Её разбудил не шум, и даже не резь в плечах, словно кто-то решил освежить ей старые шрамы, а вполне себе ясная мысль — её хотят прикончить, и прикончить со смаком, раз горло ещё цело.
Разомкнула глаза и подняла голову, встрёпанную до безобразия. Дневной свет забился в воспалённые глаза, а от взвизга под ухом отняло слух. Громковато для посланца-убийцы. Вран с трудом подняла лапу и вдавила пальцы в лоб. Напрочь забыла, где она, и которое из суматохи мыслей, всполохов образов было реальностью, а что и быть-то не могло ничем, кроме шуток пьяного сознания. Не легчало за ночь, ещё дробило под черепом, и как же тянуло туда забраться, чтобы проскрести по костям когтями.
Визги и смешки сменила прыгучая болтовня, и пиратка, помассировав веки, взглянула сквозь пальцы на источник суматохи. Милуо… дьявол, где она? Спина застенала — на неё вскарабкалось крошечное тельце, и загривок у Вран привстал возбужденно от немого протеста побитых мышц. За какие грехи, детка? Пого… Львица сдавила зубы от боли и, когда львёнок слетел на землю, вдруг накрыла его лапой, как комара. Капкан захлопнулся, тишина воцарилась… секунды на две, не удивительно. Малышка с восторгом вцепилась в пальцы, пиная капкан задними лапками, вертясь, как змейка. Всё-то ей было игрой. Как просто. И болтала без умолку, большая удача — поймать и понять каждое её слово. Кальмары, пчёлы, погода, сестр… о, Макс, хорошо, что не услышал, долго бы припоминал.
Вран уложила голову на камень, чуть не треща костями, и её ручной бесёнок, оставив лягания, подполз к самому носу. Запахло детской шёрсткой, старым следом молока и чем-то новым, своим собственным, только окрепшим. Милка что-то тихо договаривала, пуша загривок, как мелкий птенец. Эти округлые глаза загородили собой всё, от края до края, и львица устало глядела прямо в них, что-то раздумывая и увязая, как в меду. Крошечный нос дыхнул ей в морду, захотелось лизнуть его и глядеть, лениво щурясь, как Милка отпрыгнет, хихикая, и возьмется тереть переносицу. Захотелось без причины.
— Мама, почему Миха и Раско вдвоем, а я одна?
Тишина. О дьявол, как сладко. Вран на секунду сомкнула веки, настраиваясь на вразумительные ответы. С дочерью стоит заранее готовится — отбиваться придётся от вереницы вопросов. Вести настоящий бой проще.
Львица поднесла лапу к носу и накрыла Милу. Львёнок мягко осел под весом касаний, согрел ей пальцы и продолжил ждать. Почему?
— А нет причины. Вас трое — это чистая случайность.
Вран подхватила дочь обеими лапами и перекатилась с бока на спину. Эта навязчивая боль пластом сковала мышцы, но львице уже было всё равно. Должно было быть, как она считала. Вытянула лапы вверх, к своду логова, и поглядела наконец на Милку целиком. Этот зверек, казалось, умудрялся вымахивать за то время, что пиратка тратила на вылазки.
— Тебе одиноко, il cuore mio?
Почесала пальцем за крошечным ухом. Эта тактильность была ей не свойственна, но вместе с появлением дочери привычки у Вран неизбежно сменились. Была у неё такая черта — пиратка с детства неплохо приспосабливалась. Теперь при каждой встрече тянуло дотронутся до этого создания. Иногда было трудно понять, что перед ней настоящий львёнок. Живой. Что этот львёнок — её целиком и полностью. Ещё труднее было понять, что творится в его голове.
— Впрочем, не отвечай, — Вран отвела взгляд, ткнулась щекой в камень, и висок охладила его шершавая поверхность. Да, львенку впрямь было паршиво одной. Мила терялась на фоне банды, на фоне семьи, как крошечный мышонок, и, сколько не пищи, редко кто слышал.
Ей бывало ещё паршивей. Вран львенком несколько раз убегала из логова, её не останавливали ни непогода, ни страх наказания. Торчать с теми, с кем принуждали обстоятельства, было хуже наказания, и попытка стоила того. Не было уверенности, что Милу щемит также — до грани и дальше, но, раз уж она начала этот разговор…
— Хочешь… хочешь пойти со мной на следующую вылазку? Ни братьев, ни отца, только мы с тобой, — пару секунд ещё глядела в стену, и только после, почти нерешительно, надо же, скосила взгляд на львёнка.
