У природы нет плохой погоды, говорили они. Каждая погода – благодать, говорили они. Должно быть, как полагал Максвелл, вспоминая об этих словах с крайней степенью недовольства, столь неразумным поэтам не приходилось когда-либо пытаться прокормить себя в период засухи. А вот ему пришлось, и знаете, это не походило на лёгкую участь даже для взрослого хищника, коевым являлся Максвелл. Конечно, если бы лев отчётливо помнил собственное прошлое, то незавидная судьба его самого, тогда ещё молодого Уильяма, в период долгого голодания стала бы прекрасным примером того, как не следовало полагаться на свои незавидные способности в охоте. И, вместо нескончаемых попыток обнаружить травоядных среди песка и пыли, подумать о насущной проблеме заранее и найти существо, способное достать для него сытный кусок мяса за «красивые глаза» и льстивые фразы. Нет, Максвелл не был тем львом, которые уверены, что их бездонное брюхо должен набивать милый противоположный пол, но, ради собственной целости, когда худоба и без того уже заметно портит ощущение от встречи с Великим и Ужасным, хищник готов был опуститься даже до такого. Однако на подобное уже не оставалось времени и сил. Максвелл не ел вот уже неделю, и ощущение то оказалось не из приятных, стоило отметить. Теперь каждое действие доставляло льву больших хлопот, а пустой желудок часто напоминал о себе постоянными спазмами, и эта неприятная боль не давала хищнику даже крепко выспаться днём, когда шанс поймать добычу был почти минимальным. Вот и в тот отвратительный полдень Максвелл проснулся с ощущением неутолимого голода, который уже, как показалось льву, он терпеть не в состоянии. Тогда, собрав всю волю в голове, наряду с мыслями о том, куда бы разумнее отправиться, чтобы отыскать себе пропитания до того, как откинуть из-за этого лапы, Максвелл покинул привычное место обитания, пройдя знакомые, но всё же чужие для него земли в поисках съестного. Проходили часы, наступила ночь, но даже старые запахи травоядных не попадались на пути Максвелла. Изредка лев позволял себе заглядываться на умерщвленные уже давно тела зверей, которые почти до костей были обглоданы падкими на падаль стервятниками, однако то ли из-за собственной гордости, итак довольно сильно ущемленной невозможностью сытно поесть, то ли просто из-за нежелания возиться с прогнившим мясом, но Максвелл проходил мимо и продолжал свой путь. А время шло…
Наконец, хищник резко остановился, пытаясь рассмотреть ту местность, куда его занес голод. То были холмы, выглядящие в свете луны довольно спокойной территорией, благоприятной для охоты. Земли оказались покрыты травой и, похоже, соседствовали с неким водным пространством, похожим на реку. Максвелл бы, конечно, ещё несколько недель назад не оценил мирской тишины этих территорий, но сейчас данное пространство казалось заманчивым. Ведь что-что, а травоядные здесь должны водиться в изобилии. Так посчитал Максвелл и … ошибся. Вновь проходили часы, но никаких полноценных жертв для охоты лев не встречал и, честно признаться, начал терять терпение. Более всего хищник ненавидел проигрывать, и сложившаяся ситуация напоминала ему о том, что он не всесилен… О, Айхею, как это выводило из себя самоуверенного Максвелла. В его взоре появился недобрый огонь, а морду исказила гримаса ярости. Впрочем, злиться было не на кого, вымещать же злобу на неживой природе лев не считал нужным. В конце концов он просто смирился и обессилено сел на землю, чувствуя, что надо дать себе короткий отдых. Вдох-выдох, да, так, определённо, лучше. Несколько успокоившись и сумев вновь разумно смотреть на вещи, Максвелл принял решение просто посидеть здесь и понаблюдать за происходящим вокруг. Быть может, добыча сама придёт к нему в лапы… Довольно наивные мысли, как можно посчитать, но что ему оставалось делать?
Неожиданно, Максвелл услышал шум приближающегося зверя. То не был стук копыт, оповещающий о том, что травоядные рядом – отнюдь нет. Одиночка расслышал лёгкий бег, присущий обычно охотникам, а не жертвам. Максвелл неспешно направил свой взор на один из холмов, у основания которого сидел, и стал ждать. Лев не ошибся в своих расчётах, что позволило ему вскоре увидеть незнакомку, чью светлую шерсть осветила луна. Появление самки ничуть не привлекло Максвелла, однако он не сводил с неё взора – не по причине того, что она ему показалась настолько привлекательна, просто её движения казались опрометчиво быстрыми и неаккуратными.
-«Летит, словно ужаленная», - подумалось Максвеллу, - «Того и гляди, доскачет мордой до земли, когда под лапы подвернётся камень».
Экстрасенс из льва был никудышный, но, о чудо, он оказался прав. Хищник видел, как львица кубарем покатилась с холма вниз, должно быть, собирая по пути все сорняки своей шерстью. Не будь Максвелл в плохом расположении духа, он бы нашёл это зрелище занятным и поучительным, да и просто забавным, а оставайся в нём доброжелательности больше, чем безразличия, лев бы поспешил узнать, не померла ли незнакомка. Впрочем, выяснить это Максвелл счёл необходимым, потому, лениво и неспешно встав со своего места, он подошёл к пострадавшей, которая нелепо лежала на траве в том месте, куда в конечном счёте упала. Львица дышала и похоже даже была в сознании, отчего главный вопрос снимался. Максвелл даже начал жалеть, что потратил свои силы на то, чтобы подойти. Но, раз уж он здесь, и его видят, стоило произвести хорошее впечатление, не так ли?
- Юная леди, парящая в собственных мечтах и не обращающая внимания на дорогу, - мягко произнес Максвелл, льстиво улыбаясь и смотря на Сансару, что сейчас находилась прямо перед его передними лапами, - Не сильно пострадали, скатываясь со склона? И куда же, интересно, Вы так спешили?
Последняя фраза прозвучала с некоторой долей холода, и лишь потому, что льву просто не хватило усилий на то, чтобы закончить свою речь на той доброжелательной ноте, планку которой он взял в самом начале. Но, как бы то ни было, Максвелл неплохо скрывал своё истинное ощущение сегодняшнего дня… В конце концов, что ему могла дать ссора с первой встречной самкой? Ничего хорошего, только головную боль.