Зря они только сюда полезли. Зря тащились по этой узкой горной тропинке вслед за одним лишь беглым белосклером. Он бы отпустил его да хвостом махнул, потому что под ледяным, пробирающим до самого подшёрстка, ливнем, убежать целым из прайда невозможно. Именно по этому пути, который себе же на голову избрал беглец. И Шенью приходилось выслеживать его, поступивший от вожака приказ был классическим для всякого белосклера-предателя.

Смерть.

И быстрой смерти этот поборник крови не заслуживает. Янтарные глаза Шенью сверкнули следом за молнией, разрубившей темное небо на две половины. Убивать он не хотел, но каждый проступок должен быть взвешен оступившемся, дабы тот мог понимать, что настигнет его, если он не успеет пересечь границу. По темной морде стекали ручьем дорожки небесной воды, капали под лапы и смешивались с грязью, теряя свою природную чистоту, обретая оттенок земли, отходов организма живущих на этих землях животных и просто становясь частью чего-то противного. Так и шаманы этих земель давно стали лишь черной массой, вобравшей в себя лишь злобу своих богов и желание ублажить их небесные тела кровью и душами неверных. Белосклерых. Своих братьев и сестер, рожденных без метки богов.

- Шенью, смотри, - кричит сквозь шторм один из его подчинённых, белосклерый крупный лев по имени Бадма, уже множество раз показавший, что на него можно положиться; все они понимали, что главой патруля не должен быть черносклер, но также каждый из них был пленником своих грехов и разочарований семей.

Патрульный указывал на более-менее ровный склон со следами львиных когтей и лап; беглец пытался срезать путь и уйти еще более опасной тропой, обойдя по склону куда более безопасную, но долгую дорогу. И если патруль не последует за ним – подчиненных Шенью казнят на рассвете, а его еще раз прилюдно опозорит родной отец с матерью на глазах у прочих шаманов. Понимая это, капский приказывает остальной тройке белосклеров следовать за ним.

Прыжок вниз и все лапы шамана упираются в грязную субстанцию, еще более густую, нежели на тропинке. Он буквально скользит по ней вниз, щурясь и рыча от темных капель на своей темной и столь мокрой шкуре. От него откровенно воняло сырой землей и, боги, мокрой кошкой. Запах забивался в ноздри, вынуждая фыркать и дергать головой, что чуть не стало причиной падения и гибели шамана. Делая упор на правые лапы, шаман немного пригнулся к земле, стараясь остаток своего скользящего пути в более низкой тропе преодолеть без последствий для себя и своих подчиненных, ведь те следовали за ним, как тот и приказал. Спуск был быстрым, но стоило по итогу поднять голову, дабы это вызвало резкую сухость в глотке и желание более никогда не повторять этой глупость. С какой же высоты они скатились…

- Он не мог далеко уйти, - не ушла от взгляда шамана и череда кривых следов; беглец явно повредил свою заднюю левую лапу в конце своего спуска, так что теперь его поиск стал лишь вопросом времени, не ценой жизни патрульных.

Самое забавное было в незнании того, кого они ищут. Просто беглец, потому что не имеет право осознавать себя, как личность. Просто предатель, потому что родился не таким, каким должен быть. Просто… Просто все белосклеры – кто-то или что-то для своих повелителей-шаманов, потому такие попытки побега можно было понять, но нельзя было простить. Живи в рабстве и радуйся дозволению жить или умри при попытке обрести свободу.

Впереди, вдоль склона, мелькнула серая шкура, светлее на пару тонов шкуры Цэрэн. Угловатая и совсем не похожая на самца. Самка… Патрульные разом, точно читали мысли друг друга перешли на шаг, вновь позволяя беглянке, как оказалось, уйти вперед. Было очевидным, что убивать слабую, да еще и раненую самку никто из них не хочет. Сразиться с равным по силе – это нормально, почти нормально, но…

Они должны были завершить начатое. Первым вновь ускорил шаг сам Шенью, а следом за ним и остальной патруль. Они постараются убить её быстро и будут молить богов, чтобы те простили им эту слабость к слабому полу. Самкам-белосклерам куда сложнее принимать себя лишь вещью, все они эмоциональны и подвержены собственным душевным бесам.

Хромую почти догнали, когда та вновь попыталась спрыгнуть еще ниже, явно наплевав на собственное здоровье. От её души исходил приторный аромат страха и презрения к собственному виду. Шенью понимал её, но такова судьба. Когда их взгляды встретились, шамана точно по сердцу когтями резанули, насколько глубока была в львице её боль, но он не смел показывать собственных переживаний, лишь издал утробный рык, запуская когти в почву. Один лишь его удар тяжелой лапы и шея самки будет сломана. Она умрёт быстро и рухнувшее со склона тело растерзают падальщики. Боги получат свою душу, а жертва не осознает мига своей кончины.

Но плану не дано было сбыться, сверху загромыхало громче, точно боги смеялись над своими подданными и посылали и на голову одно бедствие за другим. Шень лишь успел задрать голову вверх, а следом рявкнул во всю глотку патрульным:

- Прыгайте!

И они прыгнули, кажется, даже львица послушала своего палача и рванула в прыжке вниз. За спинами больших кошей грязевой волной спускалась сель. Поломанные бурей деревья становились оружием в руках природы и каждая ветка могла насадить на себя льва, точно тот просто кусок мяса для будущего обеда матушки-природы. Шенью точно помнил миг встречи своей рожи с грязной лужей и как следом его сознание покинуло его буквально на пару секунд. Рухнул с такой высоты, но остался цел. Распахнув янтарные глаза, он уставился перед собой, разглядывая в мутной водице собственное весьма грязное отражение. От прилизанной гривы не осталось и следа, лишь грязные патли свисали на морду, мешали нормальному оцениванию местности вокруг. Лев выглядел страшнее монстра, которым пугают маленьких львят, да такой, пожалуй, даже взрослого самца мог перепугать до первых седин.

Шень бы еще запросто пару минут тупо пялился на себя, сокрушаясь над внешним видом, не отвлеки его глухой хрип и булькающий рык, точно последний издавали сквозь вытекающую из пасти кровь. Львица оказалась с коготками и пока патрульные пытались прийти в себя сумела вцепиться одному из них в глотку. Именно смертельно раненый и булькал кровью, в последние свои секунды пытаясь привлечь внимание своих соратников.

Нет, не заслуживает она быстрой смерти. Шаман успел в последнюю секунду, лапа беглянки взметнулась над горлом второго патрульного, что лишь пытался подняться на свою переднюю правую, но сломанную лапу. Свист когтей в воздухе, но желанной цели они не достигли, разрывая плоть темносклерого и весьма озлобленного главаря патрульной группы. Шень мог простить её желание обрести свободу, но добивать раненных, точно те еще более жалкие, нежели она сама? Нет.

Он зарычал в морду львице громко и опасно, пуская слюну сквозь клыки, глаза горели яростью, настолько он ненавидел сейчас эту львицу за её выкрутасы. Он уже убила одного, а могла и всех, но Боги были на стороне верных, карая предательницу клыками и когтями самого Шенью. Накинувшись на неё и повалив, шаман вгрызся в её глотку, отрывая от неё смачный кусок мяса и тут же сплевывая. Не хотел жрать это гнилое, пусть и живое мясо, желал лишь отомстить за своего подчиненного самым ужасным способом. И лишь когда тело беглянки замерло и взгляд её потуг, шаман медленно отошел от неё и издал новый, куда более громкий рев. Боги получили свою жертву.

- Шенью, - тот самый патрульный со сломанной лапой выглядел совсем плохо, могли быть отбиты и внутренние органы. Они оба понимали, что никакой помощи черносклерые ему не окажут, но шаман не мог позволить патрульному умереть в грязи, под бурей и в одиночестве.

Остальные не подавали признаков жизни.

- Иди сюда, - подойдя к выжившему, Шенью схватил его своей огромной пастью за загривок, пачкая кровью убитой, а следом с трудом, но затащил себе на спину.

Позвоночник опасливо хрустнул под весом не нее огромного льва, нежели сам Шенью, но тот лишь уперся лапами в землю и медленно пошел вперед, вспоминая, что поблизости находилась небольшая пещера. Это будет лучше, чем бросить соратника на месте падения. Чувствуя его дыхание спиной и ощущая, как впиваются сломанные ребра белосклера в родную спину, Шенью мог лишь идти вперед и молиться богам, чтобы те, пуст и не принимали не отмеченных судьбой, но позволили дожить верному рабу до безопасного места.

Когда лапы ступили под своды пещеры, оставляя за собой грязные разводы и капли воды на сухой земле, шаман медленно опустил переломанного собрата рядом с одним из камней, заглядывая в его мутные от боли и страха перед смертью, глаза.

- Ты молился им, я слышал, - прохрипел патрульный, зглатывая, - они не слышат молитвы за наши души, тебе ли не знать.

- А кто еще помолится за тебя и кому, Бадма? Твои братья мертвы.

- Шенью, прошу, принеси их сюда тоже, я был верен тебе всё время твоего управления патрулями, они мои братья, Шень, мы рождены одной матерью, пусть и скрывали от нас эту правду.

У шамана вновь пересохло в горле. Бадма и правда был одним из немногих кто принимал главу патруля с черными глазами и не шептался за его спиной. Видел в нем не желавшего издеваться над подчиненными, но желающего хоть чем-то помочь лишенным дара.  Он не мог найти в себе силы отказать его последней просьбе.

- Я принесу их, Бадма.

Но Бадма не ответил. Его душа ушла вслед за душами братьев, туда, где нет рабства. Верные своим хозяевам до конца, белосклеры получают свободу после смерти и их души имеют шанс переродиться полноценными шаманами, уже не обремененными неполноценностью.

Шенью выполнил своё обещание, принес каждого из патрульных в пещеру, тащил на собственной спине, часто останавливаясь и даже припадая пузом к мокрой земле. Пусть и не было у него переломов, но рана, полученная от когтей львицы кровила и чесалась, а спина болела от столь тяжелого груза мертвых тел. Уложив последнее тело подле остальных, мокрых и холодных, шаман с хриплым вздохом завалился рядом, тяжко закрывая свои янтарные глаза. Он вернется в прайд утром, когда закончится буря, отчитается перед королем и получит в свое подчинение другую тройку белосклерых львов. Но среди них уже не будет Бадмы, умного и верного соратника, множество раз спасшего задницу Шенью от верной смерти.

Подобных Бадме шаман более не встретит.