После каждого удара молнии новый наступал ещё быстрее. Он был, кажется, и ярче, и громче, и вряд ли что-нибудь могло бы заглушить рёв неба в настоящий момент.
Несмотря на обилие звуков сверху, Дайнин расслышал, как со спины к нему подобрался брат, однако не спешил на него оглядываться. Он знал, что его ожидает за поворотом головы: достаточно представительный гиен с рыжий и насквозь промокшей шкурой и искажённой от ярости мордой на воне низвергающегося дождя и неприкращающихся молний, что так красиво выглядело на полностью мрачном небе. Просто восхитительно выглядело. И Рауф бы мог выглядеть как некий рыцарь, рыцарь какого-нибудь своего ордена, который борется за своё благое дело. И оно было бы так, если бы Дайнин не знал, что этот зверь выполняет указание самки, что старше его на несколько минут. Но самому себе Рауф, по-видимому, и казался особо благородным рыцарем.
Не нужно было слышать тарахтение (то бишь рычание) Рауфа за своей спиной, чтобы понять, что падальщик вот-вот атакует своего брата. Очевидность, которая следовала после каждой выходки Дайнина. В глубине своей немножко гнилой души он уже давно смирился с этим. Жёлтые глаза нашего зверя не желали смотреть на своего брата, по-прежнему исследуя уровень горизонта и далёкую водную гладь, которую было приятно считать нескончаемой, хоть ты и знаешь, что у неё, как и у всего остального, есть своим пределы и окончания. Трава, которая вперемешку с грязью у своего основания, редкими местами торчала прядями из земли вблизи от Дайнина, от возникшего вблизи воды ветра ходила ходуном чуть ли не вместе с корнем.
Только всё это привлекало его внимание, пока тяжёлый удар не обрушился на его бок, точнее - в нижнюю его часть, отчего подкосились лапы, и зверь рухнул на землю, потеряв контроль над собственным телом.
Вся та половина туловища, на которую пришёлся удар изнывала, в этом нет никаких сомнений. Но та, то бишь другая, на которую падальщик приземлился, страдала, кажется, ещё больше. Из-за того, что влага реки питала самую ближайшую к её границе землю, а льющий как из ведра дождь ещё больше разбавлял землю водой, почва, на которую рухнул Дайнин, представляла собой практически одно грязевое месиво, что оказалось лучше, чем если бы зверь упал на камни или тому прочее, ну, это понятно.
Кости ныли. Именно ныли. Невозможно словами описать это странное ощущение, но, если вы когда-нибудь получали такие сильные удары, то поймёте. Не самое ужасное ощущение (например, если бы ему откусили какую-нибудь часть тела, то это было бы ужаснее), но, пожалуй, самое раздражающее.
Зубы гиена плотно сжались, практически до такого состояния, что вот-вот, и начнут скрипеть. Глаза были зажмурены. Происходило это что в равной степени он полученной боли, что он желания дать сдачи.
Порою казалось, что дерзость выселила из его головы всю рассудительность, но не до такой степени, чтобы он попытался отмахнуться от Небулы и Рауфа в ответ. Они... Нет, они не не оставят от него и мокрого места, наоборот: оставят, да ещё и какое, но всё остальное, кроме этого мокрого, вытеснят и не пожалеют. Сожрут, может быть.
Скрипя зубами, но зверь встал. Нечего было заставлять их ждать. Во-первых, можно было ненароком спровоцировать на более крупную атаку своею медлительностью. Ухо и так жгло. Во-вторых, нечего было им думать, будто бы нападка Рауфа могла надолго вытолкнуть Дайнина из строя.
Вот не стой тут эта с... Его старшая сестра, он бы несомненно с ним поквитался. Но сейчас Рауф при первом проявлении агрессии со стороны нашего персонажа с наибольшей вероятностью просто бы спрятался за яйца Небулы и отсиживался.
Половина тела падальщика была измазана в грязи и земле, а дождь, который промочил её ещё задолго до этого, лишь увеличил степень загрязнения: к мокрой шкуре всё пристаёт только лучше. Несмотря на то, что тело ещё болело, Дайнин заставил себя разомкнуть глаза и сделать несколько шагов в сторону своих родственников, при этом даже не пытаясь отряхнуть свою шкуру от ужасного количества грязи.
И брат, и сестра с презрением смотрели на него. Дайнину не нужно было разувать глаза раньше времени, чтобы узнать, что они так же смотрели на него, пока он лежал на земле. Взгляд самого нашего героя был даже напущенно спокойным, хоть и напряжённым. Он осознанно давал своим родственникам понять, что они вызвали в нём нужные эмоции: боль. Да, теперь он чувствует боль. Боль, причинённую ими. Но разве может она (боль) научить многому? Нет, Дайнин так не считал.
Охота так охота. Хотя бы наш зверь с наибольшей радостью сейчас отобрал бы добычу у кого-нибудь, кто её поймал, или походил бы по местам, где трапезничают львы, чтобы скорее побраться после их ужина, чем сам бы что-то себе отловил, но Небула решила, что всем нужно непременно охотиться. Возражать Дайнин будет тогда, когда их на этой самой охоте постигнет первая неудача, а пока он был готов предоставить сестре право вести свой маленький отряд на добычу пропитания. Трудно сказать, зачем и почему ему нравилось смотреть на то, как возрастает за счёт остальных и даже себя самого самооценка Небулы, но это происходило.
Дайнин выжидающе уставился в сестринские глаза, ожидая дальнейших её указаний. И еле заметная улыбка, оголяющая насыщенно-жёлтые зубы, говорила о том, что Дайнин по-прежнему остался не сломлен.
