То был недобрый сон.

Эрилаз долго еще после пробуждения будет вспоминать обрывки из сновидения, пытаясь собрать его кусок за куском, лоскут за лоскутком, на которые сон разорвался по пробуждению.  Боги хотели что-то показать, хотели что-то рассказать, хотели о чем-то предупредить.
Наступало темное время, место перепутья в истории Ходоков. Похоже, что сами асы не до конца разобрались в том, поддерживали ли они надвигающиеся перемены или нет...

Меня не было самого в этом сне. Я не чувствовал свое тело, не ощущал привычного ледяного холода вокруг. Я был духом, наблюдателем, участью которого являлось созерцание этого ужаса. Видения проносились передо мной одно за другим, то со скоростью охотящейся быстрокрылой совы, то замедлялись и перетекали одно в другое, как делает то вода в проталинах. Боги говорили со мной взахлеб, будто бы боялись не успеть. Но при этом же противоречили сами себе.

Я видел Бальдра — бога красоты и пробуждения природы, что едва не ослепил меня своим великолепием. Прямо под его лапами расцветали цветы, пробиваясь через снежный покров, и они же стелились пред ним разноцветной светящейся дорогой. Он шел куда-то, куда именно, мне было неведомо, но в какой-то момент меж листвы мяты и подснежников пророс куст омелы. И стоило богу ступить на нее, как та за мгновения выросла до размеров взрослого льва и оплела его своими ветвями, утаскивая под землю. Бальдр вскрикнул, но вскрикнул не своим голосом, а голосом Короля ночи. И пред тем, как лицо его скрылось от меня, оно тоже поменялось на лицо Морлока.

Я видел львиц нашего прайда, всех на сносях. Они были полны радости и нетерпения, они чувствовали гордость и благоговение, готовясь к тому, чтобы стать матерями. Но когда у них начались схватки, вместо белоснежных львят из их чрев стали вырваться клубья змей и трупных червей.

Я видел войну. Но войну не с Южанами, а Иных с Иными. Брат пытался убить брата, а сестра сестру. Их шкуры стали красными от крови, как и снег в той долине, где проходили сражения.

Я видел, как падает с неба радужный мост, ведущий в Вальхаллу. Его обломки неслись к земле, прямо на головы сражающимся и львиц, что в порыве родильной горячки, продолжали производить на свет полчища мерзости и грязи. И когда последняя его часть коснулся земли, та сотряслась.

Гигантское чудище возникло посреди этой картины, разевая свою огромную, полную острых клыков пасть. Закованное в путы в самом начале, оно без проблем сбросило их с себя, вырастая еще в несколько раз. Чудище смеялось, едва из-за этого своими челюстями не разламывая горы и сами небеса.

— Отец, — раздался голос исполина. — Ты сам освободил меня, отец.

В последнее мгновения пред тем, как оно не захлопнуло свою пасть и не поглотило мир, я сумел увидеть глаза. Серые, едва голубые глаза.