Рена не спала.

Несколько раз перевернулась на живот, на бок, потом на другой бок, полежала на спине, забавно дрыгая ножками в воздухе, но сие занятие надоело ей довольно быстро. Сегодня за день она слишком наигралась: гоняла тушканчиков и полевок, выкопала парочку мышиных норок, случайно села попой в колючку (и это было чертовски больно!), искупалась, погоняла мелких рыбок, словом, как и обычно насыщенно провела день. Только вот солнце скрылось за горизонтом, птицы смолкли, а энергия в юной львичке все еще била ключом. Причем, кажется, била ее по голове.

Вновь перекатившись на живот, повернула голову на бок, снизу вверх глядя на большого серого льва, который фактически сливался с ночным пейзажем. Поворачивая голову так и этак, рассматривала его плечо и голову со всех ракурсов, прикрывая то левый глаз, то правый. Лев рядом мирно спал. Ну, или мастерски делал такой вид.

"И как он может спать? – нахмурилась Ренита, переваливаясь на спину, вновь задирая лапы кверху, начиная походить на пушистую черепашку. – Весь день ничего не делал, а как солнце зашло – плюхнулся где стоял и в ус не дует".

Рассматривая звезды, она размышляла, как и где спят другие животные. Быстро ли они засыпают? Не холодно ли им по ночам? Как некоторые животные дремлют стоя? Это же ужасно тяжело и неудобно! Рена вглядывалась в небо, и вдруг подумала, а спят ли звезды?

"Наверное, спят, - решила она после минуты раздумий, - днем ведь звезд нет. Правильно? Правильно. Значит, днем они спят".

Такой вариант ее вполне устроил.

Чуть-чуть прищурившись, Ренита уже в который раз перевернулась на бок, образовав под собой маленькую ямку, и легонько тыкнула лапой Шеня в бок. Пусть со звездами она и решила проблему, но зато голову посетила другая - спят ли муравьи? Или пчелы? Ее хвост так интенсивно бил по земле, что уже порядком примял траву.

– Шееень, - протянула она, снова потыкав лапой льва в бок, - слууушай, а пчелы спят ночью?..

– Тьфу ты, спят они, конечно. Они же не светлячки, что бы устраивать ночные марафоны среди травы. Цветы спят и они спят.

Он добавил еще что-то, но Рена уже не слушала. Цветы тоже спят? Рена не один раз видела, как некоторые цветы смыкались с заходом солнца, закрывались на ночь, но до сие момента не думала, что так они ложатся спать. Правда, мысли о цветах быстро покинули ее голову, вместо этого ее заняли пчелы и светлячки. И она уже открыла рот, чтобы спросить это у Шеня, как вдруг...

– Серьезно, Ренита, хоть раз ляг спать до восхода солнца, иначе я сам посажу тебя на близлежащий колючий кустарник.

После чего он снова лег, тем самым показывая, что разговор окончен. Рена обиженно легла на живот, положив голову на скрещенные передние лапы, и тяжело вздохнула, невидящим взглядом глядя куда-то перед собой.

Сон все еще не шел.

Она пролежала не двигаясь еще очень долго, не сомкнув глаза, разглядывая маленькую ночную бабочку, сидящую в траве перед самым ее носом. Та не улетала, была невероятно толстой и пушистой, с темными пятнышками на спине и крыльях, широкими кисточками-усиками. Внимательно вслушиваясь в ночные шорохи, Рена тихонько тыкалась в бабочку носом, которой это не особо нравилось. Когда той надоело, она поползла прочь, оставив юную львичку одну.

Прекрасно понимая, что уснуть все равно не сможет, уставшая лежать, Ренита тихо встала и, оглянувшись на Шенью, посеменила прочь. Уж не давали ей покоя эти пчелы... Шень сказал, что они тоже спят. Так? Наверное. Но где? В гнезде? Все вместе? А жужжат ли они во сне? Полная решимости найти ответы на эти вопросы, самка направилась прочищать округу в поисках гнезда.

Само собой, нашла она его не шибко быстро, но самое главное, что нашла. Небольшой холмик, спрятанный под кустом; видимо, раньше это была норка какого-то грызуна, но тот ее покинул, и пчелы заняли освободившуюся «жилплощадь». Топчась на месте, Рена так и этак пыталась подступиться к нему, несколько раз боязливо тыкала лапой в холмик, готовая чуть что дать деру. Но то ли пчел там не было, то ли они просто очень крепко спали.

«Я просто чуть-чуть подкапну», - решила Ренита, начиная интенсивно копать землю, наивно пологая, что пчелы, как и мыши, выскочат из насиженного места и в страхе перед нарушителем спокойствия помчатся прочь.

Но как же сильно юная львичка ошибалась. Убегать кое-кто действительно будет, но явно не пчелы...

Стоило ей совсем немного разворошить гнездо, как сонные, но чертовски злые, крылатые, мохнатые и полосатые насекомые, подняв яростное жужжание, тучей вылетели из гнезда и кинулись на незваную гостью. Получив первый укус ровно в нос, она подпрыгнула на месте и, стартанув со всех лап, испуганно завизжала на весь оазис:

– ШЕ-Е-Е-ЕНЬ!

Пчелы же продолжали жужжать и гнаться за уже порядком искусанной львицей, решив навсегда отучить ее совать нос куда не просят среди ночи.

Нос, спину и попу так сильно жгло от укусов, что из-за навернувшихся на глаз слез, она не видела толком куда бежит, подталкиваемая Шенью, снова и снова взбрыкиваясь, лапой со всей дури ударяя себя по носу, словно тем самым надеялась унять боль. Раньше ее кусали пчелы, однако чаще всего потому, что она падала или наступала на них, но это была мелочь – обычно язвочки болели несколько часов, но чесались еще сутки. Сейчас же на бедном тельце не было живого места, больше всего пострадал нос, в который ее ужалили по меньшей мере раз шесть, и Рена краем трезвого сознания понимала, что болеть все будет с неделю.

Она была готова отдать все, что угодно, лишь бы эта жгучая боль, сковывающая и парализующая все тело, прекратилась. И, слава Предкам, ее молитвы были услышаны...

Ну, или просто у Шенью ясно работала голова.

Не прошло и минуты, как под лапами Ренита почувствовала влажную почву, но была слишком напугана, чтобы придать этому значение и провести логическую цепочку. Правда, еще через пару секунд она завизжала во все горло, оказавшись по самые уши в воде. В чертовски холодной воде! Окунулась буквально с головой, хотя уровень воды возле берега всего лишь затрагивал ей живот.

Едва не захлебнувшись, вынырнула, нетвердо встав на трясущиеся лапы, дрожа всем телом, плача от боли и страха. Походила львичка сейчас на маленького котенка, которого до смерти напугали, а потом еще и окунули в холодную воду. В сущности, где-то так все и было. Сказать что-либо сейчас Рена была просто не в состоянии, поэтому, не поднимая глаза на Шенью, продолжала громко плакать. Кажется, она перебудила весь оазис своим визгом, а теперь еще и своими слезами.

Бедная попа просто горела адским пламенем от укусов полосатых насекомых, а когда по ней (и без того воистину побитой и покалеченной хвостатой заднице!) еще и долбанули со всего размаху лапой, то по оазису снова пронеслось эхо от сдавленного визга, а Рена резко погрузилась мордой вниз, как кирпичик. Или скорее страус.

«Раз пчелка... Два пчелка... Три пчелка...»

Пчелок перед глазами, естественно, не было, но почему-то юная самка их отчетливо видела. Наверное, хлебнула слишком много воды. Правда, вытащили так же быстро, как и окунули.

Громко фыркая в нос от попавшей в дыхательные пути воды, Рена не сразу сообразила, что они отплыли далеко от берега – дна под лапами уже не чувствовалось. Возможно, она бы и обратила на это внимание, если бы плыла сама, а не распласталась «удавчиком» на широкой спине серого льва. В ушах что-то булькало, поэтому львичка отвлекалась на это, дергая ушами, пытаясь вытряхнуть из них влагу, а не слушала рычание Шенью.

– Ч-что?..

Но было уже поздно – самец нырнул, давая понять, что следует поступить по его примеру. Сегодняшней ночью Ренита набедокурила уже достаточно, поэтому решила больше не заниматься самодеятельностью и, поглубже вдохнув, нырнула следом. К тому же, вряд ли ее попа и нос переживут еще хотя бы один укус...

Слабо перебирая лапами, старалась балансировать под поверхностью воды как можно дольше, но драгоценный кислород быстро кончился, перед глазами стали снова прыгать пчелки: черные, синие, зеленые, да всякие разные, на любой вкус и размер. Зажмурившись, надув щеки, резко вынырнула, подняв волну брызг. В висках стучало, в ушах булькало, а все тело словно горело.

Стояла тишине, не считая слабых всплесков воды. Пчел не было.

«Шень меня убьет на месте, когда выплывем... Отправит прямиком к Предкам. Или не будет ждать так долго и утопит вот прям тут», - не решаясь направиться к берегу, а решившая дождаться льва, думала Рена, и слабо похныкивала от боли.

На каждое слово льва Рена рыдала еще громче и надрывистей, пока в конечном счете не сорвала горло. Но и тогда она лежала, плакала и попискивала, прерывисто вдыхая кислород, давясь им, кашляя, захлебывалась в слезах, и снова начиная плакать, и снова давилась воздухом.

Она уже и сама поняла, как глупо поступила. Оправдания своему проступку у нее не было... Просто стало любопытно, как и где спят эти противные полосатые насекомые, кто же знал, что они взбесятся и начнут кусать юную самочку за все тело, особенно уделяя силы любопытному носу и не менее любопытной попе?.. Ладно, об этом явно знал каждый, но не Рена, ибо она никогда не видела такое скопление пчел в одном месте, и не знала, что они могут быть настолько опасны. Самое большое – с десяток на лугу, жужжа и капашась в цветах. Тогда они выглядели безобидными, главное просто не наступить – иначе за лапу цапнет.

Горько всхлипнув от боли и обиды, накрыла лапой искусанный нос, таким образом пытаясь утихомирить боль, и заодно спрятать глаза от Шеня. Стыдно ей, очень стыдно смотреть ему в глаза...

– Хватит рыдать, ты сама виновата, соль разъесть укусы может и себе станет только хуже. А я не лекарь, что бы найти тебе спасительной травки.

С этими словами он отвернулся. Львичка сквозь слезы взглянула и его широкую темную спину и вновь разрыдалась, но на этот раз тихо, фактически молча. От слез искусанная мордашка и правда стала болеть сильнее, щеки и нос зажгло адской больно, но остановиться Ренита не могла. Обида и стыд вызывали новую порцию слез, они, в свою очередь, раздражали свежие раны, которые вспыхивали болью, заставляя вспомнить, как именно были получены, а потом все начиналось по кругу: стыд и обида, слезы, боль.

Всхлипывая и постанывая, она ползком двинулась по песку в сторону Шенью. Лапы с трудом ее слушались, поэтому ползла она медленно и довольно неуклюже, переваливаясь с боку на бок, пачкая живот в песке и грязи.

– Ш-шень... – заикаясь, пропищала она, слабо ткнувшись опухшим носом ему в бедро. Не долго думая, проползла чуть дальше, пытаясь просунуть голову ему под правую переднюю лапу, при этом всхлипывая. Через секунду ей все же удалось добиться желаемого – тихонько плача, забралась льву между передних лап, прижав уши к голове. – Пап, про-прости меня... Я н-не хотела...

Громко шмыгнув носом, слабо коснулась щекой его лапы, слегка побаиваясь, что он может оттолкнуть ее.

Не оттолкнул, но... Лучше бы оттолкнул. Просто рыкнул в ответ на ее мольбу о прощении, отодвинулся и принялся приводить себя в порядок. Рена даже не двинулась, когда огромная лапа случайно задела ее по искусанному уху. Она продолжала так же лежать на животе в песке и грязи, вздрагивая от холода и боли по всему телу, теперь уже молча, тихо похныкивая, стеклянным взглядом уставившись перед собой.

Что она могла сделать?.. Что могла сказать? Ренита слишком хорошо успела узнать Шенью за эти недолгие несколько месяцев и прекрасно понимала, что сюсюканьем и подлизыванием нечто вроде: «Ну прааасти меня, ну пожааалуйста» только хуже сделает и получит здоровой лапой по заднице. По больной, мокрой, холодной и без того искусанной филейной части. Она пробовала извиниться, хоть и понимала, что этого будет недостаточно, но должна была это сделать. Глупо было рассчитывать на скорое и беззаботное прощение, слишком глупо... Самка действительно провинилась и провинилась серьезно, из-за чего в глубине души пожалела, что пчелы не закусали ее насмерть.

Он сказал... Нет, скорее даже просто прорычал об уважении к себе, о том, есть ли у Рены вообще стыд. Есть, конечно же есть, но шило в попе призывает и стыд, и здравый смысл завять и скрутиться в рулетик. И она уважает его, больше, чем кого бы то ни было другого!.. Ренита подняла голову, дабы сказать это Шенью, но холодный и суровый взгляд льва недвусмысленно намекнул заткнуться и слушать. Всхлипнув, львичка опустила глаза, по искусанному, припухшему, исцарапанному носу потекли слезы. Глаза застелила белая пелена.

А потом он сказал ей о наказании, о том, что пора уходить, встал и направился куда-то в противоположную сторону от воды. Ренита прекрасно знала, что ждать ее никто не будет, а лежать, хныкать и дуться на Шенью за его грубость не было совершенно никакого смысла – сама накосячила, сама и будет разгребать. Несколько секунд погодя, полежав и постараясь нормализовать дыхание (правда, безуспешно) она кое-как поднялась на лапы и шатаясь, как буек во время шторма, неуверенно поплелась за львом, хромая на все четыре конечности и зажмуриваясь от боли. Места укусов жгли просто адски.

Казалось, до привала, который они выбрали на эту ночь прошлым вечером, шли целую вечность. Бросив туманный взгляд на ямку земли, которую она проерзала, пока пыталась уснуть, Ренита проковыляла намного дальше того места, и постанывая улеглась под небольшим кустом. Она не хотела больше надоедать Шенью, не хотела злить его или раздражать. Ведь Рена действительно любит его, но со своим характером, амбициями и нездоровой тягой к приключениям на попу ничего не может поделать. Уснуть львичка все равно не сможет - ее колотило от боли, но еще больше - от холода. Она решила просто полежать до рассвета, стараясь не двигаться, чтобы не создавать даже минимального постороннего шума.