—————> Серебряная долина
Пар клубами вырывался из пасти. Тяжелый, тревожный, он подрагивал на ветру, бурлил жаром, а после тут же разрывался студёными ветрами севера. Морось и мрак гнетуще давили, нетерпеливо окружая, сочась из всех щелей как гниль.
Голос Ходока пробрался сквозь безжалостные порывы без особых усилий, сливаясь со свистом и суетливым хрустом снега, словно не мог существовать в отрыве от последних. Любезные нотки его тона, поглаживая твой загривок, лишь сильнее встопорщили вздымающуюся шерсть. Каждое слово чеканилось с нажимом, требующим беспрекословности. И как бы мягко Бэрри не возражал на твои потуги остановится, свернуть с дороги, ухватиться за вожжи, ощутить хоть каплю контроля, твоё сердце чувствовало угрозу. Или рисовало её себе, не смея отбросить уже заученные истины о природе этих ледяных гигантов.
Мысль восстановит силы перед переходом, требующим недюжей сноровки, звучала разумно, даже предсказуемо, обыденно. Но не из уст незнакомца из рода жестоких призраков, да посреди мёртвых, скованных морозом земель. Так просто не бывает. Не должно быть.
И лапы толком не гнулись.
Ты покорно следуешь за провожатым, а в душе страх рубит в клочья безысходность. И посреди кровавых рек всходит пропитанная тревогой ненависть. У неё не было направления, точной цели, лишь дикое желание вгрызться хоть во что-то, действовать, наплевав на бессилие.
Нутро заныло, но морда не дёрнулась.
Перед пытливым взором предстало дерево, будто снежный вихрь вмиг замер да так и остался возвышаться над выбеленными землями. Казалось, чуть позади этих цепких ветвей кончается мир, и само время прерывает свой ход. А у самых корней, изрывших колючую землю, покоилось чьё-то бездыханное тело. Испуг провёл скользкими пальцами по загривку, но спустя миг ты осознал, что туша принадлежит травоядному. Морда дёрнулась, словно отгоняя наваждение.
— Есть хоть один плюс наших холодов, — бархатистый тембр будто пригладил стужу, ухватил пургу за узды, и та на секунду замерла, не стуча копытами о землю, не кусая странника за гриву, — добыча может полежать свежей гораздо дольше, чем в жаркую погоду.
Этот великан опять провёл тебя: ты ждал окончания фразы, как ждут удара занесённого клинка, как ждут удара хлыстом, кулака, но получил скорее дружеское похлопывание по плечу.
Нервный смешок зародился чуть пониже горла, но так и не был выпущен на волю.
Твой проводник же уже управился с антилопой (О да, это была именно антилопа. И как ей заблагорассудилось очутиться здесь?), с хрустом костей и треском жил разделив её напополам.
Неудивительно, стоило этим когтям очутиться на шкуре добычи, и пасть исказила отчаяная усмешка. Как бы ты ни был горд, глупо отрицать, что вы с этим мертвецом созданы из одного и того же. Если его плоть так легко рвётся под натиском белошкурого, где гарантии, что твоя выстоит?
— Присоединяйся. И без возражений!
Глупости. Просто очередной вежливый жест провожатого, не более. Ты слишком утомился, чуть не погиб, вот нервишки и шалят. Сейчас бы стоило поберечь их остатки, а не впадать в исступление.
Ты облизнул морозные губы и приблизился к любезно отложенному куску. Глаза блуждающе осмотрели кровавые ошмётки вперемешку со льдистой крошкой; в нос потянулся ослабший от холода, но всё ещё яркий запах — мясо. Ты поднял взгляд на грубо вытесанную морду и одними уголками губ выразил куда больше благодарности, чем был способен говорливый язык в твои лучшие годы.
Клыки впились в тушу следом за клыками Ходока, и на ближайшую минуту вы оба неведомым, но интуитивно понятным способом условились не говорить ни слова. Приятная тяжесть всё росла и росла, с каждым новым шматом мяса, бесцеремонно откусанным и торопливо проглоченным. Насыщение придало сил, а силы подстегнули уверенность. И даже былая наглость подняла голову, как ползучий гад, почуявший шевеление в воздухе.
Напомни-ка мне, для чего ты вообще забрался в эти края?
— Иногда на этом постаменте оказываются такие, как ты, — дрожь пробрала тело, но на сей раз её вызвал не только стужёный ужас, — а иногда даже такие, как мы. Все неугодные Королю Ночи: предатели, слабаки, мятежники, даже детёныши — все были здесь! И я тоже должен был оказаться на этом месте, но мне повезло. — Бэрри всё продолжал и продолжал, щедро посыпая речь деталями, такими ценными, что, будь у них материальная оболочка, непременно заблестели бы во сто крат ярче серебра. Кровь стекала по подбородку, холодея, застывая в кручёном танце ветра, а ты не смел даже двинуться. Неслыханная удача поразила, сбила с толку и насторожила одновременно. Дикий хохот восторга грыз глотку стальной сдержанности, и те, сцепившись в клубок змей, забились на подступах к горлу. Нутро дрожало, в пальцах покалывало, и теперь ты по-настоящему боялся двинуться с места, боялся дрогнуть, неверно вздохнуть и, не приведи судьба, заткнуть этот звонкий ключ.
Тяжкого труда стоило увести строптивый взгляд в сторону, сровнять переносицу и придать морде сосредоточенное выражение. В меру задумчивое, напряжённое, вполне подходящее под суть монолога. Ты сжирал каждое слово, выжигая по звуку на сводах памяти, торопливо и жёстко, не желая потерять ни крохи сведений, пусть и так внезапно попавших к тебе в лапы. Вот только… с чего бы им так охотно валится на тебя? Откуда взяться такой горячей любви Удачи?
Ход мыслей пришлось прервать, стоило твоему провожатому вновь подать голос. Чем бы ни была его речь — уловкой, бреднями или искренним душеизлиянием, ты твёрдо понял, что не хочешь пропустить ни капли.
Карие глаза скользнули по грубой морде, на ходу изучая каждый изгиб, каждое движение, каждый лживый след.
— Белые Ходоки отбирают для себя самых чистокровных львов — крупных, сильных и выносливых с определёнными внешними данными, — слишком много, чересчур быстро. Ни один изголодавшийся зверь не станет сомневаться или размышлять, попадись ему на глаза чей-то свежий лакомый труп, но и ты-то никогда бы не сравнил себя с законченным дикарём. Некоторые сомнения прокрались меж рёбер, опутали мышцы и кольнули сердце, — Одна категория львов — это искусные тёмные шаманы, другая — идеальные воины.
«О чём ты дум...»
— Взгляни на меня! Я мог бы стать великим воином, но моя мать — всего лишь южанка. Мои глаза не голубые, а серые. И это уже повод положить меня на жертвенный алтарь, что и хотел сделать мой отец. Но… мне повезло, как я уже говорил. Мать выклянчила мою никчемную жизнь. Меня били, унижали и ненавидели. Сколько боли причиняют Ходоки своим же, а что говорить о других зверях? — сероглазый проткнул взглядом как копьём. — Вот почему я их ненавижу и помогаю тебе. Ты ведь мне веришь?
На сей раз твоей сноровки не хватило, слишком изворотлив был удар. Брови дрогнули, изогнулись, повеяв мрачным, болезненным осознанием. Стоило овладеть собой, как мимолётное сочувствие по команде исказило морду, но ты так никогда и не узнаешь, заметил ли собеседник это участливое выражение или позволил ему ускользнуть, затеряться навсегда. Впрочем, для тебя это не имело особого значения. Так, сущая мелочь, сейчас бы впору взять перерыв да как следует всё обмозговать, но случай довольно специфичный, потребует извернуться что есть сил, а времени нет.
Будем честны, личное горе и чувства этого удачно подвернувшегося самца тебя не сильно волновали, ты так и не сумел искоренить собственную чёрствость, но вот поступки, на которые они могли толкнуть сероглазого даже слишком увлекли твоё воображение. К тому же, теперь тебе была известна причина его минутки откровений, а из знаний следовало какое-никакое спокойствие. Возившаяся в груди тревога стыдливо унялась, уступив дорогу ясности, а та уже рождала первые смутные планы: возвращение и долгожданный доклад для Шантэ никогда не казались тебе настолько близкими, скорыми. Долгожданными.
Эти звери — кровожадные ублюдки, от которых спасёт лишь грубая сила, и теперь-то ей нечем будет тебе возразить. И стоило провожатому заняться очередным шматом туши, как уголки твоих губ подпрыгнули и расплылись в жадной усмешке. Мимолётной, и не особо заметной, если только у Ходоков нет глаз на затылках.
— Обязательно предупреди своих, когда вернёшься, чтобы никто не приходил сюда поодиночке, — продолжил Бэрри, и его мясистый кусок туши таял на глазах, — патрульные атакуют и зубами, и используют древних северных духов. Даже рядовые львы сильны, а представь, каковы эрилазы? — звучный голос вдруг оборвался, и ты не сразу осознал, что до ушей доходит, крадётся шуршащей мышью сдавленный шёпоток, — а представь, каков Король Ночи? Его бояться ВСЕ.
«Непременно передам, дружище», — веселящие мысли совсем тебя извели, но до чего приятно они покусывали пальцы, уши и загривок. А морда всё также осторожно всматривается в Ходока, со смесью трепета и волнения. От ужаса ли, от интереса — тут уж не разберёшь, что из этого решил собеседник. Но тут он снова цепкой хваткой увёл речь в иное русло.
— А зачем пришел ты? — осторожность исказила вытесанную из камня морду, и Бэрри на мгновение стал походить на любопытного мальчишку с пытливыми глазами, — не искал никого? Дня четыре или три назад привели одного южанина. Не помню его имени. Я пытался его спасти, но у меня не было возможности: пещеру, где он сидел, тщательно охраняют.
Лев продолжил уплетать свою часть мяса, и ты, сверля его макушку взглядом, ощутил, как задрожали мускулы у самых глазниц. Он, что же, по случайности самолично завёл тебя на тонкий лёд или же действовал умышленно? Речь шла не столько про вопрос, он-то был вполне естественным: незнакомый одиночка на родных землях всегда вызывает вопросы, но вот разговоры о пленниках…
Мтонго?
Хвост нервозно забил по промёрзлой земле, и тут же смолк. Мысли закопошились, вгрызаясь в череп и не давая ни секунды на размышления. Ваш главнокомандующий ещё жив? И он может оказаться здесь, буквально у тебя под боком?
Бэрри шумно сглотнул и приподнял голову.
Эти гады вспорят Сенсею брюхо и бросят на алтарь? Нет, глупости. Нет. НЕТ. Как бы не так, с чего бы у них могло это получиться? С чего бы ты позволил этому произойти?
Ходок моргнул, глядя прямо на тебя. Все помыслы, всё вскипавшее в груди месиво возгласов вмиг сжалось до размеров зёрнышка и затихло, будто кто наступил им на хвост.
Он ждал ответа.
Сердце отстучало удар, второй, а проклятый язык будто примёрз к нёбу. Впервые за долгое время ты не знал, как лучше извернуться, проскользнуть в тонкую щель и добраться до желаемого. Как-то само собой пришло осознание, мрачное, но ощутимо правдоподобное, что, не раскрой ты пасти сейчас, и всё пропадёт с концами. Брови столкнулись у переносицы, предавая взгляду угрожающую решимость.
— По правде говоря…— слова сбивчиво собирались на ходу, и эта импровизированность ощущалась крайне доходчиво, но, в конце концов, после всего, что ты услышал, не разумно ли было бы малость занервничать? Слегка, для большего эффекта. Слова выдавливались с некоторыми сомнениями, словно ты каждый раз примерялся, стоит ли вообще их кому-то доверять, — я забрался на край мира, чтобы разыскать кое-кого.
Маловато, и чересчур отрывисто, эти серые глаза так и требовали продолжения, объяснений и деталей. И хотелось бы, чтобы собеседник остался удовлетворённым и таким же разговорчивым до самых границ. Ты, будто понимая его немую просьбу, покорно продолжал.
— Мы с ним знакомы не так давно, он оказал мне хорошую услугу, но… вот уже сколько дней о нём нет никаких вестей. Ваши земли,— ты с ноткой осторожности провёл взглядом по горизонту, — одни из самых опасных и неизведанных в здешних краях. Вот я и решился забраться сюда, думал разыскать друга и вернуть ему должок… После твоих слов, не знаю даже, жив ли он вообще...
Ты тяжко вздохнул и уже было опустил вислые уши, как вдруг глаза поджёг тёплый огонёк.
— Вот почему я осмелюсь просить тебя,— ты продолжал куда более воодушевлённо, с каплей смущённости, — ты не мог бы описать мне вашего пленного, пожалуйста? Я хочу знать, что с ним случиться и есть ли у меня время… помочь ему.
Отредактировано Theon (26 Июл 2021 16:17:42)
