляющий лапы на последних ее минутах, не успел заметить, когда угольно-черный дым сменился молочно-белым туманом. Просто в какой-то момент стало немного легче дышать - першение в горле слегка стихло, а легкие впервые наполнились не дымом, а густым влажным воздухом, в голове немного прояснилось, опаленная шерсть увлажнилась крохотными, едва заметными глазу каплями. Дэйо бежал из последних сил, стараясь не выпускать из виду Антареса - иногда это было трудно, тот был крупнее и бежал быстрее, а еще его шерсть была темной, словно ночь, но всё же юному мароци удавалось держаться с ним почти вровень, хотя на каждый новый шаг или прыжок приходилось уговаривать себя. Однако в конце концов и уговоры перестали действовать - усталость, громадная и необъятная, накрыла Дэйо с головой, и он начал притормаживать и отставать, лапы стали стали словно каменные, а голову клонило к земле так, будто на нее внезапно лег весь небесный свод. К счастью, именно в этот момент Антарес окликнул его, и когда Дэйо поднял на него взгляд, стало ясно, что их путь на сегодня окончен. Хотелось упасть сразу же, но когда-то давно папа говорил, что так нельзя - и потому он сначала притормозил, перешел на неторопливую рысь, борясь с раздирающим горло и грудь кашлем, потом на шаг, но в итоге не сумел поднять лапу достаточно высоко, споткнулся на ровном месте и рухнул на землю. Вставать уже не было ни сил, ни желания, тело расслабилось на мгновение, но в следующую секунду сжалось в жестоком приступе кашля. Несколько минут Дэйо корчился, кашляя, хрипя и пытаясь отдышаться, и в недолгие перерывы на вдох думал, что вот-вот умрет, но постепенно всё закончилось - в какой-то момент новый вдох принес облегчение, и Дэйо уронил голову на землю, закрыв глаза. Всё тело болело внутри и снаружи, он чувствовал страшную слабость и усталость, но всё же был жив.

- Да... Вроде да, - очень тихо отозвался он на вопрос Антареса, но не нашел в себе сил даже посмотреть на товарища. Горло словно разодрали чьи-то когти, язык высох, глаза болели и жутко хотелось пить - так сильно, будто огонь всю воду разом высосал из тела. Дэйо долго лежал, не думая вообще ни о чем, и в какой-то момент начал засыпать - усталость всё же взяла свое. Стало еще темнее, но гораздо спокойнее, приятные образы замелькали где-то на грани сознания, теплый закатный огонек встал перед внутренним взором, зазвучал мягкий и ласковый голос матери, рассказывающей о том, что солнце - это огененногривый лев, наблюдающий за своими сородичами с сияющих полей и следящий за тем, чтобы никогда не нарушался круг жизни... И тут голос сменился страшным предсмертным хрипом, а закат обратился столбом сжигающего всё на своем пути пламени. Дэйо вздрогнул и мгновенно проснулся, вскинул голову, испуганно оглядываясь - сердце колотилось как бешеное, дрожь прошла по всему телу, и лишь то, что вокруг уже не было огня, а были только мгла и туман, его немного успокоило. Он не сразу понял вопрос Антареса, а потому и ответил не сразу.

- Неа, - помотав головой, чтобы прогнать образы короткого, но страшного сна, Дэйо бросил взгляд на Антареса, а потом добавил тихо: - Отец однажды хотел взять меня и всё показать... Но потом его друзья позвали на опасную охоту. Он сказал, что мне там не место, и обещал, что мы пойдем позже, но... У него не получилось.

Не получилось. Дэйо с трудом сдержался, чтобы не всхлипнуть - слез не было, будто их насовсем осушил огонь, но горячий тугой ком встал в горле, мешая дышать и причиняя боль. Отец уже никогда не покажет ему саванну, не научит охотиться и сражаться, не защитит и не убережет его от бед и неприятностей. И мама тоже. Как много Дэйо бы отдал за то, чтобы ничего настолько страшного не произошло, чтобы мама и папа снова были рядом, а не лежали где-то там, под камнями, залитые жидким пламенем и укрытые дымом. А он теперь всегда будет один - ведь даже если они найдут семью Антареса, если смогут отыскать еще кого-то из прайда, всё равно рядом не будет никого, кто считал бы его своим. Разве что родные нового друга, но зачем им чужой львёнок? Да и живы ли они?

Дэйо снова положил голову на лапы - тело откликнулось болью и усталостью. Очень хотелось спать, но после того, что явилось ему во сне, засыпать было страшно, и юный мароци всеми силами боролся со сном - удавалось это с большим трудом, а потому тогда, когда над ухом вновь раздался голос Антареса, Дэйо едва разлепил глаза.

- Идти?.. - негромко переспросил он, понимая, что, наверное, не сможет сейчас уйти далеко. Но Антарес, такой же измученный и израненный, стоял перед ним и готовился искать своих родных... И нельзя было от него отставать. Дэйо помедлил еще несколько секунд, а потом тяжело поднялся, постоял некоторое время на подгибающихся лапах и, медленно кивнув, двинулся следом за другом. Прочь от вулкана, немного в сторону, к светлой полосе, что была слабо видна на горизонте  -  они брели наугад, не без труда переставляя лапы, и долгое время молчали, каждый думая о своем. Однако прошло немного времени - и Дэйо приблизился к Антаресу, пошел с ним бок о бок, чтобы не так пугали темнота и тишина вокруг, нарушаемые лишь редкими и от того еще более страшными криками покидающих горящие на вулкане леса птиц.

- Антарес... - через некоторое время тихо обратился к львёнку Дэйо, задавая так мучающий его вопрос. - А если... Когда мы найдем твоих родных, они примут меня?

Дэйо не был глупым и понимал, что то, что произошло, разрушило не только логово прайда и то, что находилось на вулкане - из-за случившегося сейчас куда более трудной будет охота. Ведь наверняка из-за всех этих взрывов, пожаров, дыма разбегутся все травоядные - мама говорила, что антилопы и зебры очень пугливы. А если не будет пищи, кому нужен будет чужой львёнок, о котором надо заботиться и которого надо кормить? А если они и вовсе никого не найдут, как они выживут без еды? Их ведь еще не учили охотиться... А при мыслях о мясе живот уже сводит от голода. Дэйо ел перед тем, как лечь с мамой спать, но когда это было? Несколько часов или несколько дней назад? Есть уже очень хотелось.

Услышав ответ друга, Дэйо немного приободрился - сам он не знал, какие из себя король и королева, но Антарес ведь был их сыном - значит, мог судить о том, как они себя поведут. Он очень боялся снова остаться в одиночестве - теперь, когда всё, что было таким родным и знакомым, внезапно рухнуло, он не был ни в чем уверен. Пока он жил с родителями, ему казалось, что жизнь легкая и спокойная - исследуешь мир, охотишься, учишься, играешь, потом вырастаешь, и тогда уже много разных дорог, но все очень интересные... А оказалось, что всё совсем иначе. Нельзя ничего предугадать, нельзя быть уверенным в том, что в следующий миг не случится что-то страшное, что разрушит всё, что ты когда-то знал и любил, и забросит тебя в неизвестность.

От мрачных и печальных мыслей его отвлек новый запах - странный и незнакомый. Приятно режущий нос, он смешивался со свежим запахом воды, а вскоре стал слышен и тихий шум течения - такой бывал у ручейков, текущих близ Каменной Поляны, но там он был быстрый, шелестящий, а здесь казался медленным и величественным. Дэйо поднял взгляд - недалеко от них расстилалась темная гладь. Не было видно ни бликов на ее поверхности, ни отражения неба, ведь небо было затянуто тучами, но туман над ней был гуще, чем вокруг. Так это и есть река?

- Антарес, смотри, - тихо сказал Дэйо, и его слова потонули в густой молочной пелене. Запах воду будто бы слегка унял боль и усталость. - Я не думал, что она такая... Тихая. 

————————–-Верхнее течение реки Лузангва

<... Разрушенное подножье вулкана

И снова перегонки со смертью.
Тагор бежал вперед, и ему казалось, будто бы весь мир сократился, сжался в своих размерах до Ари и Сейлы. Он не обращал внимание ни на что, на каком-то уже автомате преодолевая опасные участки пути, взглядом следя только за сестрой и матерью.

Но и при этом же мысли все еще упрямо возвращались к оставшимися за его спиной родным, к тем, как ему тогда казалось, кого они бросили. Ему бы сейчас наконец-то начать думать о своей жизни, понять что по-другому в этой ужасной ситуации было никак и не поступить. Но в перерывах между судорожными проверками наличия рядом то сестры, то Ари, он не переставал думать об отце и других своих сиблингах.

- Сейла... Сейла! - он в очередной раз помогает сестре подняться после того, как она запинается. Подпирает ее в начале своим боком, а потом пропускает немного вперед себя, чтоб в случае чего подхватить. Взгляд невольно цепляется за ее болезненно искривившийся хвост, после он чего в мысленно же радуется, что все таки подхватил и взял с собой крыса-лекаря.

- Давайте, юный принц. Осталось немного, - словно бы поняв, что Тагор вспомнил о нем, Масланга подает голос и легонько одергивает львенка за загривок. Тот тут же приходит в себя и снова трогается в путь.

***

Он не понял, когда земля под лапами перестала гореть. Не понял, когда с неба перестали лететь валуны-убийцы, только и мечтающие лишить жизни любое существо, на которое им удастся упасть. Не понял он и то, когда кончились границы родного прайда и началась чья-то чужая территория.

Возможно, это началось тогда, когда вместо дыма между лапами стал струиться туман.

Тут, посреди прохлады и сырости - столь непривычной после того пожарища! - Тагор наконец-то смог сделать вздох полной грудью. Воздух облачных степей буквально разрезал ему легкие, почти так же, как это сделал дым в пещере прайда. Львенок точно так же закашлялся, точно так же судорожно закряхтел, словно бы не ожидал, что воздух бывает таким холодным.

А потом со следующим вздохом он пришел в себя и задышал спокойно. Даже жадно, делая прерывистые вздохи, боясь, что вот-вот их снова закинет прямо в пекло, в котором таких вот привилегий больше не будет.

Бывший принц и не заметил, когда с суетивого, неровного бега он перешел на беспорядочную рысь. Лапы уже не слушались его, заплетались, не желая нести более его тело вперед. Но Ари то и дело, видимо уже на инерции, продолжала толкать детей вперед, гнать их как можно дальше от опасности, что сейчас осталась уже позади.

И только в тот момент, когда Тагор уже обессиленно запнулся, остановились и мать с сестрой.
Он не спешил подниматься с земли, просто перевернулся так, чтобы взглядом можно было следить за краем долины. За тем, где возвышалось все еще горящее и извергающее из себя камни и пламя Килиманджаро.

Сколько еще не успело спастись?.. Кто так и не проснулся, засыпанный землетрясением?..
Где отец и остальные сиблинги? А Таибу и Клио, что случилось с его старшими братом и сестрой?
Тагор все не мог перестать думать обо всем этом. Особенно сейчас, когда он был в безопасности, а все остальные... неизвестно где.

После того, как дыхание его успокоилось и гудение в лапах поутихло, чувство боли и усталость навалились сверху. Плечо нещадно ныло и пульсировало, требуя к себе если не лекарского, то простого, обычного внимания. Но проигнорировав все свои собственные потребности, Тагор грузно поднялся и подошел ближе к матери и сестре.

- Вы в порядке?.. - голос у него немного сел и охрип, то ли от дыма пожара, то ли от того, что он постоянно кричал, стоило кому-то из них или ему самому потеряться из виду.

Мама ему не ответила: видимо тоже вся была в своих мыслях. Вместо этого она молча сгребла Тагора к себе и принялась его вылизывать.

Прикосновения материнского языка к шкуре успокаивали, но и приносили боль, особенно когда Ари потянулась вычищать порез. Пищать и возмущаться Тагор бы и в обычной ситуации не стал, а сейчас, когда сил не хватало и на самые банальные действия, не то что на такие необязательные, он просто вяло морщился и едва слышно шипел, стиснув плотно зубы. После этого же, ощутив мгновенное облегчение и постепенно спадающий после промывания раны жар, он незаметно для себя задремал.

Именно что задремал, чутко все еще прислушиваясь, готовый в любой момент, при необходимости, снова спасаться бегством. Но вместо этого он банально проснулся, после того как Ари доумывала Сейлу и почти что прошептала:
- Отдохните.

Тагор вздрогнул, спросонья огляделся по сторонам и, только поняв где они, повернулся к сестре.
- Сейла, повернись... Я хочу посмотреть на твой хвост...

Он помнил, помнил что когда они бежали со склона один из камней повредил красноглазой хвост. Помнил и поэтому пусть и сонно, но подошел к ней ближе.

- По-моему, ты его сломала... - возможно, эта реплика даже звучало как-то смешно со стороны, но все таки стоит учитывать, что Тагор не был опытным лекарем (он вообще мог называть им с огромной натяжкой), да и к тому же почти самоучкой.

А, хотя. Чего уж там самоучкой, вон его учитель стоит в сторонке. Все еще тут.
- И ты прав, у нее действительно перелом... - голос Масланги раздался внезапно, но тут же заставил белошкурого с облегчением вздохнуть. Крыс-лекарь никуда не делся, значит не придется выпутываться из этой ситуации одному.

- Подсади меня, малыш, - Тагор, не задумываясь, наклонился и позволил крысу запрыгнуть ему на морду. Поднеся его к хвосту Сейлы, он замер, скосив взгляд и наблюдая за тем, как маленькие лапки ощупывают место перелома.

- Ничего страшного, можно просто наложить шину и дать костерост, чтоб срослось быстрее... Давайте, принц, пойдемте со мной...

Масло, не мешкая больше, самостоятельно спрыгнул с Тагоровой морды. Внимательно огляделся по сторонам. А после, не поворачиваясь даже, он поманил белошкурого за собой, махнувши лапой, и исчез в высоких зарослях травы.

Последовав за стариком, голубоглазый почти сразу же получил в свой адрес кучу распоряжений и приказаний о том, что нужно сделать (в том числе и описание тех растений, которые были нужны). Чуть рассеяно покружив вокруг, Тагор в конце концов сорвал несколько самых похожих и, положив их недалеко от места привала, стал дожидаться Маслангу.

Вернулся он, волоча за собой длинный вьющийся стебель. Скептично оглядев те палочки, что нашел по его наказу Тагор, он одобрительно хмыкнул и продолжил руководить процессом.

- Для начала дай ей ту траву, - Масло указал на побеги, название которых Тагору он не сказал. - Это снимет боль и в целом улучшит ее самочувствие. Потом дай корень костероста, это вон тот с невзрачный цветок. Он ускорит заживление… А теперь, теперь малыш подай мне вон те палки, я наложи шину.

Гор послушно выполнил все его поручения, под конец внимательно севши рядом и наблюдая за тем, как Масланга обездвиживает Сейле хвост и заматывает его тем самым вьющимся стеблем. Кое-где он ему даже активно помогал, придерживая палки и затягивая “веревку” потуже, если требовалось.

Внешне конструкция выглядела… скорее необычно, нежели как-то еще. Но если это должно было помочь, он решил не задавать лишних вопросов.

- А теперь давай осмотрим твою маму, малыш, - крыс, подтверждая свои слова, проследовал к все еще спящей львице. Он внимательно оглядел уже почти запекшийся порез на ее бедре, кивнув тут же Тагору. - Думаю, она достаточно крепко спит, так что можешь промыть аккуратно рану… А я пока принесу обеззараживающую траву…

Тагор кивнул в согласии, аккуратно подойдя к матери. Выглядела она изнеможденно и, судя по беспокойным вздохам, даже в своем сне не могла найти после пережитого покой.

“Все будет хорошо, мам… Я обещаю”, - Тагор жалостливо боднул Ари под подбородок и с натугой моргнул, отгоняя едва не наступившие на глаза слезы. Бывшая королева в ответ сквозь сон заворочалась, что, впрочем было даже кстати - так порез на бедре стало удобнее обрабатывать.

Аккуратно, стараясь не разбудить львицу, он вычистил порез от пепла, грязи и всего остального, что успело к нему налипнуть. К моменту, когда он закончил, успел вернуться лекарь-крыс, с обещанной травой.

- Разжуй так же, как тогда в пещере адинатум. И вотри эту кашицу в порез - это защитит его от всякой ненужно заразы.

Когда с этой последней лекарской процедурой было закончено, Тагор, чуть устало вздохнув, сел рядом с Сейлой.
Говорить не хотелось - в голове было слишком много мыслей. Начнет говорить, так не закончит никогда. Вместо этого он чуть обеспокоенно глянул на сестру, в который раз, но на этот раз уже молча, беспокоясь о ней.

Отредактировано Тагор (17 Янв 2018 23:28:34)

Зачем вообще Танари позволила втянуть себя во все это?

Она и сама не знала. Наверно, просто заскучала за долгие дни безделья. В прайде ее жизнь чаще всего была спокойной и размеренной; это может показаться странным, но и после того, как самка стала одиночкой, приключения не посыпались на нее, как из рога изобилия. Все эти бесконечные километры, которые она оставляла за спиной, были довольно скучны. Даже львов Танари видела всего пару раз, да и то издалека. Охота ее радовала — есть пока еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах; что-что, а поймать себе дичь матерая все еще могла. Суставы по утрам не скрипели, поясница не ныла. И разве могла львица признаться кому-то, даже самой себе, что здорово соскучилась по обычному мордобою?

Сейчас бушевавший вулкан был только на руку львам, стремительно приближавшимся к сгрудившимся неподалеку падальщикам. Килиманджаро то и дело озарял все небо вспышками; до Танари доносились рокот и гул, казалось, что даже земля под лапами до сих пор дрожит.

Ну а гиены, перепугавшиеся от всего этого светопредставления, напрочь забыли о том, что бдительность терять нельзя. Никогда. Ни на секунду. В любой момент судьба может отвесить тебе оплеуху тяжелой когтистой лапой. Сейчас в роли судьбы выступали они с Сэйтаном. Пока перепугавшиеся крокуты метались под деревом, сталкиваясь друг с другом и выкатывая глаза на бушующий вулкан вдалеке, львы беспрепятственно подобрались так близко, как только могли.

Хрусь! Самка еще не успела опустить занесенную было лапу, а до нее уже донесся ласкающий ухо звук: это Сэйтан сломал хребет кому-то из гиен. На миг хруст показался львице оглушительным, даже громче, чем гул вулкана.

Матерая тоже была крупной и сильной, но все же вряд ли могла совершить подобное. Хотя и она осталась довольна, когда ее лапа с растопыренными когтями со всей силы опустилась на гиенью морду. Крокуту швырнуло в сторону, она беспомощно взвизгнула, мотнув в воздухе всеми четырьмя конечностями, провожаемая рычанием и визгом львицы. Танари мимоходом лизнула подушечку лапы, —  от удара та начала саднить, — и, рыча, огляделась по сторонам в поисках того, кто мог бы нарваться на очередную ее оплеуху.

Похоже, что гиены единодушно рассудили — самец куда более опасен. Даже немного обидно; сама Танари в подобной ситуации бросилась бы именно на самку, как на менее опасную из них двоих. Вывести ее из строя было бы куда быстрее и проще, если бы, конечно, было кому это делать. Сэйтан раскидал гиен как сухие ветки, но при всех своих размерах реагировал куда быстрее, чем ожидали падальщики, во всяком случае, пока что все их выпады в сторону черношкурого заканчивались неудачей.

Только теперь матерая заметила спрыгнувшую с дерева молодую львицу, — кажется, это была та самая, которую разыскивал черношкурый, — тоже вступившую в ожесточенную схватку. Странного вида черный кошак помогал ей в этом; в первый момент Танари приняла его за врага, и уже было нацелилась ударом отбросить его в сторону. Но как только тот впился в гиену, белая мгновенно изменила свои намерения, опустив уже поднявшуюся было когтистую лапу, и направившись вслед за этим к недобитой ей гиене.

Где она, кстати? Танари глухо рыкнула, сообразив, что подпустила крокуту слишком близко к своему боку. Правда, еще неизвестно, кому было бы хуже, сумей та врезаться сломанной челюстью в львицу... Гиена, впрочем, промахнулась — споткнувшись, шмякнулась на все четыре лапы и рыбкой проскользнула между лап матерой, выскочив с другой стороны. Тут-то ее и настигла справедливая кара, вернее, настигла бы, не попытайся она сбежать.

Правда, после удара по голове далеко ведь не убежишь. Рассудив, что Сэйтан и без нее неплохо справляется, Танари решительно бросилась вдогонку за Шисой, пытаясь поддеть ту под задние лапы — порвать брюхо или бедро.

- Нет, прошу, помогите!

- Давайте, мальчики, она почти наша!

Крики погони эхом отражались по облачным степям, привлекая к себе внимание зверей в округе. Громкие рыки леопардов, обезьяньи вопли о помощи посреди густой белой пелены утреннего тумана вызывали воистину не самые приятные ощущения в сердцах и душах обычных зверей, которым не посчастливилось выбрать именно местные просторы тарелкой для завтрака.

Бедняжке Кутесве было особенно тяжело. Она едва ли не чувствовала дыхание леопардов у себя на спине, и каждый раз, когда шерсть вдоль позвоночника вставала дыбом, она ускорялась и на некоторое время могла оторваться от преследователей. Однако все в этой погоне прекрасно осознавали, что долго так продолжаться не может, и рано или поздно шимпанзе настигнут. В конце концов, Кутесва начала сильно уставать и замедляться, а в итоге и вовсе споткнулась и с громким криком упала, проехав по земле и траве. Тут-то леопарды её и нагнали.

Теперь вопли обезьяны стали гораздо более истошными, и заглушить их мог лишь исполинский хохот самодовольных бандитов-леопардов, которые избивали обезьяну удовольствия ради. Покрывали её царапинами, укусами, всё для того, чтобы в конечном счёте сорвать с её шеи костяное ожерелье. Стоны Кутесвы с каждой секундой становились всё более тихими и приглушёнными: дух как будто постепенно исходил из немолодой шимпанзе, и даже плач, который зачастую был отдушиной, приносил лишь боль.

- Давайте, мальчики, покончите с ней! - отдал приказ самый матёрый из леопардов, и вот уже когтистые лапы взмыли в воздух, готовясь нанести по обезьяне смертельный удар. Спасёт ли кто-нибудь Кутесву? А нужно ли? Быть может, то что кажется очевидным - обманчиво? В любом случае, от этого решения зависит судьба одной невезучей самки.