— Не лекарь? — искренне удивился Нео, — что ж... Но все равно, похоже, что твои знания по части полезных растений и действий куда обширнее моих! Правда, — он смущенно поскреб щеку когтями здоровой лапы, — может быть, все дело в том, что я частенько прогуливал свои уроки. Самки иногда брали нас на прогулку по окрестностям, показывали, что там растет, как им воспользоваться. Но я предпочитал ходить с кем-нибудь из самцов. Ну, понимаешь, патрулирование окрестностей, проверка границ, выдворение чужаков, — он посерьезнел, хотя вспомнить детство было приятно. У Нари довольно редко находилось время на то, чтобы возиться с первенцем, но всегда находился кто-то, кому не в тягость был любопытный пацан (а заодно и парочка не менее любопытных его сиблингов), — так что если ты найдешь время и покажешь мне, какие растения используешь, я буду очень благодарен.
Он подавил болезненный вздох: все-таки манипуляции с лапой были неприятны, пускай даже болело значительно меньше, чем раньше. Близость львицы, как ни странно, тоже была вполне приятна: раньше черногривый не так часто подпускал к себе других львов, разве что с Сиарой... Но Онийолу никак нельзя было сравнивать с Сиарой... первая была взрослая самостоятельная самка, в отличие от второй — нуждавшейся в компании молодой львички, которую он когда-то спас от бушующего пожара, помог перебраться через реку и ревностно охранял все то время, пока они путешествовали вместе. Их дружба граничила с болезненной привязанностью, и теперь, когда они наконец расстались и разошлись в разные стороны, Нео порой чувствовал себя так, будто кусочек его сердца вырвали из груди и уволокли прочь на тонкой, но бесконечно прочной паутинке. 
Здесь же... ну для начала они знакомы слишком мало, хотя того, что Онийола уже успела с ним сделать, вполне хватит, чтобы ответственно заявить: близкое знакомство состоялось. Теперь, как честная львица, она обязана ну уж если не жениться, то хотя бы некоторое время развлекать болезного интересной беседой; а уж если снизойдет до того, чтобы пару раз накормить, он будет счастлив.

Сказать по правде, Нео удивлялся собственному настроению. Несмотря на неудачную охоту, несмотря на серьезную травму, которая на некоторое время лишила его возможности нормально передвигаться и охотиться, он чувствовал себя вполне прилично, не ворчал и даже не злился почти. А ведь вся его жизнь совсем недавно почти из одних только злости и ворчания и состояла. Да, вот как раз с тех пор, как они с Сиарой разошлись в разные стороны.
Хотя нет, конгони все же бесил.
— Самка... — он помрачнел и недобро зыркнул в сторону джунглей, как будто ожидал, что конгони вернется, чтобы добить поверженного противника, — ладно... это объясняет, почему она так отчаянно билась. Если бы я знал, не стал бы начинать охоту. Надеюсь, мы не сильно ее потрепали. Хотя явно слабее, чем она нас.
Он внимательно следил за тем, как львица поднимается, грациозно потягивается и следует к воде. Пить Нео не хотелось, но Онийола с таким наслаждением лакала, что он невольно облизнул губы, почти чувствуя прохладу воды. Наверняка она тоже долго путешествовала по пустыне, прежде чем добраться сюда. Когда потерпишь жажду, начинаешь ценить простые радости — вроде чистой воды и тени над головой.

— Прайды... — черногривый почти не сводил взгляда с собеседницы, пока она шла обратно к нему и неторопливо укладывалась рядом — не слишком близко, не нарушая личное пространство, но вместе с тем неподалеку, чтобы шум воды не мешал им общаться, — что же рассказать тебе о прайдах... Я, правда, видел в своей жизни только один прайд, тот, в котором и провел большую часть своей жизни. Случилось это у горы Килиманджаро, если знаешь такую. Наши львы прогоняли чужаков с территории, хотя никогда не старались кого-то убить: просто выпроваживали подальше от границ. Тех, кто хотел присоединиться, приводили к королю, и кажется, он довольно часто позволял им остаться. Я был тогда слишком мал, чтобы запомнить, но точно знаю, что некоторые из охотниц пришли к нам уже будучи взрослыми, кто-то даже с детенышами. Моя мать поступила именно так. Мне, моим сестрам и брату было чуть больше полугода, когда она привела нас в прайд. Что касается молодых львов, — он улыбнулся, — то одним из них как раз стал я, и никто не торопился меня выгонять. У нас было много и взрослых львов, и львиц, и все жили в мире между собой. Хотя, — лев помрачнел, отводя взгляд, — я помню, что одного из львов все-таки выгнали, когда он бросил вызов королю и вступил с ним в драку.
Он замолчал, задумавшись и на некоторое время отвернувшись от Онийолы, устремив неподвижный взгляд куда-то в джунгли. Он не стал говорить своей новой знакомой о том, что его отец и был королем прайда: сейчас это было не так важно. Драка Нари и бросившего ему вызов Мороха развернулась в памяти Нео так же ярко, как в тот день, когда это произошло, и он волей-неволей попытался поставить себя на место взбунтовавшегося самца — и тогда, и сейчас он задумывался, а смог бы поступить так же? Свергнуть своего отца (да, пусть Нари не был Мороху отцом), взять в свои лапы власть над прайдом?.. И в который уже раз с облегчением понял, что не смог бы. Пусть обижался на отца частенько, хотел больше его внимания, в конце концов, бунтовал, когда тот назначил наследником не его, своего первенца, а младшего львенка от другой львицы, но все равно Нео любил и Нари, и остальных жителей прайда, а потому никогда не смог бы совершить ничего подобного.

— Мой прайд погиб, — наконец, после затянувшегося молчания снова заговорил самец, — почти полностью. Кто-то выжил... но очень немногие. Килиманджаро — это вулкан, и однажды ночью он проснулся и взорвался. Сжег все вокруг себя. Я тогда как раз был довольно далеко оттуда, искал потерявшегося в лесу львенка. Поэтому и остался жив.
Он хмурился, пристально глядя в морду Онийолы. Что она сейчас чувствует. Печаль? Сочувствие? Жалость? Вот только жалеть его не нужно. Он давно уже все это пережил, отжалел себя и остальных... Жизнь продолжалась, даже несмотря на оставленные ею шрамы.

Самец спокойно и медленно пожал плечами. Он не был равнодушен, но легкая печаль и горечь, которую он испытывал сейчас, не была для него такой уж болезненной. Он уже успел смириться со своими потерями, вот и теперь рассказывал обо всем так, словно это случилось давным-давно, да и вовсе не с ним.
— Сказать по правде, — он невесело ухмыльнулся, осторожно почесывая пострадавшую лапу, — сперва я и не осознал, что случилось. Лес загорелся на много километров вокруг Килиманджаро, и нам пришлось спасать свои шкуры. Бежать подальше, переправляться через реку, искать место, где будет спокойно. Мы перешли на территорию другого прайда, а там жили гиены, — он невольно поежился, вспоминая одну из мимолетных встреч с пятнистыми хищниками: тогда еще Нео был младше, и едва ли мог защитить себя и Сиару, так что им пришлось спешно уносить ноги, — поэтому мы оплакивали их гораздо позже... уже тогда, когда начали залечивать раны и ожоги. Как бы то ни было, с тех пор много воды утекло, и я все же надеюсь, что кто-то выжил.

Он решительно кивнул своим мыслям. Ни сразу после извержения, ни после Нео не решился вернуться к вулкану. Онийола задала сложный и болезненный для него вопрос. Нари... тот определенно был где-то рядом с логовом. Что же касается остальных...
— Отец... да, — черногривый коротко кивнул и не стал пояснять, что о судьбе матери ему не известно ровным счетом ничего.
Просто потому, что в один совершенно не прекрасный день Вемико свалила из прайда неизвестно куда... Прайд нашел лишь ее след, уходящий далеко за пределы территорий, и там постепенно затерявшийся. Нео лишь надеялся, что она сама сделала свой выбор, и, где бы ни была, она счастлива. Это он сейчас думал так, а тогда… будучи подростком, резким, ершистым и нелюдимым, он почувствовал себя всеми брошенным. Он обиделся на мать. Он бродил по окрестностям Килиманджаро в одиночку, угрюмый, насупившийся и донельзя растерянный. Не один десяток дней миновал, прежде чем он перестал огрызаться на попытки поддержать его.

— Что касается остальных, то этого я не знаю, — Нео едва заметно поморщился: ну и букой же он тогда был! да и сейчас оставался букой, — честно говоря, я тогда побоялся возвращаться. Но сейчас я думаю, что наверняка выжил хоть кто-нибудь, хотя я уже не уверен, что спустя столько времени смогу отыскать их. Саванна слишком велика, и я понятия не имею, куда они могли пойти. Как видишь, меня же занесло за многие мили от дома, через пустыню.
Он умолк, предоставляя Онийоле переварить вываленную на нее информацию. Обычно черногривый не был так разговорчив, но за последние недели он даже десятка слов никому не сказал, и поговорить было приятно. Тем более, что слушательницей она оказалась хорошей, внимательной, не перебивала, не встревала...

— Ну а ты, — самец завозился, пытаясь устроиться поудобнее; лапа все еще беспокоила его, но боль стала гораздо слабее, и ее вполне можно было попытаться игнорировать — по крайней мере, пока ты не пытаешься бегать или прыгать, или дурить, бросаясь в лоб на агрессивное травоядное, — расскажешь мне, как ты жила? Твоя семья, значит, не была в прайде? Скажи, сложно вам было выживать? Я ведь тоже родился не в прайде, но совсем этого не помню, ничегошеньки. Помню только, как мать ведет нас по горным тропам к логову прайда, и все.
Он снова беспокойно пошевелился. Как же уложить эту дурацкую лапу, чтобы было полегче? И главное, как перестать все время думать о ней, прикидывать варианты развития событий, ругать себя за дурацкую ошибку, итогом которой и стало его нынешнее состояние?.. Лев пока что не решался спросить у Онийолы, как долго ему придется восстанавливаться... и еще о том, не согласится ли она присматривать за ним и подкармливать, чтобы он не протянул ноги в процессе выздоровления. Он уже почти наверняка был уверен, что львица его не бросит. Разве можно оставить того, кому ты оказал помощь?.. Вот только это было неловко до такой степени, что Нео начинал привычно злиться — и на себя, и на нее. Тоже мне, нашлась лекарка, теперь он и шагу без нее не ступит. Унизительно и обидно. Но на нее сердиться неправильно: она-то как раз не виновата... Только не получается пока что. Самец тихонько злобненько пыхтел, только и оставалось, что отвлекать себя разговорами.

Отредактировано Falco (30 Авг 2022 12:08:55)

Наступила его очередь внимательно, не пропуская ни малейшей детали, слушать…  и он слушал. Кивал с умным видом, подмечая мысленно вещи, о которых доселе не слышал. Сочувственно качал головой, вместе с Онийолой заново переживая все трагичные события ее жизни. Ей пришлось ничуть не лучше, чем ему… наверно, даже хуже. Она совсем не знала своего отца; а он, хоть и не успел накрепко подружиться с Нари, все же знал его, и у него были сестры и брат. Еще и младшие братья были, родня ему по отцу — их, надо отметить, было огромное количество, чуть ли не семь или восемь.
— Тебе здорово повезло, что ты сама не погибла, — негромко откликнулся самец, когда серошкурая, наконец, окончила свой рассказ.
И на некоторое время они снова замолчали, в согласии сидя рядом друг с другом и думая каждый о своем. Мысли льва то и дело возвращались к травме. Пока лапа продолжала болеть, он думал и думал о ней. О своих действиях. Ну и опять по кругу — как знатно он лоханулся, решив, что одинокий конгони будет для них легкой добычей.

Счастье, что поднявшаяся львица немного его отвлекла. Черногривый уже хотел спросить, что ее так заинтересовало, но увидел, как лихорадочно расширились ее зрачки, как дернулся кончик напрягшегося хвоста… и поспешно заткнулся. Вслед за Онийолой он принялся вглядываться примерно туда же, куда был устремлен ее пристальный взгляд. Что она могла там увидеть? Леопарда, обезьяну? Может, это конгони возвращается в компании парочки здоровенных злющих самцов? Нет, ему точно стоило слопать еще пару веточек базилика и успокоиться: это был всего лишь голубь. Или горлица, или как там называют эту птицу — из тех, что выглядят красивыми и пухленькими, но на самом деле под пухом мяса у них довольно мало. Правда, Онийола все равно увлеченно подкрадывалась к птице, так что Нео не стал мешать: почему бы и нет, все равно они здесь сидят и скучают.

У каракалов это выходит более изящно. Львица прянула вперед, но сбить голубя ударом лапы не удалось: несколько перьев выдрала, и только.
— С ума сошла! — возмущенно заворчал черногривый, увидев, что самка в азарте собралась лезть вслед за птицей на дерево; не хватало еще только, чтобы и она травмировалась: будут тогда лежать рядышком, перевязанные листочками, голодные и холодные.
К его огромному облегчению, голубь то ли был ранен прежде, то ли удар Онийолы оказался достаточно силен, но только поймала она эту птицу быстро, даже не пришлось высоко лезть. Львица вряд ли это заметила, но черногривый вздохнул с огромным облегчением, убедившись, что она жива и здорова — и, к тому же, разжилась славной пушистой игрушкой, болтавшейся теперь в ее пасти.

— Ты серьезно? — черногривый изумленно привстал, когда приятельница небрежно шлепнула голубка к его лапам, предлагая перекусить, — ты это для меня поймала? Ох…
Он смотрел и смотрел на птицу, не в силах выразить охватившие его чувства. Хотя под шерстью этого не заметишь, но его щеки просто огнем горели. На несколько мучительных мгновений Нео стало стыдно за ворчание и недовольство; он только и делал, что переживал собственную травму, не обращая никакого внимания на то, что рядом с ним находится точно такое же живое существо со своими мыслями и чувствами.
Самец тряхнул головой, а затем наклонился, подхватил голубя и встряхнул уже его, так, что перья вокруг полетели.
— Я не очень-то умею о таком говорить, — он смущенно опустил глаза и, придавив птицу лапой, принялся быстро обдирать ее, отплевываясь от пуха, — но спасибо… за все. Что не бросаешь меня здесь и помогаешь с моей лапой и всем остальным.
Снова мотнув мордой (остатки перьев налипли на его щеки, так что он словно коротал ночь в курятнике), самец боязливо поежился: ему и хотелось, и вместе с тем не хотелось знать ответ на свой вопрос. Но не задать его он не мог.
— Как думаешь... сколько мне предстоит хромать?

Перья, перья, перья... Самец отплевывался, но птицу обдирал ловко и быстро, хоть теперь и было похоже, что он дрался с подушкой и проиграл. Это занятие немного скрашивало тягостное ожидание ответа: те секунды, пока Онийола смотрела куда-то в сторону, обдумывая свой ответ, показались льву вечностью. Он уже успел представить, как неделями будет хромать, ожидая выздоровления, но тут она наконец ответила — и оказалось, что все не так уж страшно. Немного потерпеть, какую-то половину дня. Даже если сразу бегать не начнет, не беда, понемногу расходится, разомнет лапу, а там будет видно... Облегчение, охватившее черногривого, было невероятным — наверно, если присмотреться, можно будет увидеть огромный камень, который только что рухнул с его сердца.
Ну а раз такая радость, то... Кусь, кусь, кусь, — он с энтузиазмом взялся за ощипанную тушку, чуть пожевав ее для приличия, и тут-то она и закончилась. Больше перьев, чем мяса, жилистая к тому же; но Онийоле, понятное дело, лев этого не сказал, спасибо уже на том, что добыла ему перекус, пока он тут валяется, не в состоянии нормально подняться на лапы. Желудок благодарно принял подачку, жить стало чуть веселее, особенно если учитывать, что в паре шагов отсюда есть еще и огромное количество чистой питьевой воды. Нет, это действительно прекрасно. После пустыни с ее почти пересохшей речушкой попасть сюда, под тень зеленых деревьев, к водопадику... можно даже перетерпеть боль в лапе.

— Отлично, — выдохнул самец; тут же он закашлялся, выплевывая некстати прилипшее к нёбу пёрышко, — значит, не так уж все и плохо.
Он лениво проследил за мышонком, пробежавшим неподалеку, и сразу же потерял интерес к грызуну, быстро скрывшемуся из виду. Онийола, однако, поднялась так внезапно, что в какой-то момент Нео показалось, что она и мышь сейчас принесет ему на пожрать. Но нет, пронесло, не хватало еще питаться грызунами, как в детстве, когда матери не удавалось добыть им ничего более существенного.
Она всего лишь заметила кустик базилика. Теперь, когда самка показала его со всех сторон, и черногривый заметил. Ну как заметил — на самом деле он не распознал бы это растение, даже попадись оно прямо ему под лапы… Правда, даже теперь он с трудом отличал его от обычных… ну, всяких, в общем, растений. Мало ли таких?

Лев встал. Осторожно, бережно, лапу держал на весу, чтобы не сдвинуть компресс, хотя тот уже успел немного нагреться, так что выполнял скорее декоративную функцию. На трех лапах он подковылял к кустику, ткнулся в него носом, вдыхая и запоминая характерный запах. Может, на вид он его так сразу и не распознает, но вот аромат у него весьма яркий, запоминающийся. Теперь самец мог припомнить, что уже встречался с этой травой — один, может быть, два раза, еще в прайде Нари, когда кто-то из львиц использовал ее; но хоть убей, напрочь забыл, в какой именно ситуации. Впрочем, это уже неважно, инструкций Онийолы было вполне достаточно, хоть Нео и сомневался, что сможет оперативно применить новое знание на практике. Когда тебе больно и ты травмирован, сложно сосредоточиться на поиске травки; ну да будет видно.
Тем временем, кажется, действие обезболивающего стало немного проходить. Боль была не слишком сильная, вполне терпимая, и ясно говорившая: наступать на лапу пока не стоит. Самец аккуратно держал ее на весу, опустившись на задницу для пущей устойчивости.
— И как часто, как много можно его принимать? — он фыркнул, придирчиво обнюхивая крошечные цветки растения, — если я съем слишком много, не станет плохо?
Обратив к ней морду, он чуть было не отпрыгнул от неожиданности: прямо на морде Онийолы сидела крупная бабочка — из тех, что раскрашены крайне странно. Сейчас она как раз расправила крылья, и от зрелища огромных круглых желтых "глаз" на морде львицы Нео в первый момент даже испугался; но уже спустя секунду, разглядев, в чем дело, он с облегчением ухмыльнулся.
— Хорошее украшение, — чуть ворчливо заметил он; бабочки, конечно, красивые, и даже иногда вкусные, но давайте же сосредоточимся на изучении трав! — ай!, — бабочка вспорхнула со своего насеста, обмахнув крупными крыльями морду льва. Крошечные лапки уцепились за его нос, и черногривый мотнул головой, пытаясь сбросить насекомое, — уйди! я тебе не цветок.