Сказать по правде, короткая и жаркая схватка здорово утомила белошкурую. Сперва охота, теперь вот это. Конечно, она не жалела о том, что ввязалась во все это. Вот еще, не дождетесь. Она была слишком узколобой, слишком упрямой для того, чтобы признать, что иногда все-таки следует решать дело миром, а не выпущенными когтями. Да и привычка была сильнее ее. Когда ты год за годом именно так и решаешь все свои проблемы, других вариантов развития событий ты просто не видишь.

Бздыньк! Матерой показалось, что ее черепушка треснула, и на несколько секунд она задохнулась от острой боли и пульсации в висках. Лев долбанул ей в нижнюю челюсть так, что она только чудом не отхватила себе язык; рванулся, выдрался из ее объятий, и теперь поймать его снова будет не так-то просто; он уже знает, чего ждать.
Ну да черт с ним; он знает кое-что еще: что с этой львицей связываться — себе дороже. А ну-ка вали отсюда, гривастый, пока шкуру не спустила! Белошкурая чуть пригнулась и ощерилась вслед разворачивавшемуся, тяжело пыхтящему самцу. Ну и плевать, что сама она пыхтит ничуть не тише, чем он. Некоторое время противники так и стояли, восстанавливая дыхание, давая друг другу возможность немного передохнуть, а заодно и разглядеть противника получше.

Хорошо бы теперь он убрался. Танари кашлянула, обмахнула языком клыки, заодно и смывая с губ оставшуюся еще с охоты кровь (сказать по правде, для того, чтобы стать чистой, ей потребовалось бы значительно больше усилий, нежели просто облизнуться: в ее кроваво-пыльной маске теперь просто было несколько чистых облизанных шерстинок), сглотнула слюну, продравшую пересохшее горло. Выпустила и снова втянула когти, ощущая, как ноют после неожиданно бурного сражения лапы. Ну, давай. Я не сдамся, вали.
Лев заговорил, и матерая едва-едва подавила тяжкий вздох, вызванный его словами. Нет, она ожидала, что разозлит его, но все же. В общем-то сама виновата, а что делать, не признаваться же теперь, что она тоже устала, и нафиг ей это продолжение драки не сдалось. А то может еще договорится до того, что с самого начала надо было честно поделиться? Ага, щаззз! Держите карман шире (хоть у львов карманов не бывает, а шире все же держите).
Вместо ответа самка криво ухмыльнулась и не снизошла до ответа. Вернее, не нашлась, что сказать: ей вообще эти ваши коммуникации не очень-то давались. Что положено в таких ситуациях отвечать? Просить прощения уже поздно, да и не унизится она до такого. Все, что она хотела сказать, она ему сказала в самом начале.

Они постояли еще немного. Отдышались. Откуда-то повеяло гиеньим запашком, но увлеченная противником Танари проигнорировала это: давайте, попробуйте найти гиену, которая решится влезть в драку двух львов. Однако за тушей следовало приглядывать: кое-кто из падальщиков может воспользоваться ситуацией и надкусать мясо, которое она уже считает своим.
Так на чем мы остановились?
— Продолжим? — холодно предложила матерая, сощуривая глаза и на полусогнутых лапах зашагав перед львом, оценивая его и готовясь к новой атаке.

Морда льва как-то подвытянулась… кажется, он не особо-то горел желанием продолжать драку. Сама львица ни за что не призналась бы в этом, но она тоже здорово устала. Это, конечно, было приятно — почувствовать себя живой, схватиться за добычу с не уступающим ей в силе хищником. Но их драка, хоть и короткая, была весьма напряженной, и теперь Танари, хоть и выражала всем своим видом желание продолжать борьбу, все же втайне надеялась, что он даст ей еще немного передышки.

На миг ее накрыла тень. Матерая клацнула зубами, едва не задев крыло безрассудно спустившейся промеж хищников птицы. Она предпочитала, впрочем, птиц не есть: уж больно перьев много – а мяса мало. Но и спускать такое поведение… Нет, погодите-ка. Птица говорила вполне внятно (по понятным причинам прежде с Танари особо не разговаривали ни птицы, ни другие звери), обращалась к льву как к старому знакомому, к тому же, предупреждала их о гиенах.
Пф. Уловка? Наверняка уловка. Белая недобро сверкнула единственным зрячим глазом, щерясь на наглого сокола. Лучше бы проваливал этот гривастый подобру-поздорову, да забрал с собой свою говорливую птицу.

Однако она не успела ни высказаться, ни тем более напасть — хотя уже было напружинила лапы и готова была припасть грудью к земле перед мощным прыжком, который наверняка свалил бы противника с ног.
Гиены и впрямь были… Ей не почудился давешний запашок, а теперь он стал сильнее, да и сами падальщики тут же показались на виду, отчего матерая, хоть про льва и не забыла, мигом сменила позицию, встав полубоком к самцу, так, чтобы и его атаку не пропустить, и гиен отчетливо видеть.
Сегодня просто праздник какой-то! Вторая драка за день, подумать только. Гиен всего пять, небывалая удача. Лев явно демонстрировал неприязнь к ним, так что белая, чуть поколебавшись, решительно записала его в союзники. Хорошо получается: по две гиены на каждого, и кому-то еще (Танари надеялась,что ей) достанется бонус — пятая. Они с гривастым и попозже могут подраться. После того, как хорошенько поддадут этим нахлебникам.

А гиены вели себя почти как дома. Это не была их территория, и Танари была совершенно уверена, что границы прайда, о котором они говорят, находятся на приличном расстоянии от них… Однако глаза гиен блестели от голода, животы были не то чтобы особо набиты, и это, должно быть, придавало им храбрости. Они направлялись прямиком к туше, наверняка рассудив, что львы в ближайшее время будут заняты дракой.
Ладно, можно признать, сокол молодец, вовремя предупредил. Сцепись Танари с гривастым — и в самом деле могли бы упустить тот факт, что их перекус пытается сделать ноги. Матерая неразборчиво пробурчала что-то одобрительное, хотя ее бурчание быстро перешло в клокочущий глубоко в горле рык, пока ее сузившиеся глаза недобро следили за гиенами.
А потом гиены еще и заговорили.

Нет, этого Танари стерпеть не могла. По ее мнению, если кто и создал всех животных, Айхею там или еще какой таинственный бог, или даже просто силы природы, — так вот, речью он их наделил совершенно напрасно. Ладно еще львы. Но вот гиенам их болтовня совершенно ни к чему! Хоть бы раз услышать что-то нормальное, так нет же, все разговоры только о том, что сожрать что-нибудь или кого-нибудь!
Упоминание Скара лишь подхлестнуло ее ярость. Чуть приоткрыв пасть, демонстрируя пожелтевшие от возраста зубы — но заметим, все целые, не обломанные, острейшие! — матерая подчеркнуто медленно пригнулась, готовясь к прыжку.
Рядом с ней возмущенно заругался самец; его возмущение можно было понять — второй раз за день отбирают жратву! — но на сей раз она вполне разделяла его возмущение.
– Понятно. А ты что скажешь?  — говорившая гиена повернула свою уродливую морду к Танари, хотя вряд ли на самом деле хотела знать ее мнение.
Ну так вот, она узнает это мнение, даже если не хочет.
Пожалуй, впервые за этот день львица расплылась в широчайшей улыбке, хотя улыбка эта не сулила ничего хорошего тем, кто ее видит. И вообще больше была похожа на оскал. Ну уж не судите строго, Танари улыбается как умеет.
— А ты иди сюда, заставь меня уйти, — пророкотала матерая низким урчащим голосом, почти ласково.

И понеслось. Вернее, гиены понеслись. Едва ли выговорив пару слов после полученой от львов отповеди, главная самка бросилась вперед, а за ней и остальные, толпой, явно надеясь сразу напугать, задавить количеством. Должно быть, это была не первая туша, которую они отбирали у путешественников; они уже знали, как действовать, и не нуждались в словах. Танари, хоть и ненавидела этих нахлебников, не могла не оценить слаженность их действий. Двое бросились на льва, умудрились сбить его с ног. Секундное колебание — а может, прийти ему на помощь? неее, пусть сам справляется, — чуть было не стоило ей пропущенной атаки. На матерую тоже бросились двое, она встала на дыбы, пропуская их клацнувшие зубы где-то по сторонам морды. Ее целью была главная гиена: та не довела свой выпад до конца, убедилась, что остальные успешно отвлекли внимание львов от туши, и уже с блестящими от жадности глазами примерялась, как бы под шумок уволочь мясо в густые кусты.

Танари еще могла ее перехватить, но первым успел сокол. Так что, завидев его стремительный спуск на гиенью башку, матерая все же решила вернуться в остальным двум. Тем более, что они быстро опомнились от ее уворота и теперь прыгали с боков, то и дело кусая за лапы. Львица пригнулась, припала к земле, прикрывая горло и брюхо, и уже оттуда, снизу, атаковала. По-змеиному подло, не когтями, как частенько делают большие кошки, а зубами, сперва вжав голову в плечи, а затем, когда гиены набросились на ее шею и спину, сделав резкий выпад вперед, промеж чьих-то передних лап, так что гиена буквально оказалась верхом на ее морде. Ухо полоснуло болью, но его не жалко, пусть себе грызет; как и спину, где вторая гиена пыталась отодрать клок шкуры. Танари мотнула башкой, сбрасывая гиену наземь, и тут же атаковала лежащую, придавила лапой, отводя от себя ее пасть, клацнула зубами. Промахнулась… попала не в брюхо и не в грудь; лапа, прихваченная ее клыками, хрустнула с отвратительным, но весьма приятным для уха матерой звуком. Самое время отпустить и заняться второй гиеной, пока первая собирается с духом и ковыляет на трех лапах. Но нет, так просто останавливаться львица не собиралась. Со львом еще можно было поминдальничать, как-никак сородич. А здесь… здесь ее не ограничивало ничего. Пока вторая гиена висела на ее плече, вгрызаясь в шкуру, Танари схватила первую за лапу и принялась мотать ее из стороны в сторону, как терьер крысу. Ну ладно, это была очень крупная крыса, так что запросто мотылять ее по воздуху туда-сюда не получалось, но резкие рывки все равно сделали свое дело, гиена завизжала, стремительно утрачивая боевой задор, и когда ей, наконец, удалось вырваться из львиной хватки, она уже стояла только лишь на трех лапах.

Вторая гиена впилась глубоко в мышцу, и львица чуть протрезвела, переключаясь на нее и забыв про первую. Та гиена поломалась, возьмемся за другую.

Иногда о еде можно забыть. Например, когда увлечён чем-то гораздо более любопытным, чем размышлениями на тему "чем бы набить желудок".

Не то чтобы Кеша когда-то за собой замечал особую любовь к наблюдению за львиным в частности и каким-либо в общем армрестлингом, но конкретно данное событие внимание уж точно привлекло. Хотя бы потому что Кеша отчего-то пятнисто-полосатой жопой отлично понимал: если он сейчас высунется, то отгребёт от обоих голодных и злых кошек.

Над головой громко хрустнуло — и Кеша, вжившись в землю ещё сильнее, пытаясь сродниться со змеями или жуками, едва смог различить сквозь острые ветви силуэт птицы, которая по-приятельски общалась с одним из бойцов. Кажется, не только у Кеши был товарищ иного от себя рода. Что же, это мгновенно повысило рейтинг льва в глазах Кеши на пру пунктов.

Чтобы потом мгновенно уронить его ниже уровня моря из-за...

Ах, да.

Точно.

Родственнички.

Ну, вернее, просто какие-то гиены, Кеше совершенно незнакомые, и оттого казавшиеся ему максимально неприятными и отталкивающими. Ибо вели они себя абсолютно так, как наверняка рассказывают непослушным львятам в страшных сказках: невежливо, нагло и омерзительно по-падальнически.

К тому же, если уж судить совсем по-честному, Кеша и сам-то был на этих территориях кем-то вроде нелегала: разрешения на проход у него не было — времена-то уже были не чумные, и лекарский иммунитет у него вряд ли кто стал бы сейчас спрашивать и проверять. Да и, что ж поделать, но так случилось, что в последнее время Кеша гораздо больше и лучше общался с представителями других видов, чем своих родственных...

Гиены получили отказ (это Кешу не удивило) и напали.

Львы решили дать отпор вместе (и вот это уже было любопытно).

Кеша как раз решил, что настало самое время чтобы выбираться из зарослей и давать дёру, пока заняты примерно все участники данной истории. В его представлении драка должна была закончится победой одной из сторон, вторая ушла бы битой, а первая бы передралась между собой за добычу (и не суть важно кто победил бы, если исход одинаковый, верно?), но что-то отчего-то Кешу заставило немного помедлить.

Он в любой другой ситуации не стал бы вмешиваться. Не его это дело. Даже если бы они поубивали бы друг друга, Кеша нашёл бы в этом плюс для себя и хоть какую косточку утащил — не пропадать же добру?

Но сейчас ему почему-то казалось верным поступить... пожалуй, слишком безрассудно для обычно рассудительного себя. Может, дело в голоде, сводящем желудок так, что Кеша ощущал им собственный позвоночник. Да, скорее всего в нём, иначе Кеша бы никогда в такую заварушку не влез. Ни за что.

Благодаря льву и его окрику, Кеша тоже заметил, как главная из гиен решила по шумок утащить добычу. Пусть у Кеша и возникали мысли о таком решении проблемы, но он прекрасно понимал, что шансы у него невелики, и вот он, иллюстрированный результат.

Вдох.

Выдох.

"Я просто очень хочу есть. И я должен заботиться о Леопольде".

Аутотренинг никогда Кеше особо не помогал, что уж говорить о сейчас...

Кеша на всей доступной ему скорости вырвался из-под колючих объятий кустарника и, не обращая внимания на творившийся вокруг львов бедлам, собирался уже перерезать самке путь сзади, когда случилось страшное.

На кражу добычи отреагировала львица, и со всей своей раззадоренной дракой и злостью силы хватанула добычу, не желая отпускать.

И теперь выбирать Кеше пришлось буквально между монстром поменьше и монстром побольше — потому что вставать между двух делящих (буквально!) добычу хищников не стал бы даже слон.

Хищник поменьше сулил меньше проблем, был ближе... да и на принятие такого решения ушло просто банально меньше времени.

Кеша, едва сдержавшись при резком развороте, мелким тараном влетел под лапы гиены, сметая с места её, часть туши и, возможно, даже немного песка под лапами львицы — не то чтобы Кеша сильно приглядывался. Благо, с помощью его роста уместиться землёй и гиеньим животом, врезаясь в напряжённые лапы, не было особо сложной затеей.

Хуже было то, что выбраться из-под падающей на себя гиены Кеша умудрился буквально чудом — и самым большим анти-чудом оказалось бы, что при этом он, удержавшись на своих собственных лапах и ускакав, как блоха, на пару шагов назад, уставился прямо на львицу.

Вернее, прямо на её скрытый бельмом глаз, который, может, и не успел бы разглядеть мелкую пятнисто-полосатую гиенью молнию.

Кеша невольно замер.

Если на него сейчас среагируют примерно все, его же разорвут на кусочки чисто из профилактики. Чтобы больше так никто не делал.

Маслахи не был кровожадным, его скорее можно было бы описать как мамину сыночку-корзиночку (если бы эта мама осталась жива, ага): этакий шкаф два на два, но в то же время пухлый, плюшевый добряк и вообще мимими. И всё-таки, стоило его клыкам вонзиться в чужой вонючий (буквально, по-гиеньи вонючий) круп, как глаза тут же заблестели хищническим огнём, а душа возликовала, и даже нестерпимая боль от резко вырванных чужих клыков из его собственной ляжки не смогла отвлечь или хотя бы немного погасить эту радость. Даже если эта чертовка, сама резко дёрнувшись от боли, и вырвала у него кусок мяса (а может и не вырвала, времени смотреть и прислушиваться к своим чувствам не было) – да и чёрт с ним, каким же мёдом отдавалось её визжание в ушах! Для одиночки, в общем и целом, все в этом Великом Круге Жизни были важны и уважаемы, хоть львы, хоть антилопы, хоть муравьи, хоть гиены... Но он, простите, пожалуйста, тоже был живым существом со своими чувствами, мыслями и эмоциям – и он пока ещё не отошёл от животрепещущей картины того, как падальщики буквально оторвали конечность у его, Маслахи, сородича. Прости, незнакомая мне гиена, ничего личного – просто гнев и месть за жуткую смерть львёнка от лап твоих товарок.

Продержав соперницу в своей крепкой хватке пару секунд, Маслахи отпустил её, дав гиене возможность, визжа и хромая на повреждённую лапу, отползти в сторону, а затем резко развернулся назад с намерением атаковать вторую падальщицу. Челюсть, конечно, схлопнулась в пустоте – гиена оказалась чуть в стороне от того места, где одиночка ожидал её застать. Распалённый гневом, азартом и запахом чужой и собственной крови, лев тараном пошёл на соперницу, не замечая ничего вокруг и то и дело смыкая челюсти или рассекая когтями воздух в считанных миллиметрах от чужого носа. Так они и танцевали несколько секунд: Маслахи делал бесполезные выпады в надежде достать до врага, враг – то и дело отскакивал назад в попытках увернуться от чужого удара и остаться целым и невредимым. В конце концов одиночке это надоело и, оттолкнувшись задними лапами от земли, он совершил прыжок, достигнув наконец своей цели и крепко прижав гиену всем своим весом к земле. На секунду в затуманенном мозгу мелькнула мысль: глотка открыта, бей! Один укус – и позвонки будут переломаны, а если нет, то быстрая потеря крови дарует чуть менее безболезненную смерть. Ударь – и одной тварью на земле станет меньше!

...и всё же он не смог. Секундная заминка – и клыки впиваются в гиенье плечо, пуская кровь и ломая кость. Хрен с тобой, живи. Пока что.

Завизжав от боли не тише своей товарки, падальщица принялась ещё энергичнее извиваться подо львом, не только стараясь выбраться из плена, но и бьясь в конвульсиях от боли, а стоило Маслахи чуть подняться и сделать шаг в сторону, даруя ей свободу действий, как обе поверженные им гиены, хромая на свои повреждённые конечности, поспешили ретироваться в ту же сторону, откуда пришли, полностью игнорируя гневный крик своего командира:

– КУДА, БЛ*?!

Привлёк этот выкрик и внимание льва, ну а как же ещё? Обессиленно – боевой запал у него уже немного да спал – повернув голову в сторону главы патруля, Маслахи увидел картину, которая ну совсем не соответствовала его ожиданиям. Львица стояла передними лапами на туше, более чем красноречиво обозначая свои права на неё (ля, ты погляди, какая она сейчас грациозная!!), а по обе стороны от неё собрались падальщики: две рядовые с одной стороны, а с другой – предводитель и... полосатая... гиена? Чего? Ладно, неважно. Маслахи до сих пор встречал только пятнистых падальщиков, даже несмотря на тысячи пройденных им километров, так что страшно удивился внешнему виду нового участника действия, но это сейчас вообще не имело никакого значения. Важно было другое: когда оно тут успело появиться и на чьей оно стороне?

По ходу дела и выясним. Развернувшись полностью к собравшейся в тесную кучку компании, одиночка не спеша, прихрамывая, с грозным видом направился в их сторону. Не спеша потому, что торопиться было некуда – судя по округлённым глазам и вздыбившейся шерсти на холках двух гиен, что со страхом глядели в сторону улепётывающих товарищей, было понятно: они стали сомневаться в своём численном превосходстве. Ха, ещё бы! И правильно делали, в отличие от их главаря.

– Чё стоите, уроды?! Бей его! – крик самки прозвучал истерично, с долей страха, который она тщетно пыталась скрыть, в голосе. Остановившись, Маслахи пошире расставил передние лапы и чуть опустил голову, готовый в случае чего отразить атаку – если у него, конечно, хватит на это сил. Нахмуренный взгляд намекал примерно на следующее: ну что, рискнёте? Или всё-таки уйдёте добровольно?

События происходили с такой скоростью, что, не будь Кеша привычен к спасению собственной жизни в экстремальной ситуации, то обязательно бы оказался банально раздавлен этим клубком тел, туш и туловищ. Но поскольку спасение собственной хвостатой задницы было у Кеши по жизни (обычно) наивысшим приоритетом, только этот опыт (и ещё чуйка. И ещё чудо) позволили ему практически незаметной молнией (ну, по мнению самого Кеши) выскользнуть из кучи-малы, оставшись чуть сбоку.

Правда, теперь получался треугольник ничуть не лучше. В одном углу — львы погрызённые, во втором — гиены задушённые. И в третьем — он сам, обозревающий поле боя. В момент затишься — пока противники переводили дыхание, подбирали лучший угод для атаки или просто вставали, оттряхиваясь от пыли, Кеша лишь потихоньку пятился назад, пытаясь понять, во что он, собственно, влез, к чему всё идёт и когда всё это кончится.

Когда, собственно, дёру давать совсем.

Кеша уже успел проклясть и пожалеть всё: себя, голод, добычу, львов, гиен, свет в данном конкретном месте и времени и вообще. А ведь где-то там, в колючем кустарнике, всё ещё лежал, вжимаясь в землю, Леопольд, явно ругая себя за то, что не остановил Кешу...

Ладно. Унынием делу не поможешь, а делать что-то всё-таки надо было.

Для начала, оценить обстановку.

Допустим, их сейчас действительно трое. Львы — гиены — Кеша. Ну, и туша под львами, но она за живое не считалась и в схему не входила.

У львов были прямые причины желать смерти пятнистым гиенам. У гиен была мотивация порвать львов. Но после последнего выпада Кеши у гиен могло прибавиться желание пооткусывать долговязые (ну, в кешином понимании) лапы ему самому. Соответственно, выгоднее было выбирать сторону более больших, но менее многочисленных, надеясь, что в случае чего от них свалить будет легче.

Хотя, глядя на состояние антилопы, можно было начать в этом сомневаться.

Рассуждения в итак не самом лучшем для них месте были прерваны скулежом — и очевидно гиеньим. И уже это куда больше спровоцировало Кешу действовать.

Всё-таки... Смирение, прощение и милосердие никогда не были его коньком, но жалость периодически появлялась.

— Пер-р-р-рестаньте! — рыкнул он, сколько мог, на это скопище тел (львицы и предводительницы гиен), и внезапно аж сам прижал слегка уши от того, как громко и... резко это получилось, — Пр-р-рочь отсюда! — бросил уже оставшимся (пока ещё) в живых гиенах (потому что льва прогонять у него откровенно кишка тонка, что уж тут скрывать), — Пр-р-р-рокляну так, что все в муках издохните завтра же! Кр-р-ровью блевать будете!

Уморительное, наверно, зрелище: крайне мелкая гиена, басом ревущая угрозы в адрес... да всех вокруг. Откровенно блефующая, правда — ибо проклятия — это совершенно не то, чем Кеша занимался всё свою жизнь. Но кто ж его поймёт и разберёт... Хотя как заставить кого-то мучаться от кровохарканья и умереть в муках, Кеша знал преотлично.

Как и знал — успел заметить — что некоторые раны, которые нанесли друг другу противники, несмотря на то, что казались поверхностыми (относительно сломанных и вывернутых костей), могли стать гораздо серьёзнее, если не вмешаться. Заражение, оно такое, сильно спрашивать не будет о том, кто победил и с каким результатом. Откинуться можно, лёжа и страдая от горячки рядышком, и плевать, что только что рвали друг друга.

Кеша не боялся лечить даже тех, кто потенциально был готов размозжить ему голову при встрече в нормальных обстоятельствах. А уж тем более памятуя, что его всё-таки вырастили львы, а не гиены, он всегда помнил об этом (как ему казалось) неоплатном долге. И если в мир можно приврести пользу таким образом, кто он такой, чтобы отказаться от этого?

...Ну и в конце концов, львы действительно первыми завалили добычу. Сам Кеша никогда не опускался (хотя куда уж ниже!) до того, чтобы красть чью-то добычу даже в час сильнейшей нужды, и считал это поступком низким и подлым. Оправдания ему найти можно, но, наверно, не в этом случае.

Какие-то слишком... абстрактные мысли были у Кеши в фоне, пока он, топорща шерсть на спине дыбом, чтобы со своей гривой казаться хотя бы чуть выше, чем пупок львицы. Наверное, он... просто устал. Хотел есть. Хотел спать. Хотел чтобы его хоть кто-то хоть какое-то время не трогал, чтобы не надо было нести ответственность за свои слова, решения и действия.

То есть Кеша делал всё, что должно было сделать его жизнь сложнее, а не проще.

Потому что, наверное, по другому просто не умел.

Ну вот и славненько. Давно белошкурая так не веселилась. Две драки в один день, и прямо сейчас под ее лапами неловко возилась, тявкая и визжа, уже изрядно поцарапанная и пожеванная гиена. Жить - хорошо! Чес слово.
Еще несколько секунд они возились, оглашая окрестности то гулким рычанием, то очередной порцией визга; остальные гиены тем временем потихоньку отступали и отступали назад. Может, им самим эта предводительница уже хуже горькой редьки надоела, а может, получив, просто не хотели умирать ни за что… но так или иначе, никто из них не торопился вступаться за свою товарку, а потому львица трепала ее и трепала, вымещая всю свою злость за то, что чертовы падальщики пытались отобрать ее, Танари, добычу.
Оглушительный не то рык, не то вой заставил матерую на секунду прижать уши и остановиться. Воспользовавшись этим, предводительница гиен не стала искушать судьбу и мигом выскользнула из львиных лап, да так ловко, что уже в следующий момент белая сомкнула когти уже на пустом месте! Досадливо клацнув челюстями на убегающий прочь куцый хвост, львица была вынуждена лишь провожать гиен взглядом. Уносились они довольно резво, но и хромали все без исключения, так что сердце радовалось от этой вдохновляющей картины.

Они победили? Ну да, именно так.
Матерая медленно повернула голову и смерила недобрым взглядом оставшуюся у туши гиену.
Конечно, в глазах львицы все гиены были одинаковыми. Просто враги, просто конкуренты, которые не пожалеют тебя и не упустят шанса отобрать добычу или хоть оставить пару укусов на заднице. Хотя эта была не похожа на остальных. Совсем какая-то мелкая, волосатая и полосатая, хоть местами и привычные пятна проглядывали. Ее вряд ли можно было считать серьезным противником; но почему же в таком случае она не убежала с остальными? И почему до сих пор медлила, не собираясь присоединяться к своим сородичам?
Сказать по правде, Танари не особо разобрала, кому и что эта гиена там кричала. Громко, это да. Даже она опешила на мгновение, не каждый день от такого тщедушного тельца услышишь такой мощный рев. Что-то там про то, что сдохнут все.
Еще один недобрый взгляд, на сей раз в сопровождении молчаливого оскала (а что толку тратить рычание на одну-единственную гиену? она выглядит так, словно ее может ветром сдуть), пока львица решала, не отправить ли падальщика вслед его сородичам одним хорошим таким ударом лапы.

И тут хлобысть. Нет, в буквальном смысле хлобысть. Матерая, конечно, сама молодец, расслабилась, забыла, что со львом они совсем недавно тоже довольно увлеченно месились. Да и не рассматривала его уже как соперника. Когда вдвоем надерешь задницу целому отряду гиен, как-то не с руки свару продолжать; тем более, что Маслахи в ее глазах оказался вполне достойным бойцом, а потому не грех было и тушу разделить, что уж там. Извинений не дождетесь. А куска мяса, да пожалуйста.
И вот теперь со стороны льва раздался неожиданный хлобысть, от которого львица едва не порскнула в сторону, выпучив глаза, как этакая нежная лань. Но удержалась, конечно, хоть и разворачивалась к нему с оскалом во всю пасть.

А там не на кого скалится, бобик сдох. Ну или почти сдох. Лев грянулся о землю всем телом, и теперь вполне себе изображал помирающего. Вроде бы пока дышал. Кровью был перемазан изрядно. Где там его кровь, где гиенья, непонятно. Танари сама тоже не так чтобы была идеально цела, но в обморок хлопаться пока что не собиралась. И что прикажете с этим помирающим делать? Львица бросила на гиену предупреждающий взгляд (дескать, не смей даже дышать в сторону туши, пока я тут отвлекусь ненадолго) и осторожно (осторожно, а не со всей дури!) похлопала льва по щеке, пытаясь привести в чувство, но не преуспела.

Ну, допустим, не так уж она и била. Так, слегонца пошлепала по щекам. Благо на них еще остались неисцарапанные места. Танари не сразу въехала, что там пищит этот надоедливый падальщик. В отличие от своих друзяшек (это же его друзяшки были, нет?) он не торопился убегать. Выглядел, правда, так, словно от страха у него попросту ноги отнялись. Топорщился весь, вся шкура дыбом стояла, и начинала стоять еще хлеще, когда недобрый взгляд матерой оборачивался к нему. Но все равно оставался на месте, вытягивая нос, как ни странно, вовсе не в сторону туши, а в сторону упавшего бездыханным Маслахи.
Ну, положим, насчет бездыханного львица все же приукрашивала: он вполне себе дышал, хоть и не так, как обычно дышат мирно спящие. Скажем прямо, нехорошо дышал. Должно быть, досталось ему крепко. Что ж, такова судьба. Лечить самка все равно не умела, максимум, что она могла сделать — это к ближайшей луже оттащить и помакать туда мордой. Но вы эти кустарники видели? Ближайшая лужа — километров за десять, наверно. Да он сдохнет прежде, чем она его на себе допрет. А она не допрет, потому что тащить на себе льва примерно своего веса — задача непосильная даже для такой опытной и сильной львицы, как Танари.

Ну и тут, собственно, на сцену выходит этот странно раскрашенный убл*док, что не похож ни на полосатых, ни на пятнистых гиен, а так, на что-то среднее, словно его полосатую мать оприходовал пяток пятнистых. Опасливо обходя львицу по широкой дуге, он всматривался в лежащего, покачивал головой, принюхивался, обращаясь к Танари тихо и довольно робко, не уверенный в том, что она не нападет на него, как прежде на его сородичей.
Сказать по правде, белая сама не была уверена. И чем дольше этот мелкий бродил вокруг, тем больше было искушение его пришлепнуть. Уж очень долго он подбирал слова. Раненый сдохнуть успеет, пока гиена договорит.
Матерая закатила глаза. Придут к ним, напугали ежа голой задницей. Одни уже пришли, вон теперь еле лапы уносят. Конечно, даже сама себе в мыслях Танари не хотела признаваться, что она опасалась такого расклада. Она уже ранена, пусть и несильно, а ее соперник-соратник валяется без чувств, и еще один отряд на три-четыре гиены вполне может отбить у нее огромным трудом добытую тушу. Не для того она корячилась и носилась по этим пустошам, а потом дважды подряд билась за право сожрать свой теплый кусок мяса, чтобы отдать его кому-то, кто просто вовремя зашел на огонек.
Сказать по правде, куда проще было бы взять тушу и откланяться. Затащить ее в кустарник — в самые дебри не получится, ибо туда львиная задница просто не пролезет. Но найти хорошее место, окруженное со всех сторон кустами, где можно будет засесть и не опасаться, что кто-то подберется сбоку или сзади, вполне реально. И пусть потом пробуют ее оттуда выковырять: обороняться она будет неистово.

Львица вздохнула. Раздражения добавил и шакал, выползший откуда-то из кустов, вот уж кому колючки были нипочем. Этак здесь скоро действительно соберется целая толпа нахлебников.
— Ладно, — с нескрываемым раздражением прорычала она, поднимаясь и меряя шагами расстояние между тушей и упавшим Маслахи: пять шагов туда, пять обратно, — делай, что нужно. Лечи его, раз умеешь.
И, сочтя свой долг перед львом выполненным, она с чистой совестью повернулась к упавшему спиной. Вгрызлась в тушу, пыльную и слегка уже потасканную. Но под шкурой, которую Танари распорола клыками, было чистое, свежее мясо, и оно казалось еще вкуснее оттого, что она билась за право его сожрать.