Добро пожаловать на форумную ролевую игру по мотивам знаменитого мультфильма "Король Лев".
Наш проект существует вот уже 13 лет. За это время мы фактически полностью обыграли сюжет первой части трилогии, переиначив его на свой собственный лад. Основное отличие от оригинала заключается в том, что Симба потерял отца уже будучи подростком, но не был изгнан из родного королевства, а остался править под регентством своего коварного дяди. Однако в итоге Скар все-таки сумел дорваться до власти, и теперь Симба и его друзья вынуждены скитаться по саванне в поисках верных союзников, которые могут помочь свергнуть жестокого узурпатора...
Кем бы вы ни были — новичком в ролевых играх или вернувшимся после долгого отсутствия ветераном форума — мы рады видеть вас на нашем проекте. Не бойтесь писать в Гостевую или обращаться к администрации по ЛС — мы постараемся ответить на любой ваш вопрос.
● Время действия:1 год 8 месяцев назад. Арвенн 4 месяца, Эслинн - 9 ● Место действия:Озеро в долине горячих сердец ● Время суток и погода:Безоблачная ночь. Синее небо кажется ясным и бездонным, хорошо видно звёзды ● Обстоятельства отыгрыша:Арвенн уже не первую ночь следит за одной прекрасной пленницей из своего клана. Только вот она не знает, что Эслинн уже давно в курсе этого. ● Цель отыгрыша:Познакомить и немного сблизить персонажей, зародить в Арвенн ростки симпатии
- А если там, под сердцем – лёд, То почему так больно жжёт?
Прошло совсем немного времени с того, как вражеский клан уничтожил все, что было мне дорого. В одночасье совершенно незнакомые ранее мне звери сумели не только убить моих родных, изничтожить и испепелить всю историю моего народа, но и отобрать у меня мои родные края.
- Не потому ли, что у льда Сестра – кипящая вода, Которой полон небосвод?
Быть может, если бы мне удалось убежать, если бы я не пыталась изо всех сил остановить этих ублюдков, что расцарапывали своими лапами летописи, мне сейчас было не так горько. Я бы смогла вернуться позже, когда отряды уйдут или вовсе, затаиться в известных мне как мой собственных хвост горах, и уже там попытаться восстановить все, что было утеряно.
Но теперь я не могу этого сделать. И от этого становилось и вовсе невыносимо.
- Зима приходит за теплом, В горячих пальцах – снежный ком
У меня не осталось ничего: ни семьи, ни стаи, ни Родины. Мерзавцы утащили меня далеко от тех мест, что были мне дороже всего на свете, заставив жить тут, где даже снег выпадал не так часто, а воздух был не так морозен и свеж, как в выси.
И никаким неверным снам Не замести дороги нам В ночь под невидимым крылом.
Последние крохи того ценного, что у меня были, остались только в моей голове. Воспоминания, песни, история... Другие выжившие были готовы забыть и это, лишь бы тираны не тронули их самих и детей. Мне же было теперь абсолютно безразлично на свою судьбу...
- Ничего не останется от нас, Нам останемся, может быть, только мы. И крылатое бьётся пламя между нами, Как любовь во время зимы.
Сердце мое, наполненное скорбью и болью до самых краев, сейчас могло только тянуть грустную песнь, что вслед за этим срывалась с моих губ. Но мне не хотелось чтобы хоть кто-нибудь из недругов услышал это - то единственное, что я смогла сохранить внутри себя и спрятать от них. Я осмеливалась поддаться музыки только тогда, когда была почти уверена, что меня никто не слышит. Когда я знала, что никто не подслушает мое сокровенное и не вынесет его за пределы моей души, распевая после это совершенно не так, как оно должно было звучать. Оскверняя это.
- Вслепую вновь перелистай Секреты нам доступных тайн.
Слава Отцам основателям, но вечерами чужой клан почти сразу ложился спать. К пленникам ставили сторожа, что неизменно засыпал следом за всеми, но даже с такими условиями никто не решался на побег. Я, на самом деле, в том числе. Слишком быстро хватятся остальные стражники - мы уже выдели, что будет с теми, кто осмелится ослушаться своих хозяев. Но я все же рисковала. Хоть и понимала, что с моими свежими ранами я не смогу никуда сбежать, я могла хотя бы отойти от лагеря совсем недалеко, к озеру, возле которого я пусть и была видна воинам, что были в карауле, но они не могли расслышать слова, что я тянула буквально вполголоса, дабы никто не услышал.
- Лёд, раскалённый докрасна, Любовь страшнее, чем война, Любовь сильней, разит верней.
Краем глаза, правда, я порой замечала все-таки одного единственного слушателя у себя за спиной. Так же я чувствовала и его запах, но только поэтому и не прерывалась никогда, ибо не боялась, что эта пятнистая сумеет кому-то что-то рассказать. Я не хотела, наверное, себе этого признавать, но на фоне происходящего было немного но приятно, что песню моего народа мог разделить со мной хоть кто-то еще. И этот кто-то, в отличии от похабных стражников, не посмеется над этим и не извратит. Просто потому что не сможет сказать и слова.
Вернее, потому что сам Бежишь навстречу всем ветрам. Пусть будет боль и вечный бой Не атмосферный, не земной, Но обязательно с тобой.
В последний припев, поддавшись импульсу, я осмелилась взять ноты так, как они должны были звучать. Искренне, из самых глубин груди, переплетаясь в единый узор с чувствами и эмоциями. Разрешив себе насладиться хотя бы последними четверостишиями, я пела их отпустив и голос, после чего он сразу же налился былым цветом и красками. Такими, какие всегда были в нем до всех этих смертей и потерь.
Ковентина... Так она называла себя. Арвенн смаковала это имя на кончике языка, беззвучно произносила каждую букву, безумно жалея, что не может обрамить их в звуки. Порой она всё же пыталась, но всё что выходило из её пасти - это низкие хрипы. Нет, не так должно звучать это имя...
Ко-вен-ти-на. Ковентиииина. Венти. Четыре слога, которые с лёгкостью скатывались с языка самой пленницы. Арвенн нравилось, когда та произносила своё имя. Ей вообще нравился голос чужачки... Он был красивый, звонкий. И такой же чуждой и экзотичный, как и всё остальное в белянке. И говорила чужачка тоже по-иному. Не так, как грубые и похабные воины её клана, которые своим басовитым лаяньем смели осквернять столь чудесное имя. И не так, как её мать, тихо и устало, едва слышно. Нет, когда Эслинн говорила становилось как-то до странности спокойно. А уж когда Арвенн впервые услышала её пение...
Ковентина была пленницей. А Бандитке казалось, что пленена была как раз-таки она сама.
А ещё белянка это место любила... Она приходила сюда почти что каждую ночь. И Арвенн с щенячьей преданностью следовала за неё. Самочка даже и не догадывалась, что о её присутствии уже давно знали.
Она внимала каждому слову из песни белянки, слушала её чуть ли не с раскрытой пастью. Ковентина пела о памяти. И своей скорби. И Арвенн всё это казалось настолько же странным и непонятным, насколько и любопытным. Она не могла объяснить то, что творилось у неё внутри в этот момент, но ей хотелось, хотелось осознать.
На последнем куплете пение немного изменилось, что Бандитка тут же подметила своим чутким слухом. И в этот момент ей показалось, что Ковентина поделилась с ней чем-то сокровенным. Поддавшись какому-то внутреннему порыву, самочка двинулась вперёд, пробираясь сквозь густые заросли травы, пока наконец не вышла на открытое пространство, остановившись прямо за спиной белянки.
Пение прекратилось, а Арвенн в нерешительности замерла. Но потом всё же сделала шаг вперёд. И ещё. И ещё. Пока не обошла чужачку сбоку и не села перед ней. Даже учитывая разницу в их возрасте, Венти казалась непомерно высокой. Пятнистая уставилась на белую, не в силах отвести взгляда. Никогда ещё она не подходила к ней так близко... А теперь она могла хорошо её рассмотреть. И глаза у неё оказались зелёные-зелёные, как весенняя трава. И шерсть казалась такой мягкой и пушистой...
Когда последний звук песни вместе с выдохом покинул мои легкие, я плавно смолкла. Дыхание мое немного сбилось, так что после этого минутного наваждения пришлось восстанавливать его крупными, неровными вдохами.
Если во время пения мне казалось, словно бы весь мир вокруг на мгновения изменялся или и вовсе терялся, пропадая вместе со мной, то сейчас, когда все закончилось, мне пришлось вернуться в реальность. Гладь воды озера оставалась все такой же недвижимой, спокойной, изредка лишь тревожимая водомерками да рыбами, что за этими насекомым поднимались к самой поверхности. Где-то в моем загривке шумел легкий ветер, перебирая шерсть, словно бы легонько поглаживая меня и успокаивая.
"Прямо как дома", - я грустно улыбнулась, вспоминая, что на родных вершинах, не смотря на лютость местной погоды, даже самая сильная метель порой казалась такой родной и, вопреки своему характеру, даже заботящейся о нашем клане. Отец рассказывал, что очень часто непогода разыгрывалась именно тогда, когда клану нужно было замести следы после боя и не раскрыть таким образом месторасположение лагеря... Жаль что в этом году такого не случилось.
Когда же слышимо зашуршала трава позади меня, я лишь в очередной раз шумно выдохнула и прикрыла глаза. "Все-таки решилась выйти", - уголок моей губы дрогнул ни то выдавая толику иронии в моих мыслях, то ли просто находя ситуацию забавной. Когда же та самка, с которой я ни разу не виделась полноценно, а только замечала изредка где-то неподалеку днем или же где-то совсем рядом в укрытии по ночам, вышла и уселась впереди, я плавно подняла веки и оглядела ее.
- А я уж думала, что ты никогда захочешь показаться, - ухмылка все так же не сходила с моей морды и после сказанной реплики я принялась разглядывать мою скрывающуюся до этого момента слушательницу внимательнее.
"Совсем молодая, маленькая я бы даже сказала. Вроде бы она была дочкой одного из воинов", - от этого меня на мгновение резануло злостью, но мудро решив не вымещать неприязнь к родителю на его ребенка, я сдержала этот порыв и спокойно спросила. Наверное, даже слишком спокойно.
- Ты ведь Арвенн, да? - холодный голос, лицо безразличное, а бровь вздернулась вверх, делая выражение, наверное, еще более надменным или гордым, чем оно было изначально. И, видимо, даже слишком. Ибо в следующий момент самка отвела взгляд и прижала уши.
Сокрушенно вздохнув на это в сердцах, я опустила морду и собралась с мыслями. Честно говоря, я не знала о чем с ней говорить и как себя вести, да и просто то, хотела ли я вообще находиться в ее компании. Со временем стало почти привычным то, что она сидела поодаль и никак не вмешивалась. Но сегодня почему-то вышла.
- Ладно, все нормально. Я не злюсь на тебя за то, что ты подслушивала или подглядывала. Только не приводи сюда никого, хорошо?.. Это все, что у меня есть.
Смущение заполнило Арвенн, когда она поняла, что всё это время, все эти вечера, когда она наблюдала за прекрасной чужестранкой и слушала её песни, Эслинн знала, что она здесь. Было даже немного обидно, ведь она старалась быть как можно более незаметной! Даже подсмотрела парочку приёмов на скрытность, которым на тренировке обучали старших щенят. Для неё это было сродни игры в прятки, в которых она всегда выигрывала. Быть может потому что не могла произнести и звука, а может (как ей самой нравилось думать) потому что она знала, как быть незаметной.
Внезапно Бандитка почувствовала себя ещё более маленькой и нелепой. Ковентина говорила гордо, как и положено северянке, и лёд в её словах обжигал. Она стояла тут, прямо перед Арвенн, и в то же время казалась ещё более неприступной, чем раньше. Малышка и не поняла, куда подевалась вся её бойкость. Но перед этой величественной самкой она не могла и пошевельнуться. Не способная ответить словами, Арвенн лишь робко кивнула на вопрос белянки.
Но, видимо, Ковентина всё же решила сменить гнев на милость, ибо голос её теперь звучал немного мягче. Арвенн подняла уши и со слабой надеждой позволила себе обратить взгляд на северянку. Она не злилась. И уже только это радовало пятнистую. Венти просила сохранить её маленькую тайну... Теперь их маленькую тайну. И конечно же малышка горячо закивала. Ей и не хотелось делиться своим чудом с кем-то. Отныне это было их место, куда она могла смело приходить и, уже не прячась, слушать прекрасную чужачку. Хотя девочки ещё и не осознавали этого, но с этого момента что-то между ними навсегда поменялось. Конечно, они даже не были хорошо знакомы, но уже от того, что белянка позволяла её слушать, от того, что решила разделить этот секрет с ней и даже сейчас, когда Арвенн добровольно себя выдала, она её не прогнала, Бандитке стало светло на душе. Малышка тепло улыбнулась северянке и по-щенячьи завиляла хвостом.
Сначала чуть робко, но потом уже всё более и более смело, она подошла к Ковентине и прилегла у её бока. Затем, не встретив особых возражений она позволила себе прижаться чуть ближе. В нос ей ударил едва слышный, чуть морозящий запах мяты и снега, исходящий от мягкой белой шерсти. Погрузившись в негу, Арвенн закрыла глаза и почувствовала, как усталость постепенно накатывает на неё. Она широко зевнула и задремала.
"Это все, что у меня есть", — я грустно вздохнула, мысленно повторяя сказанную только что фразу. Стоило ли это говорить? Быть настолько откровенной? Хотя... имело ли это значение, если эта девчонка все равно никак не смогла бы обсмеять меня или очернить мои переживания, похабно переговариваясь со своими дружками.
"А есть ли у нее вообще друзья?", — я все продолжала оглядывать щенка передо мной. Действительно, все еще совсем ребенок. У детей обычно не бывает проблем с заведением знакомств, из-за чего она, видимо, с такой легкостью и прибежала ко мне. Но все же Арвенн — таки девочку звали именно так — была немой, судя по рассказам взрослых членов стаи. И точно так же, как дети дружелюбны, они порой бывают жестоки. Особенно со своими.
Самочка выглядела как-то... диковато, что ли. Растрепанная шерсть, бойкое, уже слегка угловатое тело детеныша,что едва-едва начинает превращаться в подростка. Она не создавала впечатление несчастного ребенка, что был гоним сверстниками и ими же ненавидим. Но и сказать так сразу, что она была абсолютно счастлива, я не могла. Уж не знаю откуда появилось такое ощущение, наверное от того, что она настолько обрадовалась моему обществу.
Да, абсолютно точно из-за этого. Счастливые дети, мне казалось, не жмутся с тихим трепетом к чужакам, которые по какой-то причине их не против их присутствия. Не ищут ласки у чужого, совершенно не родного им бока и не засыпают под ним тут же, едва поняв, что их не прогонят.
"Странная ты, Арвенн", — я немного развернулась боком, позволяя малышке завалиться на меня поудобнее, а сама положила на нее передние лапы. — "Ну или же просто необычная. Наверное настолько же, сколько я сама для тебя".
— Ночь пройдет и будет снова будет Новый день для тебя, — я неловко начала петь, разглядывая морду спящего детеныша. Когда-то я пела так же младшим братьям, что, нашкодившись за весь день и наигравшись, прибегали под самые сумерки. Запыхавшиеся, разгоряченные, уставшие. — Все вперед уйдет проснутся звери, По-другому нельзя...
"Дети есть дети... Даже если чужие", — я сама плавно опустилась на землю, сворачиваясь клубком вокруг Арвенн. — "Никакому ребенку я бы не пожелала умереть так же рано, как пришлось... им".
Сглотнув тяжелый ком в горле, что схватил его от наплывших воспоминаний, я невольно сама прижалась крепче к мирно спящей девочке. Та же, на мое вторжение в ее сон, громко заворчала. Но после продолжила громко сопеть.
