————————-Долина ветров
Катара шла вперёд как в тумане, медленно переставляя лапы. Мыслями она была далеко отсюда, очень далеко. Действительно гораздо дальше, чем можно было предположить – в своём прошлом. Не сказать чтобы оно было проще или счастливее, но воспоминания о былых временах никаких не хотели кануть в лету.
Она уже и не надеялась встретиться с Иеном и до сих пор пребывала в ощущении нереальности из-за того, что это произошло. Что-то казалось львице мучительно неправильным, непоправимым, но она никак не могла понять, что именно, и как это исправить. Оглянувшись назад, на раскинувшуюся в низине долину, хищница горестно вздохнула.
- Я вижу…
Когда ты остаёшься далеко внизу,
Ничего не происходит.
Тара не чувствовала себя несчастной, но понимала, что и радоваться этому не следует. Чувства, обуревающие её, невозможно описать, в них невозможно разобраться, и это гораздо хуже, чем просто грусть.
- Поздно ночью
То, о чём я думала, но оставила позади,
Преследует мой разум.
Иен был именно таким, каким ей запомнился, и, казалось бы, теперь всё должно стать хорошо, непременно должно! Но почему-то не стало.
- Я знаю лишь, что не смогу убежать.
Теперь, когда эта встреча неизбежна,
Я не побегу, я загляну страху в глаза.
Голосок в голове нашёптывал, что, несмотря на мимолётность свидания, последствия наверняка будут.
«И что же мне теперь делать».
Разумеется, он не пошёл с ней. С чего она вообще решила, что спустя несколько лет что-нибудь изменится? Иен остаётся одиночкой; дела в прайде идут хуже некуда, и чем уж точно не станет заниматься сейчас Нари, так это принятием львов со стороны, к тому же львов-самцов.
Но, по крайней мере, Иен не ушёл навсегда, как в прошлый раз, он пообещал не покидать внешних земель, нейтральных территорий вокруг прайда, так что они могут видеться. Вот только как сказать об этом детям…
«Скажи прямо и всё. Эти же твои львята. Они всё поймут».
- Я буду стоять на своём, я не уступлю!
Бесспорно, я должна столкнуться с этим лицом к лицу.
Я не стану закрывать глаза и скрывать правду!
Если я этого не сделаю, кто-то другой займёт моё место.
Катара тряхнула головой, смахивая чёлку с глаз. В конце концов, спустя время это всё будет уже неважно. Может, через пару месяцев обстановка в прайде изменится к лучшему, и тогда всё наладится.
- Это повсюду.
Оно становится всё сильнее и ближе
К моему миру.
Да, конечно, она могла просто не пойти сегодня в долину, и тогда они бы даже не встретились. Но раз это произошло, сами боги благоволили их воссоединению.
- Я чувствую,
Что настало время принять вызов.
Выдержу ли я всё это?
На душе стало как-то полегче от этой мысли. Катара улыбнулась, шагая по сырой земле и игнорируя падающие с листвы деревьев капли воды. Сейчас она пойдёт на поляну, наверняка Лютер уже вернулся на неё. И тогда она расскажет всё им троим, расскажет о том, что их отец жив, и даже пообещает устроить им встречу! Как они будут рады этому! А ещё, возможно, тому, что у них… появятся новые братишки и сестрёнки.
- Пусть это конец
Жизни, за которую я держалась так крепко,
Я не убегу, здесь нет пути назад!
Они справлялись и в гораздо более худшие времена, они не сдавались, а она, Катара, она ведь сильная, она никогда не опускала лапы и сейчас не опустит!
- Одно я знаю наверняка – я буду стараться изо всех сил,
Я до конца буду стоять на своём.
Слова её песни внезапно оборвались, когда львица заметила впереди на тропе бесформенный ком шерсти.
«Что это, какой-то мелкий зверёк? Падаль? Кто его здесь оставил?»
Бурая навострила уши и медленно приблизилась, опасливо переставляя лапы. Рассеянное непонимание плавно сменилось бросающим в дрожь подозрением. Для грызуна существо было крупновато. Оно лежало неподвижно, песочного цвета шёрстка промокла насквозь и топорщилась иглами. Бывшее каким-то размытым ощущение сна внезапно стало настолько ярким, что львица едва не свалилась как подкошенная.

…поднявшись на лапы, подходишь к какому-то тёмному комку на полу и опасливо трогаешь его лапой, разворачивая к себе. По телу проходит дрожь, когда на тебе останавливается остекленевший взгляд существа, некогда бывшего живым…

«Нет, пожалуйста, пусть это будет не то, что я думаю, прошу, нет, не надо, нет!»
На подгибающихся лапах Катара подошла и вытянула переднюю лапу, неосознанно в точности повторяя свои действия во сне. Она тронула его за плечо и перевернула на спину. К ней послушно развернулась знакомая, до неузнаваемости перепачканная грязью мордочка.
- Г… Гиласен, - сдавленно пробормотала голубоглазая.
Маленькая львица лежала клубком, её нежная золотисто-песчаная шёрстка была так густо запачкана грязью, что сложно было с первого взгляда понять настоящий её окрас. На первый взгляд она выглядела совершенно невредимой, и только поза странно изломанного тела наводила на определённые мысли. Кто это был, какая-нибудь антилопа или зебра, под копыта которой попала львёнка, или она просто упала с дерева, под которым ныне лежала. Об одном можно было догадаться наверняка: перед смертью ей было очень, очень больно, о чём говорила поза стянувшегося в тугой комок детёныша. Из уголка рта запеклась струйка крови, тело уже остыло.
Катара сглотнула, но слюна иссякла, а язык пересох и не ворочался.
- Н-нет… как же так…
Она не услышала шороха чьих-то шагов в траве, она стояла оцепенев, не отрывая взгляда от распростёртого перед лапами тела дочери.

Отредактировано Katara (18 Сен 2015 12:02:11)

Катара дрожала. Это первое, что она почувствовала, пока мучительно медленно выходила из этого пугающего оцепенения. Она не поняла, как рядом оказался Джеро, по какой причине, по какой иронии Богов это оказалось так, что возле неё сейчас вдруг появился её сын. Она медленно перевела на него рассеянный взгляд и столкнулась с устремлённым на неё взглядом красных глаз, в которых плескались ужас, отчаяние… и ярость, да, то, чего львица почему-то сейчас очень сильно боялась. Она не успела произнести ни слова, но её сын уже злится на неё.
«Почему?»
- ЧТО ТЫ СТОИШЬ? СДЕЛАЙ ЖЕ ЧТО-НИБУДЬ!
Тара устало покачала головой. Наклонив голову, просто для того, чтобы убедиться, она снова прикоснулась носом к мордочке дочери и вздрогнула, не ощутив от неё привычного отклика. Только холод.
- Я не могу ничего сделать, - бурая чувствовала, что сейчас нужно подобрать очень правильные слова, чтобы не настроить подростка против себя ещё больше; но правильные слова никак не подбирались. – Она уже мертва, Джеро. Уже давно, её тело остыло.
Последняя фраза прозвучала так сухо, будто это лекарь оценивал состояние умерщвлённой добычи. Катара не знала, как нужно вести себя в таких случаях, ей вдруг вспомнилась Акасиро, которая накануне тоже потеряла дочь, что она чувствовала в тот момент? По крайней мере, львица знала, что чувствует она. Это была не острая боль, не отчаяние, не желание кричать и вопить, не бешенство от бессилия… это была просто пустота. Всепоглощающая, бескрайняя пустота. Это было совсем не похоже на смерть Калипсо, тогда львица всю ночь металась по каменному полу пещеры, царапая себя своими же когтями, давя рвущийся из глотки вой, переходящий в низкое рычание сквозь судорожно сжатые челюсти. Слишком много боли, неужели она способна была бы вынести это снова? Да, способна.
И сейчас она стоит, не шевелясь, не чувствуя лап, окаменев для эмоций и вообще для всего в мире, но она не может замкнуться в себе, потому что живых детей у неё всё ещё столько же, сколько и мёртвых. Моргнув, Катара усилием воли оторвала взгляд от бездыханного тела. Она готовилась услышать стенания Джеро, обвинения в свой адрес, а, быть может, он уже что-то сказал или даже прокричал, а она не услышала. Прежде чем он развернётся к ней спиной, возможно, навсегда, она должна спросить, должна узнать, ей ещё есть чем помочь ему и Лютеру, потому что Гиласен уже помощь не нужна.
- Где ты был, когда она ушла? – вместо сухого и конструктивного вопроса начало получаться что-то прямо противоположное; когда молчала, Катара была в состоянии держать себя в лапах, но когда заговорила, горло сжал спазм, а голос поднялся на несколько тонов и начал дрожать. – Где ты был, когда твоя сестра ушла одна? Почему она оказалась одна? Где были вы оба?!
«Я же столько раз вам говорила, что вы должны держаться вместе, вы же братья, вы сила».
Крепко зажмурившись, Тара попыталась прекратить резь в глазах, но она от этого только усилилась. Скрипнув зубами, она снова подняла веки и взглянула на Джеро.

Катара всё так же не шевелилась, лапы будто налились свинцом, всё тело сковало оцепенение, и сил сбросить его львица никак не могла в себе найти. Когда Джеро опустился на землю, положив голову на неподвижный бок сестры, сердце бурой словно пронзили длинные и острые иглы, множество игл.
Как же слепа она была!
Думает о своих переживаниях, баюкает свою печаль и совершенно не замечает того, насколько больно окружающим! Стоит тут вся такая мученица и не думает о том, что, возможно, её дети между собой были куда более близки, чем казалось, куда более близки, чем она с ними. Никогда раньше Тара не видела своего сына настолько разбитым, бессильным, отчаявшимся. Где вся его привычная показанная бравада, где злость? В плохие времена он мог ворчать, ходить с недовольной миной, но никогда не позволял себе раскисать на глазах у других. В такие моменты приходит осознание, что всё действительно очень серьёзно.
- Я был на поляне, - донёсся до львицы сбивчивый шёпот. - Она была со мной, а потом я ее... прогнал, - львёнок поднял глаза и устремил невидящий взгляд на мать. Ни вины, ни злобы, ни страха не было в его голосе, абсолютно ничего, ни малейшего отблеска эмоции. - Это я виноват.
Катара покачала головой, чувствуя, что комок в горле давит нестерпимо больно. С неимоверным трудом подогнув лапы – её показалось, как скрипят суставы – голубоглазая легла на холодную землю и положила голову рядом с лобастой головой сына, прикасаясь щекой к его щеке.
- И пусть это конец
Жизни, за которую я держалась так крепко, - надтреснутым голосом вновь запела она.
- Я не убегу, здесь нет пути назад.
Тепло, исходящее от красноглазого львёнка, согревало Катару, так же как она грела его, пыталась передать ему все свои силы.
- Одно я знаю наверняка – я буду стараться изо всех сил,
Я до конца буду стоять на своём.
Комок с горле мягко расслабился, и слёзы прочертили в шерсти тёмные дорожки. Львица прерывисто вздохнула и провела языком по макушке сына.
- Мой малыш, мой Джеро... Прости меня за то, что меня не было рядом.
«И ты прости, Гиласен…»

Тишина, в которую они погрузились на мгновение, показалась чем-то блаженным, Катара почувствовала пробивающееся сквозь горечь умиротворение. Она закрыла глаза, мерно дыша, на миг ей показалось, что всё не так уж плохо.
Пока Джеро не начал говорить.
- Мам... Где Лютер? – в этот момент в животе похолодело. Неужели и Лютер исчез? Неужели и с ним случилось что-то плохое?
«Нет, конечно нет… это невозможно, Лютер умный мальчик, и он…»
Тем не менее, паранойя никуда не делась. Такое бывает, когда с тобой происходит что-либо значительное и плохое, ты начинаешь во всём предугадывать что-то плохое. Это проходит спустя время. Но сейчас Катара ощутила лёгкую панику, желание сорваться с места и бежать, искать. Львица поднялась и села, ссутулившись.
С другой стороны, она, конечно, не могла всё бросить как есть, да и ничего с её серым сыном приключиться не могло. Просто не могло, это было бы слишком.
Джеро в этот момент бормотал ещё что-то, что голубоглазая пропустила мимо ушей, зато что она точно не пропустила, так это последний вопрос.
- …Мам. Где ты была?
Этот вопрос эхом отдался в черепной коробке, раз, другой; самке показалось, что она падает в пустоту. Её лапы никак не нащупают твёрдой почвы, а вокруг лишь глубокая, бескрайняя тьма.
Небольшой приступ головокружения закончился также быстро и неожиданно, как и начался. Конечно, она собиралась рассказать детям обо всём. Но не так. Не в такой обстановке. Не одному только Джеро. Внезапно бурая осознала, что у неё теперь осталось всего двое детёнышей. Всего двое…
- Я… - Катара сглотнула слюну, что смочила пересохшее горло, и набрала побольше воздуха в грудь. – Я была у отца.
Опустив веки, она дала сыну несколько секунд на осознание этих слов, а затем снова открыла глаза и посмотрела на него, прижав к затылку уши, чувствуя себя непонятно почему провинившейся, какой-то нечистой. Ещё бы, развлекалась там со львом, пока тут творилось такое. Несмотря на розовые мечты о том, как малышня обрадуется возвращению блудного папаши, бурая не могла себя обманывать в том, что, возможно, не так уж и сильно их обрадует эта новость. Девчонки-то ладно, но Тара почти не сомневалась, что у её сыновей мнение об отце, мягко говоря, неоднозначное. Должно быть, они чувствовали себя преданными всю свою жизнь…
- Я встретила вашего отца, - повторила львица уже окрепшим, но всё ещё негромким голосом, - мы… поговорили, - последнее слово хищница выдавила через силу, почему-то стыдливо отведя глаза, но затем снова подняв их на сына. – Он счастлив знать, что у него есть дети, но ему нельзя заступать на границы прайда, поэтому я не могла привести его, чтобы познакомить с вами… - речь её стала немного сбивчивой, Катара хотела сообщить эту новость совсем иначе, по пути уже продумала как, но сейчас не могла связать и двух слов, и всё вышло совсем не как надо, а самого главного ей донести так и не удалось.
Того, что она сама ощутила, увидев Иена. В более спокойное время она смогла бы, попробовала бы объяснить, но сейчас вся её любовь на фоне столь мрачных событий казалась какой-то грубой насмешкой, неуместным фарсом. Львица покачала головой. Хотела показать ему детей, но даже не смогла их всех сберечь. Что бы он ей сказал на это…

Катара ожидала нечто подобное. Хоть и не хотела в этом признаваться, она была рада, что вся ярость львёнка направлена не на неё, а на Иена. Нехорошо, конечно. Но Катара была рада.
Потому что позлиться на неё у Джеро ещё будет возможность, нынче для этого есть особый повод.
Когда львёнок выплюнул слово «убл*док», кошка поморщилась, как от удара. Каждая исполненная злобы фраза оседала в её душе тяжким грузом; и оттого более тяжким он казался, что львица находила в себе отклик на эти полные обиды слова. Где-то глубоко внутри её упрятана была крохотная частичка, хранящая давнюю обиду и одиночество оттого, что Иен ушёл. Это была вынужденная мера. И всё же эта частичка упрямо твердила, что он мог просто взять и остаться с ней, придумать выход из ситуации, не делать своих будущих детей наполовину сиротами. Любовь, долгие годы не находящая взаимности, потихоньку притихла, чувства заветрелись. Это невозможно вечно от себя скрывать, потому что это правда, какой бы неприятной и неромантичной она не казалась. А вот другое, совершенно противоположное чувство, похоже, постепенно крепло, росло, незамеченное. Именно оно сочилось из каждого предложения, произнесённого львёнком.
«Никто».
«Бросил».
«Ему было всё равно».
Катара потрясла головой, намереваясь вытряхнуть назойливые, как мошки, мысли из головы. Нет, они оба подвержены негативным эмоциям вследствие такого серьёзного потрясения, они оба сломлены горем, но нельзя винить в этом всех и каждого. Бурой стало тошно от того, от осознания того, что она посмела впустить в себя этот крошечный червячок, зародыш сомнения, злости и обиды. Это удел слабых, обвинять окружающих в своих проблемах. Ни она, ни её сын не могут судить о том, всё равно или не всё равно было Иену. Понять подростка было нетрудно, всё, что он действительно, не понаслышке знает об отце, так это то, что тот их бросил. Это факт, и это останется фактом, какое оправдание ему ни придумай. Но всё же и у льва, и у львицы были основания поступать так, как они поступали. Тара вздохнула и нахмурилась.
- Нет, Джеро. Ты неправ, - она терпеливо прервала начавшуюся было в ответ на её слова гневную тираду сына. – Подожди, послушай меня. Ты неправ потому, что не знаешь, о чём говоришь. Ты не знаешь, как всё было и что побудило нас расстаться, а его – уйти. Я понимаю твоё негодование, - голубоглазая умолкла, выразительно глянув на Джеро, движимого явно не негодованием, а чем-то посерьёзнее, - но то, что уже в прошлом, не изменить. Однако от того, как мы поступим сейчас, зависит наше будущее. Возможно, стоило бы дать отцу шанс перестать быть для вас никем?
Хищница понурила голову, но затем вновь повысила голос.
- И уж тем более не следует никого винить в смерти Калипсо и Гиласен.
Она предпочла проигнорировать последнюю реплику бурого. Во-первых, пока ещё рано быть уверенным в чём-либо. А во-вторых, Катара ещё не успела придумать, как приподнести детям новость о возможном прибавлении в семействе.

Катара прижала уши и вперила взгляд в землю, напоминая сейчас нашкодившую кошку. Она вздрагивала, как от удара, каждый раз, когда Джеро особенно громко и зло выплёвывал какое-нибудь из слов своей исполненной яростью речи. На мгновение самке показалось, что перед ней не полуторагодовалый львёнок, а взрослый лев. Его рассуждения не были похожи на капризы обиженного ребёнка. В отсутствие главы семьи именно на Джеро, как на старшего сына, автоматически и негласно ложилась ответственность за всех её членов. Вторым из двух самцов был Лютер, но он, конечно, не готов к этой ответственности. А вот Джеро… его даже не спрашивали.
С неожиданной болью осознала всё это Катара, впервые боясь поднять взгляд на сына. Он говорил много, убедительно и серьёзно, рядом с ним она почувствовала себя неопытной, глупой и влюбчивой. Если у голубоглазой ещё и оставались какие-то аргументы в пользу её мнения, то теперь они рассыпались в прах. Как и всё вокруг рассыпалось в прах всю её жизнь.
Джеро замолчал, пылая, ожидая ответа, споров, но львица подрастеряла все силы. Она уже вовсе не хотела спорить. Она чувствовала, как ломается стена её выдержки, которой она отгородилась от жестокости окружающего мира, за которой чувствовала себя уверенной, которую старательно и неутомимо выстраивала каждый раз, когда теряла что-то очень ценное в своей жизни. Это стена снова разрушилась, и Катара отвернула морду, отведя взгляд куда-то в сторону, прочь от своих львят – как живых, так и мёртвых. Чёлка прикрывала глаза, и бурая надеялась, что сыну не заметно, как прочертила влажную дорожку по её щеке слезинка.
Она всегда старалась быть сильной, она никогда не показывала слабости ни перед кем: ни перед сопрайдовцами, ни перед детьми. Разве что перед Иеном, и, возможно, это было одной из причин, почему Таре так хотелось его вернуть. Она нуждалась в ком-то, перед кем сможет быть полностью искренней. Потому что позволить себе эту слабость в обыденной жизни хищница не имела права. У неё были дети, и она должна был оставаться сильной для них, ради них, чтобы обеспечить им будущее.
«Но не обеспечила».
Львица не могла подобрать слов, она не знала, что сказать, но не могла и молчать дальше. В конце концов она поняла, что больше не может противиться, она просто произнесла то, что так долго лежало тяжким грузом у неё на душе и неожиданно чётко прорисовалось в мозгу.
- Прости, Джеро. Я подвела вас, - сиплый шёпот сорвался, и, набрав в лёгкие воздуха, Катара заставила себя повысить голос. – Я подвела вас всех, и не впервые. Я делаю это всё время, хоть и стараюсь как лучше. Но почему-то не получается, не всегда получается так, как хочешь!
Она перевела взгляд на бездыханное тело Гиласен.
«Не всегда получается…»

Катара на мгновение подняла взгляд на сына, и ей даже показалось, что тень смятения пронеслась по его морде, что-то вроде жалости. Это было как смутный душевный порыв, вот-вот – и львёнок прильнул бы к матери, прижался к её худому бурому плечу. Но вот прошла секунда, другая – и видение исчезло, пелена спала с горящих рубиновых глаз Джеро, и он вновь заговорил, уже без прежней злобы и ярости, но так холодно, так отрешенно, будто ему и в самом деле было всё равно. Тара подозревала, что это не так, просто подросток пытается держать марку, и это в какой-то степени верно. Он должен быть сильным, обязан, потому что кто, если не он, кто, если не она?
И всё же падающие в тишину слова продолжали ранить львицу, она ещё больше ссутулилась, даже как-то не задумываясь о том, что её, взрослую и опытную, отчитывает львёнок, у которого только молоко на губах обсохло. Да, уверенности ему было не занимать.
- …Значит, ты останешься совсем без детей.
Хищница вскинула голову, её глаза сверкнули. Да, она всё понимала, но это уже переходило всякие границы. Мало того, что ей ставят условия, так ещё и это! Тоска как-то притупилась, сменившись негодованием, если можно так сказать. Если сказать иначе, то Катара почувствовала вдруг такой гнев, что сама немного напугалась.
«Порвёшь на кусочки? Интересно мне знать, как?»
Она рывком поднялась на лапы. Джеро не заметил перемены в настроении матери, он тупо глядел на тело сестры, видимо, погрузившись в не самые приятные мысли.
«Мне так же тяжело, как тебе, неужели не ясно?»
Какая бы реплика не возникала стремительным потоком в её голове, львица понимала, что говорить её – лишь сотрясать воздух. Всё это и без того очевидно, всё это всё равно ничего не изменит. Если только не упомянуть ту небольшую новость, о которой, пожалуй, сейчас самое время сказать.
- Ещё кое-что, - холодно проронила бурая. – Возможно, - она досадливо дёрнула плечом, – возможно, я беременна, - и с вызовом уставилась на сына: давай, мол, реагируй!

Катара молча наблюдала, как медленно, но верно меняется выражение на морде её сына, и она чувствовала мрачное удовлетворение от этого, его отрешённость передалась и ей. Львица как-то отгородилась от всего происходящего, просто решила принять как должное, потому что у неё больше не было сил и желания разводить нюни здесь и сейчас. Возможно, потом, когда она похоронит дочь в таком укромном месте, так глубоко, что никто не потревожит её вечный покой, никакой стервятник не доберётся до её юного, прекрасного, бездыханного тела. Когда львица останется одна, и ей не придётся ни перед кем отчитываться, не придётся изображать из себя то, что нужно окружающим, а можно будет побыть самой собой. Да, слабой, да, беспомощной. Вдоволь пожалеть себя и выплакаться. Но всё потом, сначала – разобраться с делами.
- ЧТО? – наконец завопил Джеро, его и без того красные глаза налились кровью.
Он поднялся на лапы, и Тара на секунду подумала, что он сейчас подойдёт и ударит её. Всего на секунду она едва заметно, слегка отшатнулась, но подросток не собирался никуда идти. Он стоял, потому что, похоже, накопил достаточно, чтобы высказаться в самой неделикатной форме.
- ТЫ НЕ УСПЕЛА ПОХОРОНИТЬ ГИЛАСЕН, А УЖЕ СПУТАЛАСЬ С ЭТИМ ПРОХОДИМЦЕМ И У ТЕБЯ ОПЯТЬ БУДУТ ДЕТИ? ТЫ ЧЕМ ДУМАЕШЬ?
Львица моргнула, молча и почти что с достоинством принимая эти более чем заслуженные, стоит отметить, слова. Она примерно предполагала, что сын скажет ей на эту новость, но справедливо сочла, что чем раньше он её узнает, тем лучше. Не хватало ещё, чтобы в пылу ярости он выместил её на новорождённых львят, когда увидит их. Пусть уж лучше на неё, сейчас. Они-то ни в чём не виноваты.
- Я не собираюсь нянчиться с маленькими ублюдками, они все равно подохнут. Ты не способна расти детей. Мне искренне жаль этих заморышей, что они помрут быстрее, чем успеют появится на свет.
Материнский инстинкт вопреки здравому смыслу и прочим обстоятельствам происходящего заставил Катару ощериться в ответ на эти слова. Что бы там ни было, а она, прежде всего, была самкой, ждущей потомство, которое на роду ей написано защищать ценой собственной жизни ото всех, даже если этими всеми окажутся её старшие дети.
Львица хотела сказать о том, что и не заставляет никого нянчиться с «ублюдками», но сын так самозабвенно кричал, что не было возможности и слова вставить. Кроме того, Тара понимала, что любой фразой лишь подольёт масла в огонь. Возможно, лучше ничего не говорить, потому что она всё равно ничего не исправит.
Джеро замолчал, он явно что-то обдумывал, будто пытался на что-то решиться и, наконец, снова заговорил.
- Я ухожу. Я ухожу и больше никогда не вернусь.
Катара раскрыла пасть, уставившись на сына, будто видела его впервые. Такого поворота она никак не могла ожидать, хотя стоило учесть тот факт, что её старшие сыновья уже практически достигли возраста, когда некоторые львы-самцы уходят из прайда в поисках лучшей жизни. Но она никогда не могла подумать, что Лютер или Джеро так поступят. Это их дом, здесь они родились и, разумеется, должны были провести всю свою долгую жизнь. Катара покачала головой, она не могла допустить этого, но все слова вмиг повылетали из головы. Джеро сказал что-то ещё, на что она даже не обратила внимание, а затем рявкнул:
- УДАЧНО УГРОБИТЬ И ЭТИХ ДЕТЕЙ, - после чего сорвался с места и понёсся прочь.
- Джеро… - тихо пробормотала Катара, бессмысленно таращась вслед львёнку. – Джеро, постой!
Навряд ли он мог услышать её, а даже если бы услышал – разумеется бы не вернулся. Львица рванулась следом, пробежала несколько метров и остановилась. Всё это настолько бессмысленно, всё так бесполезно…
- Джеро… не уходи…
Бурая обессилено опустилась на землю прямо там, где стояла. Легла животом на неё и уронила морду на холодную сырую землю.
Всё снова ломается. Снова рушится весь мир. Вдруг львица ощутила какое-то движение в животе, будто бы толчок. Разумеется, это была лишь игра её воспалённого воображения, ведь прошло ещё слишком мало времени. И всё же хищница как-то немного воспрянула духом. Что бы ни случилось вокруг, везде – внутри неё теплится жизнь, новый маленький мир. Течение времени не изменить, так же, как и происходящие события, стремительные, как река. Отбирающие что-то очень ценное, но дающие новые возможности. Новые перспективы. Катара свернулась клубком и ласково, со всей любовью и нежностью провела горячим языком по запачканному в земле боку. Она не одна и на самом деле никогда не была одна, просто не хотела этого замечать.
И всё же солнце встаёт каждое утро после холодной ночи. Все возвращаются на круги своя. Рано или поздно всё образуется. Нужно только подождать.