Вообще-то, Морох нечасто демонстрировал кому-либо свои эмоции — если, конечно же, эти эмоции не были гневом, насмешкой или раздражением. Но сейчас он просто не мог ничего с собой поделать, услыхав сдержанный и полный спокойной уверенности ответ Нимерии. Кустистые черные брови медленно поползли наверх, спрятавшись под оборванными, растрепанными прядями угольной гривы; лев невольно повернул морду обратно к знахарке, уставясь на нее с молчаливым удивлением в глубине извечно суженых зрачков... да так и замер, внимательно рассматривая ее гибкое, сильное, украшенное крупными розетками пятен тело, расслабленно вытянувшееся поверх узловатых древесных корней, оценивающе скользя взглядом по чужим (таким уж ли отныне чужим?) чертам. Она назвала его вожаком... и она была готова идти за ним куда угодно, даже если это казалось по-настоящему безумной и отчаянной затеей. Забавно, что она решила это сама, не спрашивая мнения Мороха, но... если так подумать, последний совсем не возражал против ее присутствия. Как раз-таки наоборот.
Пока самец задумчиво разглядывал полукровку, та неспешно, по-кошачьи плавно поднялась со своего места, так легко и грациозно, что Мори невольно залюбовался ее движениями. Но куда больше интереса, разумеется, вызывали замаячившие в интригующей близости от морды льва охристо-желтые глаза — большие, выразительные, показавшиеся ему на удивление глубокими и привлекательными, а ведь у этого вечно угрюмого и драчливого грубияна были весьма смутные представления о том, что такое "красота". Но эта травница была именно что красива, и редкостно умна, что особенно важно.
И теперь она принадлежала ему.
Он позволил ей подойти ближе, практически вплотную, не выказывая ни малейшего признака агрессии или смущения. Пользуясь тем, что Нимерия с серьезным видом наклонилась к его поврежденной лапе, Морох несколько мгновений пристально рассматривал ее гордый, утонченный профиль, а затем без малейшего проблеска стыда провел носом по слегка влажному, но все еще пышному воротнику на длинной гибкой шее, щекоча усами длинную шерсть и глубоко вдыхая аромат полукровки — теперь, когда она решила стать частью его будущего прайда, Мор чувствовал за собой право касаться ее так, как ему самому того хотелось, а главное, он стремился получше запомнить ее запах, чтобы в будущем без труда узнать его среди сотен и тысяч других.
— С вожаком все будет в порядке, — негромко произнес он, заглядывая в лицо Нимерии и едва заметно ухмыляясь. Да, теперь он нисколько в этом не сомневался, ведь пятнистая разбиралась в травах гораздо лучше его самого. — И с детенышами тоже, — помолчав, добавил Мор, вспомнив о присутствии еще двух маленьких самочек. Не то, чтобы Морох горел желанием связываться с малышней, он вообще не любил детенышей, в особенности, чужих, но раз Нимерия решила пойти с ним, то ее львята становились и его львятами тоже. А следовательно, находились под его опекой и защитой. Да, Морох прекрасно помнил о том, что хотел придушить их еще при рождении, но то ведь была совсем другая ситуация, не так ли? Время многое меняет, и пускай лев пока что не ощущал к ним любви, он все же был согласен стать их отцом. Кормить их. Воспитывать их — по своим правилам, разумеется. Просто потому, что он привык заботиться о тех, кого он считал своей семьей.
На несколько долгих мгновений, их с Нимерией взгляды пересеклись: молодые львы молчаливо смотрели друг на друга, слегка затаив дыхание и словно бы заключая какой-то незримый договор... а может, привыкая к мысли о том, что отныне их судьбы тесно переплетены между собой, а впереди их ждет одно будущее. Или же, просто наслаждаясь обществом друг друга... В конце концов, Ним понравилась ему еще с первых минут знакомства, да и он сам, кажется, вызывал у нее если не симпатию, то, по крайней мере, доверие и... уважение? Как лидер и самец, а иначе зачем ей уходить от Нарико и ступать на топкую, опасную тропу бок о бок с таким ярым бунтарем, как Морох? Прежде, чем он успел задать этот вопрос вслух, или даже просто осторожно коснуться маленького бледно-розового носишки своим собственным, резким, угловатым и черным, как совсем рядом с ними нарисовался силуэт еще одного льва, Джеро. Мор с трудом подавил раздраженное урчание, нехотя отводя взгляд от морды шаманки: мол, ну чего тебе еще от меня надо, козявка лопоухая?
— Морох, — подросток казался донельзя смущенным, словно бы и сам понимал, что рушит своим присутствием всю атмосферу. — Можно мне с тобой? Я готов выполнять любую работу, — и вновь Мори, не удержавшись, вскинул одну бровь, ту самую, что не была закрыта длинной ниспадающей на морду челкой. Интересно, соображал ли этот юнец, куда они вообще собирались пойти? Был ли он действительно готов к долгому и изнурительному переходу через Великую пустыню, в сопровождении изгнанного из прайда одиночки, который даже имя его не удосуживался запомнить? Или все это — не более, чем типичная подростковая блажь, готовая сойти нет при первом же неудобстве, испытанном в пути? Боль в лапе оставалась все такой же сильной, но Морох все-таки поднялся с земли, вынуждая Нимерию немного попятиться, просто, чтобы уступить пространство его мощной туше и здоровенной пышной гриве. Теперь, когда лев принял вертикальное положение, он казался в разы больше своих притихших собеседников, а от того — особенно грозным и недружелюбным.
— Если ты не боишься смерти от голода и жажды, а твое жалкое тело способно выдержать ярость песчаной бури, — пророкотал Мор, уставясь на Джеро с высоты своего роста. Он отнюдь не нагнетал атмосферу: если бы молодой самец только посмотрел в направлении внушительных песчаных барханов, он бы непременно обратил внимание на резко потемневший горизонт — то и вправду разбушевался ветер, вздымающий в небо целые тонны раскаленного песка и пыли. Несколько долгих минут, львы молчаливо наблюдали за разгулом стихии, по всей видимости, размышляя о том, стоит ли им вообще туда соваться... Но затем взгляд багрово-алых глаз снова вернулся к опасливо замершему перед ним Джеро. Все-таки, было в его голосе нечто такое, что говорило о большой уверенности в собственных силах... и верности принятого решения. Кажется, он и вправду не боялся оставить родной прайд и поддаться в вольные странники. Странно лишь одно: почему он не рискнул сделать это в одиночестве? Ведь самцам его возраста так присуща эта больная самонадеянность и, в некоторых случаях, врожденная тяга к бродяжничеству. Не то, чтобы Морох испытывал большое желание вникать в мотивы чужих поступков, да и вообще играть в психолога, он просто не желал брать на себя лишнюю ответственность. Как будто мало ему двух беспомощных львят на собственной шее... Мори невольно отвел взгляд от Джеро и посмотрел туда, где, по его ожиданиям, должны были тихо и мирно сидеть Монифа с Ньёрай... Да так и замер, напрягшись.
Одного львенка не хватало.
— Что за хе... — не успел лев закончить свою не шибко благопристойную фразу, как воздух над головами присутствующих пронзил громкий, исполненный ужаса детский визг. Не успели Нимерия и самцы отреагировать, как в зарослях чуть поодаль раздалась шумная возня, а затем на плато выскочила донельзя взъерошенная, частично обслюнявленная Ньёрай — да так и шмыгнула прямиком под брюхо Нимерии, точно до смерти напуганная мышь. Проводив ее отчасти изумленным, отчасти хмурым взглядом (мол, какого хрена?), Морох вновь уставился на густо разросшиеся, все еще потревожено раскачивающие ветками кусты, справедливо ожидая, что сейчас из них с ревом вырвется как минимум голодная до усрачки гиена, а как максимум — отряд взмыленных пограничников, отправленных по следам изгнанников, с целью убедиться, что те действительно покинули территорию прайда. Встреча с ними была до крайности нежелательна, но лев был готов защищать свой новый прайд, даже несмотря на сломанную лапу и прочие мелкие травмы, полученные в недавнем поединке с королем. Предостерегающе оскалив зубы и вздыбив гриву на затылке и плечах, Мор сделал несколько широких, заметно прихрамывающих шагов вперед, загораживая остальных... И благополучно завис на пару-тройку минут, слегка ошалело наблюдая за дальнейшим развитием событий. На глазах черногривого самца, на поляну с шумом вырвалось размытое, бледное пятно, в очертаниях которого смутно угадывался до ужаса худой, откровенно костлявый львенок нескольких месяцев отроду, после чего ему наперерез практически сразу метнулся еще один детеныш, потемнее окрасом и слегка крупнее по размерам. Едва не столкнувшись друг с другом, малыши были вынуждены резко ударить по тормозам и замереть в различных позах, и в этот самый момент из-за корней растущего позади них дерева показались два других львенка, по всей видимости, отчаянно спешивших по следам первого карапуза.
На плато воцарилась долгая, неловкая пауза.
...которая, впрочем, довольно скоро сменилась коротким, но басовитым, довольно-таки оглушительным ржачем Мороха.
— Гр*баный дурдом, — заключил он в конце концов, опуская голову и делая шаг в обратную сторону. Чертовы детеныши... и их невнимательная нянька. Уже практически отвернувшись, Мор, напоследок, еще раз с долей мрачной иронии покосился в сторону Сурмута и его младших братишек: чужая малышня его интересовала не более, чем трава и грязь под собственными лапами, пускай даже эти хулиганы умудрились крепко напугать малышку Ньёрай... Но та, очевидно, уже сама поняла, как глупо было спасаться бегством от какого-то полудохлого, хилого термита. Серошкурый львенок выглядел так, будто не жрал с самого рождения, да и у его братьев вид был ничуть не лучше. Мор, конечно, не особо их разглядывал — хотя кое-что, безусловно, показалось ему странным. Львята в прайде Нари, как правило, выглядели сытыми и ухоженными, в отличие от этих паршивых доходяг, которые и на ногах-то с трудом держались. Заметив взрослых неподалеку от себя, эти детеныши, разумеется, тут же угомонились и не стали приближаться к ним вплотную, предпочтя оставаться на безопасном расстоянии. Это было правильным решением: вздумай они сунуться чуть ближе, Морох без малейшего угрызения совести переломал бы им шеи, дабы навсегда отбить у них желание безобразничать. Тем более, что озабоченных родителей нигде не было видно.
К слову, это несколько... настораживало.
Едва подумав о том, что ему рано или поздно придется иметь дело с кем-то из старших львов, Морох настороженно вскинул голову и потянул носом: а ну, никак, в воздухе послышится чужой запах, предупреждающий о скором появлении разъяренной матери или отца... а затем неожиданно вновь медленно обернулся, обходя ласково успокаивавшую приемную дочь Нимерию и напрочь игнорируя боль в месте перелома. Приблизившись к четверке сорванцов, Мори еще раз внимательно принюхался, желая проверить собственную догадку — и та, как ни странно, подтвердилась. Глаза льва невольно расширились, но на сей раз в них было куда больше удивления, нежели злобы или грубой насмешки. Заметив его присутствие, детеныши торопливо шмыгнули прочь, точно стайка напуганных домашних тараканов, потревоженных неожиданно включенным на кухне светом, спеша укрыться в спасительной тени растущих вблизи кустов. То тут, то там, в темноте вспыхивали крохотные, но яркие разноцветные светлячки: бледно-желтые, голодно и одновременно с жадным любопытством сверкающие из укрытия; мутно-зеленые, исполненные сдержанного опасения; вздорные салатовые, пылающие, точно два безумных фонаря, выдающие боевую натуру своего обладателя; и, наконец, мрачные багрово-красные угольки, глядящие с не присущей детям серьезностью и мрачной готовностью дать отпор превосходящему по размеру противнику. Точь-в-точь его собственные глаза.
И еще этот запах... От львят отчетливо пахло Нишкой. Ох, запах этой безумицы глубоко въелся в память Мороха, и одно только воспоминание об их яростном, жгучем единении заставило льва ощутить целый сонм мурашек по всему телу. Не нужно было быть гением, чтобы сложить два плюс два и сделать правильный вывод из всего увиденного. Впервые в своей жизни, Мор попросту не знал, что ему делать и как реагировать — он просто замер на одном месте, все также пристально разглядывая чужих... да нет же, его собственных детей, по-прежнему укрывающихся от него в глубине зарослей, которые, вопреки всем ожиданиям, вовсе не спешили уходить прочь. Наверное, потому, что им просто некуда было идти? Но где же, черт возьми, их мать, Нишка? Эти львята казались совсем мелкими, они, должно быть, еще мяса-то и не пробовали толком, хотя пойманная Сурмутом крыса намекала об обратном. И тем не менее, от этих детенышей должно было крепко пахнуть материнским молоком, да и сами они должны были выглядеть куда более сытыми, ухоженными. Вместо этого, Мори видел перед собой четырех тощих, измученных голодом заморышей, от которых за метр разило естественными испражнениями и другими, до крайности малопривлекательными запахами. Насколько мог судить черногривый, эти детеныши вот уже как минимум несколько дней были полностью лишены материнской заботы, а следовательно... следовательно, их матери больше не было в живых. Если только, она сама не решила оставить собственное потомство, будучи не в состоянии прокормить такую ораву. Ну, или же ей просто наскучило за ними ухаживать. Кто ее знал, эту зеленоглазую бестию. Честно говоря, Мор весьма и весьма смутно представлял, какой она была по своей натуре, безумной ли, жестокой ли... И в этом не было ничего удивительного: они ведь, кажется, даже не представились друг другу, а предпочли сразу перейти от слов к действиям, в результате чего, собственно, и появились эти мелкие... спиногрызы. Морох сам не заметил, как сморщил переносицу в гримасе легкого отвращения и разочарования, чуть оскалив крупные желтоватые клыки.
И это было от его крови и плоти?
"Лучше убей их. Прямо сейчас," — тихонько нашептывал ему здравый рассудок. В конце концов, эти львята все равно умрут, сегодня или завтра — о них ведь больше некому позаботиться... Кроме него самого. Нужна ли ему такая обуза? У него не было ни молока, ни любви, ровным счетом ничего из того, что он мог бы передать своим детям и, таким образом, помочь им выжить. Взять их собой? Им не осилить перехода через Пустыню. Они просто обречены... Морох в глубоком раздумье повел спутанной кисточкой хвоста, по-прежнему молча наблюдая за прячущимися в кустах детенышами и отчего-то не спеша приступать к решительным действиям.
